Проект В. Никонова "Двадцать восемь мгновений весны 1945-го". Клещи сомкнулись

Проект В. Никонова "Двадцать восемь мгновений весны 1945-го". Клещи сомкнулись

Мгновение 13. 24 апреля. Вторник. Клещи сомкнулись.

В это время многое происходило для фюрера Третьего рейха в последний раз.

В ту ночь он в последний раз виделся с Риббентропом. 24 апреля министр иностранных дел уехал на автомобиле в Плён (земля Шлезвиг-Гольштейн) в ставку гросс-адмирала Дёница.

Последний письменный приказ фюрера, вышедший из бункера, был передан фельдмаршалу Фердинанду Шёрнеру 24 апреля в 4.50. В нем говорилось: «Я остаюсь в Берлине, чтобы с честью принять участие в решающем для Германии сражении и подать пример другим. В таком случае я послужу Германии наилучшим образом. Все должны приложить максимум усилий для того, чтобы выиграть сражение за Берлин. Вам надлежит прийти на помощь и пробиться к северу как можно скорее. С добрыми пожеланиями. Ваш Адольф Гитлер».

В тот день фюрер в последний раз встречался с генерал-фельдмаршалом Кейтелем (если можно верить его датировке событий), который поведал: «Я нашел фюрера, в противоположность прошлому вечеру, очень спокойным, и это вселило в меня новую надежду побудить его прислушаться к голосу разума и отказаться от своего злосчастного решения. Сначала генерал Кребс доложил обстановку на Востоке, которая несколько ухудшилась, а Йодль на остальных фронтах».

Но что-то происходило и впервые. Генерал СС Монке, которому адъютант фюрера поручил сформировать и возглавить отряд для обороны правительственного квартала, впервые был вызван к фюреру, чтобы участвовать в совещании. Он впервые услышал то, с чем другие уже были знакомы: «После доклада начальника генерального штаба фюрер приказал, чтобы 12 армия под командованием генерала танковых войск Венка наступала из района между Магдебургом и Бранденбургом через Потсдам на Берлин, а 9 армия под командованием генерала пехоты Буссе наступала бы на Берлин из района Луккенвальде. Одновременно из района севернее Ораниенбаума должна была наступать армия «Штейнер» под командованием генерала войск СС Штейнера». Перспектива наступления верных войск на Берлин воодушевила Гитлера.

После совещания Кейтель снова просил фюрера «о беседе тет-а-тет. Однако Гитлер пожелал, чтобы присутствовали Йодль и Кребс. Причина стала мне ясна сразу: он хотел укрепиться в своем решении перед свидетелями! Мою новую попытку побудить его оставить Берлин фюрер категорически отверг. Но обсуждение на сей раз шло совершенно спокойно...

- Лишь доверие ко мне – вот что дает вообще какой-то шанс на все еще возможный успех. А потому эту борьбу за Берлин я доведу до конца сам!»

Кейтель поинтересовался:

- Начались ли переговоры с вражескими державами, и кто именно ведет или будет их вести?

- О капитуляции говорить еще рано, - ответил Гитлер. - Переговоры нужно вести только тогда, когда будет достигнут хоть какой-то успех, в данном случае – в Берлине. Я уже довольно давно разрешил вести переговоры с Англией в отношении Италии и немедленно дам Риббентропу указание насчет дальнейших шагов в этом вопросе.

Ставка командования вермахта 24 апреля обосновалась в Крамнице – севернее Потсдама. Именно оттуда в тот день пришли окончательно оформленные приказы. «12-я армия должна была наступать на восток в направлении Ютербога, соединиться там с пробивавшейся на запад 9-й армией, а затем вместе с ней перейти в наступление с целью освободить Берлин», - пишет фон Типпельскирх.

Многие берлинцы, у кого еще остались батарейки для радио и кто мог слушать новости, заволновались и обрадовались, услышав заявление Йозефа Геббельса о продвижении 12-й армии генерала Венка к Берлину. Другие, напротив, испугались - это могло только затянуть их мучения. «Забившись по подвалам, бомбоубежищам и огромным бетонным зенитным башням, берлинцы желали, чтобы это сражение скорее закончилось, - пишет Энтони Бивор. - В убежищах нечем было дышать, а давка была настолько большой, что никто не мог добраться до туалета или набрать хоть немного воды. В кранах воды уже давно не было. Вода была только в колонках на улицах, но там непрерывно рвались снаряды. Разрушенный город теперь называли Reichsscheiterhaufen – "погребальный костер рейха"».

