Два портрета в интерьере русской революции 1917 года (вторая часть)

Два портрета в интерьере русской революции 1917 года (вторая часть)

Александр Керенский и Екатерина Брешко-Брешковская: в архиве навсегда.

Забытые могилы.

Во время одной из регулярных прогулок Александр Фёдорович упал и получил перелом таза. Устав от постоянной борьбы, Керенский отказался от приёма лекарств и тем самым добровольно обрёк себя на смерть. Он умер в 1970 году в Нью-Йорке, но похоронен в Лондоне, куда перевезён сыновьями Олегом и Глебом. В итоге он дожил до 89 лет и стал первым по продолжительности жизни среди людей, когда-либо правивших Россией (кроме Михаила Горбачева). Русская православная церковь за границей отказалась от участия в его погребении, сочтя масоном и виновным в крушении России.

Прах Керенского упокоен на Хайгейтском кладбище, не принадлежащем ни одной из религиозных конфессий, – там же, где находится могила великого учёного и основоположника социалистической революции Карла Маркса. На постаменте высечена знаменитая цитата классика: «Философы лишь объясняли мир. Но дело заключается в том, чтобы изменить его». И если к огромному бюсту мыслителя уже полтора века постоянно выстраиваются делегации и одиночки почитателей и любопытных (причем за вход взимается плата – пять фунтов), то скромное надгробие Керенскому в виде каменного православного креста всегда одиноко; в отличие от Маркса социалисту-революционеру Керенскому ни мир, ни Россию изменить было не дано… К тому же эта часть кладбища закрыта для праздных посещений, туда могут попасть лишь родственники захороненных или по специальным пропускам…

Расхожая фраза о том, что в истории нет сослагательного наклонения, вполне применима и к имени Керенского. Есть мнение, что если бы русская история пошла иным путем, то исторический Симбирск, возможно, носил бы имя не Владимира Ульянова, а Керенского, где будущего вождя революции учил логике его отец и родился Саша. Впрочем, городок Керенск на карте России тогда уже существовал: он был основан в XVII веке как засечная крепость у слияния рек Керенка и Вад, что в районе Пензы, и так назывался до 1940 года, когда поселение переименовали в Вадинск, – несомненно, чтобы ничто не ассоциировалось с именем бывшего главы Временного правительства. В настоящее время это районный центр Пензенской области с пятитысячным населением. В начале 1990-х годов власти собрались было вернуть городу историческое название, но инициатива не получила поддержки среди большинства жителей.

Мать Александра Фёдоровича Надежда Александровна, отец Фёдор Михайлович и старшая сестра Надежда умерли еще до революции. Старшая сестра Анна в 1920-м с мужем покинула Россию и умерла в Лондоне после Второй мировой войны, другая старшая сестра, Елена, казнена НКВД в Оренбурге в 1938-м. Не избежал трагической участи и младший брат Фёдор: в Ташкенте в 1918-м году (1919 – ?) он был встречен ночью красным патрулем и после прочтения удостоверения личности немедленно расстрелян на месте. Сыновья Олег и Глеб, оба инженеры, упокоены в Лондоне рядом с отцом и его первой женой.

После возвращения из Чехословакии холст с Керенским выставлялся лишь однажды на выставке в Москве в Государственном историческом музее в 2011 году и после закрытия экспозиции вновь обрёл свое место в архивохранилище ГА РФ. Портрет изначально был не в лучшем состоянии и сегодня нуждается в серьёзной реставрации.

А что же другой портрет работы Мако, Брешко-Брешковской? Он, пережив в Праге немецкую оккупацию, закрытие музея и переезд в Москву, тоже сохранился, но уже в личном фонде Брешко-Брешковской в РЗИА (Р-5975, 1 оп., 984 ед. хр.). Атрибутирован был как работа художника «С. Мак… (масло)», т.е. как портрет с неустановленным авторством.