И берлинцы еще не знали, что у них появился новый защитник. Борман скупо записал в дневнике: «Генерал Вейдлинг назначен комендантом г. Берлина». Тот самый, которого еще накануне Гитлер по доносу собирался расстрелять. Вейдлинг расскажет, как ночью его пригласили в Рейхсканцелярию. «Кребс сообщил мне следующее:

- В связи с впечатлением, которое Вы вчера произвели на фюрера, он назначает Вас командующим укрепрайоном Берлина. Поезжайте немедленно на командный пункт укрепрайона в Хоенцоллендам и сообщите мне о приеме командования.

Я мог только ответить:

- Лучше бы Гитлер оставил в силе приказ о моем расстреле, тогда, по крайней мере, меня миновала бы сия чаша…

Берлин оборонялся не сплоченными войсками, а наспех собранными штабами и соединениями. Откуда-то достали более или менее подходящих офицеров в качестве командиров.

Принимая командование оборонительным районом, я понял, что действительным командующим является комиссар укрепрайона Берлина доктор Геббельс со своей свитой».

День 24 апреля в битве за Берлин стал во многом решающим. Советские войска добились успеха по трем направлениям, обрекая все планы Гитлера на немедленный провал и делая положение защитников города безнадежным.

Во-первых, перешеек на юго-востоке Берлина, соединявший войска 9-й немецкой армии генерала Буссе (франкфуртско-губенской группировки) со столицей, был перерезан ударами войск 1-го Белорусского фронта с севера, а 1-го Украинского – с юга. Как это было, рассказал Василий Иванович Чуйков: «24 апреля войска армии продолжали наступление на всем фронте, отбрасывая противника к центру города. В этот день в районе аэропорта Шеневейде соединились войска 8-й гвардейской армии с войсками 1-го Украинского фронта. Тем самым берлинская группировка противника была рассечена на две части: берлинскую и франкфуртско-губенскую. Это дезорганизовало управление гитлеровскими войсками».

Коневу событие тоже запомнилось: «Еще в 10.30 пришло известие: 71-я бригада из армии Рыбалко вышла с запада к Басдорфу,.. восточная часть которого еще 23 апреля была занята частями 8-й гвардейской армии и 1-й танковой армией 1-го Белорусского фронта. Так произошло соединение войск 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов в тылу 9-й немецкой армии».

Вторым успехом стала появившаяся возможность у сомкнувших ряды внутри города войск Жукова и Конева теснить противника и с запада, и с юга, прорываясь в центральные районы. Жуков вспоминал: «24 апреля 5-я ударная армия, ведя ожесточенные бои, продолжала успешно продвигаться к центру Берлина, к площади Александерплац, к дворцу канцлера Вильгельма, Берлинской ратуше и Имперской канцелярии.

Учитывая наиболее успешное продвижение 5-й ударной армии, а также особо выдающиеся качества ее командарма Героя Советского Союза генерал-полковника Н.Э. Берзарина, 24 апреля он был назначен первым советским комендантом и начальником советского гарнизона в Берлине». Писатель Всеволод Вишневский записал в дневнике: «Комендантом города назначен командующий Н-ской ударной армией генерал-полковник Берзарин. Это один из культурнейших генералов в Красной армии. У него есть масштаб». Полагаю, и возможностей у него было побольше, чем у Вейдлинга.

Конев в пять утра выехал к Рыбалко, чтобы увидеть собственными глазами, как проходит операция по форсированию Тельтов-канала. Маршал напишет: «Перед нами лежал фронтовой город, осажденный и приготовившийся к защите. Если бы во главе Германии стояло разумное правительство, в сложившейся обстановке было бы логично ожидать от него немедленной капитуляции войск. Только капитуляция могла сохранить все, что еще оставалось к этому дню от Берлина, и спасти жизнь населению. Но видимо, напрасно было ждать разумного решения – предстояли бои… Тогда же я подумал: конечно, хочется, чтобы под самый конец войны было меньше потерь, и все же затягивать борьбу нельзя, и ради скорейшего ее окончания придется идти на жертвы… И еще одна мысль, которая тогда пришла мне в голову: надо тащить сюда тяжелую артиллерию, включая самую тяжелую».