С 1946 года, когда Российский заграничный исторический архив оказался в Центральном государственном архиве Октябрьской революции (ЦГАОР), до последнего времени портрет «бабушки русской революции» не извлекался на свет. Картина, когда-то варварски содранная с подрамника, с осыпающейся краской и свернутая в рулон, сегодня находится в крайне плохом виде. Судя по чистому листу использования, она никогда не интересовала исследователей.

В 1918 году Брешко-Брешковская вместе с Чехословацким корпусом через Сибирь покинула Россию. Дальше были Соединенные Штаты, где её тепло приняли местные феминистки и она пыталась собирать средства для борьбы с большевиками, а потом на пути оказалась Чехословакия.

Именно здесь, в Праге, русские и, в частности, эсеры пользовались определенной поддержкой первого президента республики Томаша Масарика, это отношение сложилось ещё в России в годы Гражданской войны, когда ПСР сблизилась с чехословацкими легионерами. Белое движение Масарик называл таким же дилетантским, как и власть большевиков, которую считал временной, неспособной укрепиться в стране.

«…В России вы не найдете ни коммунизма, ни социализма, и всё потому, что русский народ просто недостаточно образован для социализма»,

– писал он в одной из своих статей, адресованных чешским рабочим…

Поэтому Масарик организовал программу помощи русским эмигрантам, названную «Русской акцией». Целью её была подготовка специалистов во всех областях знаний, которые займут достойное место в «будущей демократической России».

Во время приездов Керенского в Прагу Масарик лично принимал того, хотя, чтобы не вызывать протесты советского полпредства, официальные сообщения не всегда публиковались. Кроме чешской интеллигенции с русофильским уклоном эсеров-изгнанников энергично поддерживали Чехословацкая партия социал-демократов, аграрии и земледельцы-кооператоры.

Чехословацкие власти поощряли эмиграцию. Наряду с относительно молодыми людьми, прошедшими через окопы и фронты Первой мировой и Гражданской войн, в Чехословакии осели и пожилые ветераны политической борьбы с царским режимом, бывшие каторжане и политзаключенные, приехавшие раньше основной эмигрантской волны Виктор Чернов, Егор Лазарев, Иван Брушвит (в будущем он со своими соратниками создал Русский заграничный исторический архив в Праге – РЗИА, был председателем образованного в 1921 году Объединения земских и городских деятелей - Земгора) и другие видные деятели распавшейся партии социалистов-революционеров. В Прагу они прибывали постепенно в течение 1919 года и немедленно брались за работу, пытаясь сплотить эмигрантов на идеях своей растерявшей авторитет и влияние партии.

Реализация т.н. «Русской акции» привела к тому, что Прага в двадцатые и тридцатые годы стала одним из центров русского зарубежья. По оценкам, на обустройство русских изгнанников было потрачено более полумиллиарда крон, или пять процентов тогдашнего среднегодового бюджета республики.

Была создана система среднего и высшего образования для служившей в Белой армии эмигрантской молодёжи, давшая работу и сотням преподавателей и профессоров, бежавших или высланных из России. Из Турции, Югославии, Болгарии, со всей Европы в Прагу съезжались тысячи молодых русских. Уже в конце 1921 года в Праге было пять тысяч студентов из России, к середине десятилетия в Чехословакии проживало до 30 тысяч русских. Открывались русские рестораны, магазины, трактиры. Жизнь кипела. К слову: пражские эсеры отличались от остальных русских эмигрантов и своим отношением к религии и церковной жизни, поскольку всю свою активную политическую жизнь боролись не только с царским самодержавием, но и с официальной Русской православной церковью. Из религиозных обрядов они посещали в Праге только похороны соратников. Самым важным они считали завязать контакты с чешской средой и найти политических единомышленников. Существенную роль в судьбе прибывающих и оседающих в Праге русских сыграла организация «Чешско-русское объединение» и русофильская семья Беранков, владельцев доходного отеля в пражском районе Винограды. В помещениях, находившихся в подвалах гостиницы, в последующие сорок лет состоялось много эмигрантских собраний, встреч и разного рода чествований. А первым таким мероприятием можно считать заседание, организованное 16 декабря 1919 года в честь прибытия в Прагу Брешко-Брешковской. Приветственную речь произнес министр обороны Чехословацкой Республики Вацлав Клофач.