Передовые отряды начали преодолевать канал, не дожидаясь окончания артподготовки. «Все содрогалось. Кругом стоял дым. Артиллерийские бригады тяжелых калибров били по домам на той стороне канала, прошибая их сразу. Летели камни, куски бетона, щепки, пыль. На узком фронте – более шестисот орудий на километр; и все это било по северному берегу Тельтов-канала. Бомбардировочная авиация тоже наносила свои удары – эшелон за эшелоном».

«В семь утра, используя этот успех, к форсированию приступили основные силы бригады. Они преодолевали канал на деревянных и раскладных лодках… Армейские инженерные части взялись за наводку понтонных мостов. Около тринадцати часов первый из них был готов, и по нему началась переправа танков и артиллерии».

«Переправа шла весь день, вечер и ночь. Ночью 24 апреля войска Рыбалко прорвали внутренний оборонительный обвод противника, прикрывавший центральную часть Берлина с юга, и ворвались в Берлин».

Третьим успехом стало полное окружение Берлина, не оставившее шанса на прорыв 12-й армии немцев. О наступлении Венка Конев писал: «Мы в общих чертах предугадывали данный план, и в этом нет ничего удивительного, потому что он отнюдь не был лишен целесообразности. В нем не было реального учета сложившегося соотношения сил, но это уже другое дело».

Днем 24 апреля армия Венка предпринимала танковые атаки на участке Беелитц-Трайенбрицен, стремясь прорвать позиции 5-го гвардейского механизированного корпуса генерала Ермакова и частей 13-й армии. «Мехкорпус организовал систему обороны и, поддержанный артиллерией и штурмовиками, подпертый с фланга подошедшими частями армии Пухова, удачно отбил все атаки немцев».

А тем временем вырвавшиеся вперед танковые части Жукова и Конева сближались с двух сторон к западу от Берлина. «Соединения 4-й гвардейской танковой армии во взаимодействии с войсками 1-го Белорусского фронта стремительно замыкали с запада кольцо вокруг германской столицы, - писал Лелюшенко. – Выполнение этой задачи возлагалось на 6-й гвардейский механизированный корпус полковника В.И. Корецкого. В качестве передового отряда от него шла 35-я гвардейская механизированная бригада под командованием полковника Петра Николаевича Туркина, энергичного и храброго офицера…

В ночь на 25 апреля Туркин овладел городом Кетцин в 22 км к западу от Берлина и соединился с 238-й стрелковой дивизией 77-го стрелкового корпуса генерала В.Г. Позняка и с 65-й танковой гвардейской бригадой из состава войск 1-го Белорусского фронта. Вскоре сюда подошли и главные силы корпуса Корецкого. Этим завершился новый этап в Берлинской операции. Фашистское логово с 200-тысячным гарнизоном во главе с Гитлером и его кликой было окружено».

Клещи сомкнулись. «В этот день, условно говоря, закончился первый этап Берлинского сражения – прорыв его обороны и окружение берлинской группировки двойным кольцом наших войск», - писал Конев.

Воспоминания участников боев тех дней так или иначе рисуют картины людских потоков, в которые вливались и те, кто был освобожден из немецкой неволи, и немцы, бежавшие куда глаза глядят, чаще – на запад, и военнопленные. «И по тем же танковым колеям, обходя минированные участки дорог, буквально всюду, где бы мы в тот день не проезжали, шли нам навстречу освобожденные из неволи люди, - наблюдал Конев. - Шел целый интернационал – наши, французские, английские, американские, итальянские, норвежские военнопленные. Шли угнанные и теперь освобожденные нами девушки, женщины, подростки. Шли со своими наспех сделанными национальными флагами, тащили свой скарб, свои немудреные пожитки – вручную, на тележках, на велосипедах, на детских колясках, изредка на лошадях. Они радостно приветствовали советских солдат, встречные машины, кричали что-то каждый на своем языке… Лица изможденные, усталые; сами оборванные, полураздетые».

Давид Самойлов был в самой столице рейха: «Удивительная встреча! Четверо живых евреев почти в центре Берлина. Разговаривал с ними. Судьба их ужасна. Однако живучесть евреев поразительна. Они говорят, что в окрестностях Берлина скрывается около 2 тыс. евреев.

До отвала наелся шоколада. Кажется, всю войну мечтал об этом».