Брешко-Брешковская поселилась на восточной окраине Чехословакии в Подкарпатской Руси – населенной русинами восточной части нового государства, образовавшегося после распада Австро-Венгрии. Этот край больше, чем Прага, напоминал ей Россию. Здесь, где жило немало бывших легионеров и выходцев из России, Екатерина Брешко-Брешковская прожила до 1929 года.

В селе Нересница у реки Тересвы ей помогли построить небольшой дом, где она организовала два небольших детских приюта отдельно для мальчиков и девочек. Именно там и тогда она стала действительно мудрой, ласковой и терпеливой бабушкой. При этом она продолжала понемногу сотрудничать в газете Керенского «Дни». Однако о какой-либо целенаправленной политической деятельности уже не было речи. Одним из условий предоставления помощи со стороны чехословацкого правительства было требование отказа от политической активности: никаких конфликтов между представителями русской эмиграции и тем более деятельности против СССР не допускалось – на это страна денег не давала.

Возраст – 85 лет – и прошлая жизнь в скитаниях по ссылкам и подполью давали о себе знать. Екатерину Константиновну уговорили переехать в Прагу. Её приютили друзья, с которыми она когда-то сблизилась в Тобольске, супруги Василий и Лариса Архангельские, бывшие политзаключенные и каторжане-народовольцы, а позже активные члены партии социалистов-революционеров. Они купили в кредит участок земли в местечке Хвалы Горни Почернице, тихом симпатичном городке, разбросанном на холмах к северо-востоку под столицей, построили дом и завели небольшую, но прибыльную птицеферму. Рядом с ними Брешко-Брешковская провела последние пять лет своей жизни. С годами она почти ослепла, близких узнавала по голосу или на ощупь, но сохраняла ясный ум.

Одержимость и готовность идти к намеченной цели до конца давали ей огромный нравственный заряд, силу и стойкость, чтобы выдержать все превратности избранного пути. Брешко-Брешковская никогда о нем не жалела и тем более ни в чем не раскаивалась. Как о самой большой трагедии своей жизни она говорила только о расставании со своим сыном Колей, которого бросила, когда тот был ещё младенцем.¹Сын Николай Брешко-Брешковский, тоже эмигрант, стал известным в довоенной Европе писателем, столь же яростно, как и мать, ненавидевшим Советскую власть и служившим в ведомстве Геббельса во время Второй мировой войны. Погиб в 1943 году при одной из бомбежек Германии союзниками..

Незадолго до её смерти Александр Куприн в предисловии к роману Николая Брешко-Брешковского «Жуткая сила», говоря о революционерке и событиях революции, написал:

«Эта старенькая социалистка глубоко верит в Бога, умильно зовет людей к дружбе, любви и братству. Но до сих пор борьба со старым режимом окружена в ее глазах ореолом величия и мученичества».

В январе 1934 года эмигрантская Прага отметила ее 90-летие. Приезжал из Парижа Керенский, что стало заметным событием, после которого сохранилось много фотографий, совместных с Екатериной Константиновной. В те дни встречался он и с президентом Масариком.

По словам Копршивовой, молодое поколение русских эмигрантов, узнав из газет о юбилее Брешко-Брешковской, чрезвычайно удивилось, что она еще жива. Нина Берберова в Париже писала:

«Боже мой! Эта страшная женщина еще не умерла!..»

Екатерина Константиновна умерла в том же году в сентябре.

Похороны, оплаченные правительством Чехословакии, собрали весь цвет эсеровской эмиграции в Европе. Александр Фёдорович Керенский специально приехал на проводы и произнёс над могилой проникновенную речь. На траурной церемонии присутствовали члены чехословацкого правительства, венок от имени президента Томаша Масарика возложила его дочь Алиса, феминистка, лично знакомая с Екатериной Константиновной. При погребении прозвучал известный похоронный марш русского революционного движения «Вы жертвою пали в борьбе роковой, любви беззаветной к народу... Прощайте же, братья, вы честно прошли свой доблестный путь, благородный!..» Примечательно, что эта песня, популярная среди народников на заре их движения в 1870-х – начале 1980-х годов, впервые легально была исполнена на похоронах первых жертв Февральской революции на Марсовом поле в марте 1917 года, а в дальнейшем звучала едва ли не на всех торжественных проводах участников Гражданской войны в Советской России.

Сын мать не простил и на похороны не приехал, хотя жил совсем недалеко, в Берлине.

О забытой могиле № 916 русской каторжанки в Хвалах, ныне вошедших в черту чешской столицы, несколько лет назад в журнале русской диаспоры «Русское слово» написала славист и специалист по русской межвоенной эмиграции Анастасия Васильевна Копршивова-Вуколова, дочь и внучка русских эмигрантов. Отец её – Василий Вуколов – попал в Прагу после того, как с казаками был эвакуирован из Крыма и прошел остров Лемнос, а потом строительство дорог в Болгарии, пережил тиф и малярию… Дед – бывший деятель русской эмиграции, член Донского комитета, директор русского Кооперативного института в Праге Сергей Маракуев.

Теперь Хвалы – часть разросшейся столицы, кладбище почти в центре района. Копршивова рассказывет, что спустя год после смерти Брешко-Брешковской на погосте было установлено надгробие с бюстом работы скульптора Милоша Суханека. Слева от скульптурного портрета на плите надпись на чешском языке: «Бабушка русской революции». И даты: 26.1.1844 и 12.9.1934. Справа на такой же плите высечены фамилия, имя и отчество революционерки.

В газетах того времени с пафосом писали, что взгляд Брешко-Брешковской устремлен на восток, в Россию. Потом эта фраза многократно повторялась во многих публикациях. Но это не так. Могила находится у восточной стены кладбища, а бюст расположен спиной к востоку и смотрит в противоположную сторону.

По чешским законам могильное место не может быть собственностью родственников покойного, его можно только арендовать за определенную плату на десятилетие. Тогда, в 1934 году, власти городка, впечатленные пришествием на похороны большого числа именитых лиц, приняли решение тридцать лет содержать могилу за счет муниципальных средств. Потом опекуном стала одна из женщин, близко знавшая Брешко-Брешковскую и в свою очередь передавшая эту печальную миссию Анастасии Копршивовой. С тех пор раз в десять лет та вносит плату за эту и ещё двадцать пять других захоронений русских эмигрантов в Чехии.

Чтобы не потерять могилу и память о погребенном, нужно обязательно соблюдать сроки и вовремя оплачивать место следующие десять лет. В годы социализма это стоило недорого, но сегодня уже все по-другому. От могил первой волны эмиграции скоро может ничего не остаться. Копршивова, к сожалению, уже далеко не молода и её, понятно, беспокоит, что будет в дальнейшем, придет ли кто-то ей на смену, не постигнет ли и это захоронение участь многих ставших безвестными останков наших соотечественников. Например, на знаменитом Ольшанском кладбище в Праге, где захоронено немало русских, «новые русские чехи» покупают по два-три места рядом, возводят чуть ли не мавзолеи, а старые надгробия сносят, как, скажем, буквально стерли место погребения художницы, княгини Натальи Яшвиль... Думается, эту достаточно сложную проблему в Чехии должна решать не только русская диаспора, но и общественные организации в России…

Говорят, члены местной ячейки Компартии Чехии, в которую входят главным образом старики, прочитав надпись на памятнике: «Бабушка русской революции», решили, что будут за этой могилой ухаживать, поскольку к ней мало кто приходит. Однако, побольше узнав о жизненном пути и идеалах революционерки, эту идею оставили.