Немецких пленных вели по другим, специально выделенным маршрутам, от этапа к этапу. «Как только на пунктах сбора накапливалась колонны выловленных и сдавшихся немцев, их собирали и отправляли дальше, - писал Конев. - Где-то здесь же, в лесах, бродили еще не сдавшиеся и не разоруженные вражеские группы. Особенно много их было между Фетшау-Люббеном, где леса более густые…

Новым непривычным зрелищем в эти дни были толпы освобожденных из неволи людей, все остальное было уже давно привычным для глаз: развалины, разбитые дороги, взорванные мосты. А кругом – оживающие под весенним солнцем зеленеющие лиственные леса».

А в Восточной Пруссии войска 3-й Белорусского фронта маршала Василевского 24 апреля вступили в завершающую стадию операции по взятию крепости и морской базы Пиллау – на западе Земландского полуострова. Сейчас это Балтийск в Калининградской области.

После взятия Кёнигсберга именно Пиллау стал центром немецкого сопротивления и объектом приложения основных сил 3-го Белорусского фронта и Краснознаменного Балтийского флота. Командующий флотом адмирал Владимир Филиппович Трибуц объяснял стратегическую значимость Пиллау: «Здесь базировался флот противника, отсюда фашисты эвакуировали на запад окруженные и потрепанные войска, технику, промышленное оборудование, награбленное добро. Пиллау как порт оставался единственным местом, откуда можно было спастись морем, избежав полного разгрома и уничтожения. Вот почему здесь фашисты особенно яростно сопротивлялись».

«Удары 2-й гвардейской и 5-й армий были усилены вводом из второго эшелона фронта 11-й гвардейской армии», - описывал действия 3-го Белорусского Иван Христофорович Баграмян.

«Важную роль играли соединения и части флота – его авиация, наносившая удары по базам и транспортам в море, подводные лодки, развернутые на морских сообщениях, торпедные катера, действовавшие в прибрежных районах, броневые катера и морская пехота, - призывал не забывать вклад моряков-балтийцев Трибуц. - К 17 апреля, когда войска 11-й гвардейской армии генерала К.Н. Галицкого заняли Фишхаузен и продолжали теснить противника, флот был готов к высадке десанта в Пиллау... Авиация флота – минно-торпедная, штурмовая, бомбардировочная, истребительная – в течение всего периода тяжелых боев на Земландском полуострове день и ночь уничтожала войска и технику противника, его корабли и транспорты, находившиеся в Пиллау и у острова Хель».

Баграмян рассказывал о том, как операция вступила в завершающую стадию: «24 апреля соединения 11-й гвардейской армии обложили остатки фашистских войск в последнем их пристанище – крепости Пиллау. В связи с улучшением в эти дни погоды авиация 1-й и 3-й воздушных армий значительно активизировала свои действия, совершив за сутки более двух тысяч самолето-вылетов. В этот день наши самолеты превратили Пиллау, как говорится, в кромешный ад». В ходе ожесточенных боев за город немцы были прижаты к портовым сооружениям.

Мировую дипломатию после разыгравшегося накануне в Белом доме урагана 24 апреля продолжало штормить.

Черчилль, получив от Идена отчет о прошедших накануне в Вашингтоне переговорах Трумэна с Молотовым, с удовлетворением замечал своему министру иностранных дел: «Добиваясь, как я это делаю, прочной дружбы с русским народом, вместе с тем уверен, что она может основываться только на признании русскими англо-американской силы. С удовольствием отмечаю, что новый президент не позволит Советам запугать себя».

Затем Черчилль провел заседание кабинета министров. Оно было довольно эмоциональным. После того, как Эйзенхауэр рассказал Черчиллю об освобождаемых концентрационных лагерях с десятками тысяч трупов и тысячами изможденных, голодающих и измученных людей, премьер-министр направил межпартийную парламентскую делегацию в крупнейший из обнаруженных на тот момент концлагерей – Бухенвальд. На заседании кабинета 24 апреля были розданы сделанные там фотографии. «Мы все здесь в потрясении от кошмарных свидетельств немецких зверств», - написал он Клементине.