Сегодня материалы, касающиеся Брешко-Брешковской, кроме Госархива РФ, находятся также в Бахметьевском архиве Колумбийского университета и Гуверовском институте войны, революции и мира при Стенфордском университете (США).

Что касается автора картин Сергея Мако, он большую часть жизни провел во Франции, неоднократно выставлялся в Париже, Лондоне, Марселе и других европейских городах. В Ницце создал свою художественную школу. Работы его, отличающиеся необычной экспрессивной манерой в разных жанрах, до сих пор встречаются на аукционах. В Томском областном краеведческом музее сохранилось несколько его ученических работ. Умер художник на Лазурном берегу во Франции в 1953 году.

Между прочим, в личном фонде Брешко-Брешковской есть ещё один ее портрет, тоже из Праги – кисти Михаила Петровича Завистовского. К сожалению, о художнике и его работе известно немного. Родился в Киеве в конце XIX века. После революции эмигрировал, жил во Франции и Чехословакии, где учился живописи. Его работы экспонировались в Брно и Праге. Портрет Брешко-Брешковской, как обозначено в подписи на холсте, написан в 1929-м. Скончался художник в совсем молодом возрасте –34 лет. Если портрет Керенского после выставки в Государственном историческом музее уже достаточно известен, то прижизненные изображения Брешко-Брешковской Мако и Завистовского в России на свет являются впервые.

Работы С.А. Мако, как и другие почти четыре сотни полотен из уникальной коллекции Русского культурно-исторического музея – И.Е. Репина, Н.К. Рериха, А.Н. Бенуа, З.Е. Серебряковой, Б.Д. Григорьева, К.А. Коровина, Н.С. Гончаровой, И.Я. Билибина и других выдающихся мастеров, экспонировались в Праге до 1944 года, пока немецкие оккупационные власти не закрыли музей. В годы войны значительная часть произведений погибла, часть галереи оказалась разграбленной. В 1945-м основателю и хранителю музея, известному толстовцу Валентину Фёдоровичу Булгакову, пережившему и царский арест, и высылку из СССР на «философском пароходе», и фашистский концлагерь, удалось вывезти из Збраславского замка сохранившееся собрание и разместить его в советской гимназии в Праге.

Комплекс экспонатов и документов РЗИА и музея, после войны переданный чехословацким правительством в дар Академии наук СССР, оказался в ЦГАОР. В 1960-х годах он был раздроблен. Всё, что касалось деятелей революционного движения, осталось в архиве, в 1992 году получившем название Государственный архив Российской Федерации. Основной же объём художественной части коллекции передали в Государственную Третьяковскую галерею, а документы и архивные материалы – в Российский государственный архив литературы и искусства, Государственный исторический музей, Государственный центральный театральный музей имени А.А. Бахрушина. Общая картина творчества русских художников зарубежья в период 1920 – 1930-х годов смогла быть представлена только в 2005 году в Государственной Третьяковской галерее на специальной выставке, посвящённой 80-летию Русского культурно-исторического музея.

С точки зрения искусствоведения, какими бы ни были художественные достоинства или недостатки портретов Керенского и Брешко-Брешковской, важно совсем иное. Портреты и их столетняя эпопея добавляют ещё один штрих в понимание трагической судьбы русской эмиграции прошедшего столетия, в осмысление её поражений и обретений, в сохранение традиций русской интеллигенции, касающихся бережного отношения к памяти о родном Отечестве. Наверное, о Брешко-Брешковской можно сказать словами Керенского: «Без неё не может быть самой истории, духовно ущербной оказалась бы современная история». В том числе и история драматических судеб людей, творивших эту историю России, полную не меньшего драматизма. То же относится и к самому Керенскому, как и ко многим тысячам знаменитых или ставших безвестными гражданам, оказавшимся на крутом переломе исторических эпох.

Первая часть

Вячеслав Тарбеев,
советник директора Государственного архива Российской Федерации.