На этом же заседании обсудили менявшуюся мировую конфигурацию. Мысли были не о том, как наказать нацистских преступников или как сделать такие преступления невозможными в будущем. Говорили о другом. По итогам обсуждения Черчилль наставлял Идена: «Думаю, что Вы правильно решили не откладывать Сан-Францисскую конференцию из-за конфликта с Молотовым. Пусть он познакомится с мировым мнением, когда приедет в Сан-Франциско, где русские могут услышать правду. Тем временем, надеюсь, что Вы и Стеттиниус продолжите его клевать… Я полностью согласен с тем, что Вы делаете для ужесточения подхода американцев и их безоговорочной поддержки. Они не должны переживать по поводу обвинений в "сговоре" с нами против русских. Конечно, мы будем работать вместе и помогать друг другу в больших моральных вопросах, где наши позиции близки».

Но при этом Черчилль продолжил прикладывать усилия к тому, чтобы подвигнуть Трумэна на нарушение зонального соглашения по Германии. Вот что можно прочесть в мемуарах британского премьера: «Трумэн предложил, чтобы союзные войска, как только позволит военное положение, отошли в свои согласованные зоны в Германии и Австрии, и попросил меня высказать свое мнение о проекте телеграммы Сталину по этому поводу.

Я на это ответил: "Я согласен с преамбулой, но последующие параграфы просто дают русским возможность приказать нам в любом угодном им пункте отойти в оккупационные зоны, причем необязательно с учетом положения на фронтах в целом. Больше всех пострадают от этого Ваши войска, так как их оттеснят назад приблизительно на 120 миль на центральном участке и им придется очистить огромную территорию для беспрепятственного продвижения русских. И это произойдет в момент, когда все вопросы о наших сферах в Вене и мероприятиях по тройственной оккупации Берлина остаются неразрешенными"».

Черчилль добьется своего. Его линия, как мы вскоре увидим из письма Трумэна от 27 апреля, возобладает.

И, конечно, Черчилль держал руку на пульсе сепаратных переговоров с немцами. Он записал: «24 апреля Вольф вновь появился в Швейцарии с полными полномочиями от Фитингофа». Однако переговоры в Швейцарии никак не могли возобновиться из-за пока не снятого запрета на них от ОКНШ. Даллес подтвердил: «Я известил немцев через Вайбеля, что должен отказаться от встречи с ними… Я настоятельно призывал их к терпению. Они согласились остаться на день-два… В отношении сдачи своих войск СС Вольф, в силу своего поста верховного командующего СС в Италии, имел все полномочия на такие действия».

Была уже ночь на 25 апреля, когда в Лондон пришла телеграмма от английского посланника в Швеции сэра Виктора Маллета. Его и американского коллегу Гершеля Джонсона пригласил к себе шведский министр иностранных дел Ботеман. После этой встречи Маллет сообщал Черчиллю: «1. Шведский министр иностранных дел попросил меня и моего американского коллегу прибыть к нему в 23 часа 24 апреля. Присутствовали также г-н Бохеман и граф Бернадотт из Шведского Красного Креста.

2. Бернадотт возвратился из Германии через Данию сегодня вечером. Гиммлер, который находился на восточном фронте, просил его срочно прибыть из Фленсбурга, где он выполнял работу по поручению Красного Креста, для встречи с ним в Северной Германии. Бернадотт предложил Любек, где в час ночи 24 апреля и состоялась встреча. Хотя Гиммлер был усталым и признавал, что наступил конец Германии, он сохранял еще присутствие духа и способность здраво рассуждать.

3. Гиммлер сказал, что Гитлер столь безнадежно болен, что может быть уже умер или во всяком случае умрет в течение следующих двух дней. Генерал Шелленберг, из ставки Гиммлера, сообщил Бернадотту, что это кровоизлияние в мозг.

4… Гиммлер заявил, что… поскольку Гитлер – конченый человек, он обладает всеми полномочиями действовать. Затем он просил Бернадотта сообщить Шведскому Правительству о его желании, чтобы оно приняло меры по организации его встречи с генералом Эйзенхауэром с целью капитуляции на всем западном фронте…

5. Гиммлер надеялся продолжать сопротивление на восточном фронте, по крайней мере, на время…

6… Мой американский коллега и я отметили, что нежелание Гиммлера отдать в настоящее время приказ о капитуляции на восточном фронте похоже на последнюю попытку посеять раздор между западными союзниками и Россией. Очевидно, нацисты должны капитулировать перед всеми союзниками одновременно».

Черчилль, прежде чем что-то предпринять в связи с предложением Гиммлера, решил посоветоваться с Трумэном. У Черчилля свежи еще были в памяти фотографии из Бухенвальда, который, как и другие лагеря смерти, принадлежал к ведомству Гиммлера. И скандал с «Кроссвордом», вызванный сепаратными переговорами с Вольфом, который так обострил отношения с Москвой.

Сталин 24 апреля тоже отреагировал на первые порывы ветров холодной войны. Он ответил сразу – и на совместные послания глав США и Великобритании, которые он получил 18 апреля, и на переданное накануне Молотову письмо Трумэна (с которым Черчилль успел солидаризироваться), – и сразу по обоим адресам. Ответ был жестким: «На Крымской конференции мы все… исходили из того, что Временное Польское Правительство, как действующее ныне в Польше и пользующееся доверием большинства польского народа, должно быть ядром, т.е. главной частью нового, реорганизованного Правительства Национального Единства.

Вы, видимо, не согласны с таким пониманием вопроса. Отклоняя югославский пример как образец для Польши, Вы тем самым подтверждаете, что Временное Польское Правительство не может быть рассматриваемо как основа и ядро будущего Правительства Национального Единства.

Следует также учесть и то обстоятельство, что Польша граничит с Советским Союзом, чего нельзя сказать о Великобритании и США.

Вопрос о Польше является для безопасности Советского Союза таким же, каким для безопасности Великобритании является вопрос о Бельгии и Греции. Вы, видимо, не согласны с тем, что Советский Союз имеет право добиваться того, чтобы в Польше существовало дружественное Советскому Союзу Правительство, и что Советское Правительство не может согласиться на существование в Польше враждебного ему Правительства… Я не знаю, создано ли в Греции действительно представительное Правительство и действительно является ли демократическим Правительство в Бельгии. Советский Союз не спрашивали, когда там создавались эти правительства… Непонятно, почему не хотят учитывать интересы Советского Союза с точки зрения безопасности при обсуждении вопроса о Польше».

Ответ Сталина вызовет взрыв негодования в столицах союзников.

Трумэн назвал его «одним из самых разоблачающих и тревожных сообщений», полученных им в начале президентства.

В Вашингтоне, меж тем, продолжали планомерно забивать гвозди в крышку гроба союзнических отношений с СССР. 24 апреля комитет планирования выпустил доклад, вскоре утвержденный ОКНШ. Там утверждалось, что ввиду способности вооруженных сил США воспрепятствовать передвижению японцев между азиатским материком и метрополией, «скорейшее вступление России в войну против Японии и сопутствующее этому сдерживание Квантунской армии не является больше необходимым для осуществления вторжения». Тогда же ОКНШ решил отказаться от идеи использования для этих целей советских баз в Приамурье и на Камчатке и не настаивать больше на координации военных планов на Дальнем Востоке. Ослабление интереса со стороны Вашингтона к сотрудничеству с СССР в войне с Японией стало еще одним важным фактором охлаждения в советско-американских отношениях.

Атмосфера на Западном побережье США заметно отличалась от вашингтонской.

Молотов 24 апреля прилетел в Сан-Франциско. «Он был в отличном настроении, - зафиксировал британский биограф Молотова Бернард Бромадж. – Шарм и климат тихоокеанского города имели к этому отношение, а люди были в дружественном, если не в праздничном настроении. Слухи были самые смелые: разгружают корабли с водкой и икрой, достаточно взойти на Телеграфный холм, чтобы их увидеть. Толпы осаждали аэропорт, где некоторое разочарование вызвала скромная одежда советских делегатов, но Молотов, одетый в лучший черный костюм, был встречен овацией.

Его поселили в отеле Сент-Франсис в центре города. Когда он приехал, фанаты осадили его машину, требуя автографов, которые он раздавал с улыбкой, несмотря на очевидные возражения собственной охраны. Его проход через фойе сопровождался аплодисментами».

Американская публика, в отличие от Трумэна и Черчилля, пока вовсе не была настроена на конфронтацию с Советским Союзом. И она тогда точно знала, какая страна выиграла войну у гитлеровской Германии.

* Никонов Вячеслав Алексеевич Член Совета Российского исторического общества, Председатель Комитета Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации по образованию и науке, Председатель правления фонда «Русский мир», декан факультета государственного управления МГУ имени М.В.Ломоносова.

Перейти на проект Вячеслава Никонова "Двадцать восемь мгновений весны 1945-го"