Через два года мы будем отмечать 350 лет со дня рождения Петра I, прозванного Великим и ставшего первым Императором Всероссийским. Трудно найти в отечественной истории фигуру правителя, которая вызывала бы столько споров. Острые дискуссии о роли этой личности продолжаются как в российской, так и в зарубежной исторической науке и по сей день, свидетельствуя об актуальности темы. А поэтому разговор о смысле Петровских реформ, о значении Петровского наследия, о традициях политической культуры, вдохновлённой образом и стилем Петровского правления, мы начинаем уже сейчас.

Эпохи наступают незаметно. Человечество обычно не замечает, что входит в новую эру. Или даже не желает видеть, что старая уже давно закончилась. Так, в период Раннего Средневековья европейцы отказывались признаваться себе, что Римской империи больше нет. В сознании человека того времени она не пала, да и не могла пасть. Церковь и империя вечны. Они и составляют мировой порядок. Империя должна была продолжить своё существование, хотя в действительности от неё оставались лишь тень и воспоминания.

И все же бывают исключения. Иногда время очень быстро меняет своё обличье. Так, например, случилось и в России на рубеже XVII – XVIII веков. Тогда полномасштабную революцию (которую, разумеется, так никто не называл) трудно было не заметить. Многое и стремительно меняло свой внешний вид и название. Это проложило своего рода границу в общественном сознании. Из XIX столетия допетровская Россия казалась почти доисторическим образованием.

Значимость Петровской эпохи в полной мере ощущали уже современники. Дискуссии о том, что же произошло в начале XVIII в., продолжаются до сих пор. Едва ли стоит пересказывать споры: некоторым из них триста лет. Проблем, затрагиваемых историками, публицистами, философами, много. Был ли у Петра план преобразований или нет? Реформы имели целью модернизацию страны или решали ситуативные задачи, обусловленные ходом Северной войны? Пётр Великий способствовал европеизации России или же такой цели у него не было? Более того, может быть, император содействовал закрепощению всех слоев населения России? Вправе ли мы в принципе говорить о европеизации или, может быть, только о подражании европейским народам? Можно ли вообще дискутировать о наследии Петра I? Или же к 1725 году, то есть к моменту кончины реформатора, Россия оказалась «у разбитого корыта»?

Ни в одном из этих случаев точки над i пока не расставлены. И вряд ли это когда-нибудь случится. Петровская тема остаётся живой и волнующей. Возникает естественный вопрос: почему? Что делает Петровское наследие актуальным и для нашего современника?

В истории императорской России было много поворотных моментов, достойных внимания исследователей и любопытствующих. Однако редко последние вспоминают о вековых юбилеях со дня рождения Екатерины II, Александра I или Николая I. Петровские же даты и виктории удостаиваются ассамблей и конференций.

Напрашивается простой, как будто единственно возможный ответ: более чем триста лет назад Пётр I «в полемически заостренной» манере поставил перед Россией проблему европеизации. Очевидно, она ни в коей мере не утрачивает своей актуальности. Кроме того, он продемонстрировал поразительные возможности правительственной власти осуществлять грандиозные реформы за сравнительно короткий период.

Не всегда простые ответы бывают неправильными. Но они никогда не бывают полными. А полуправда порой бывает хуже лжи. Развешивание ярлыков не позволяет понять суть явления.

Пётр I – «европеизатор», «революционер на троне»… Все эти формулы – из интеллектуального наследия русского девятнадцатого века, как и многое другое, что мы знаем о нашем прошлом. В поисках особой национальной истории братья Аксаковы придумали одного Петра. Пытаясь предложить собственное понимание логики политических процессов в России, А.И. Герцен изобрел другого. Пётр Великий существовал и в иных изводах, которые так или иначе дожили до наших дней.

Всё-таки историография – очень увлекательная наука не столько о прошлом, сколько о постоянно переписываемом настоящем. Историк пытается ответить на вопрос, который интересует его самого и его современника прямо сейчас, в данный конкретный момент времени. Петровское наследие заключает в себе вызов всякому осмысляющему российскую государственность в начале XXI века.

Что-то изменилось в ней тогда, в XVIII столетии. Ведь именно в годы правления Петра Великого Россия стала именоваться империей. Речь идёт отнюдь не только о самоназвании, а о чём-то принципиально большем. Новое именование должно было соответствовать новым вызовам, новым возможностям, а главное, новым амбициям.

О феномене государства можно спорить долго. Однако нет сомнений, что государство Нового времени как явление тесным образом увязано со складывавшимся монархическим абсолютизмом. Как бы его ни интерпретировать, он подразумевал политическую, социальную и, что, может быть, даже важнее, интеллектуальную революцию. Он выстраивал регулярную армию, регулярную бюрократию, более или менее стройное законодательство. Что в данном случае первично – вопрос, не имеющий однозначного ответа и, в сущности, праздный. Важнее отметить другое. Во-первых, абсолютизм – это в большей степени идеология, нежели практика. Давно доказано, что власть абсолютного монарха была абсолютной только лишь в теории. Речь идет прежде всего о претензии верховной власти на тотальный контроль. Однако такая амбиция сама по себе была вызовом прежней феодальной вольнице, системе привилегий, местных преференций, внутренних таможен – «мира миров», оставшегося в наследство со времён Средневековья. Можно сформулировать иначе. Абсолютизм – это робкая попытка европейских монархий учредить монополию на насилие, а следовательно, и само государство.

Во-вторых, практика абсолютной монархии подразумевает неразрывное единство внутренней и внешней политики. Регулярная бюрократия и усложнявшаяся фискальная система драматически меняли общественную и хозяйственную жизнь. При этом их существование обусловливалось в том числе (а, может быть, даже в первую очередь) необходимостью содержать регулярную армию, в новых обстоятельствах столь необходимую для поддержания конкурентоспособности страны на международной арене. Иными словами, абсолютизм и милитаризм – тесно связанные друг с другом понятия. Абсолютная монархия не может не ставить перед собой серьёзных военных задач.

Петровская империя и решала эту двуединую задачу. Движимая большими амбициями, она создавала армию и соответствующее ей государство. Как и в прочих европейских странах, эта политика сталкивалась со значительным «сопротивлением материала». Соответственно, не всякой декларации суждено было быть воплощённой. В итоге регулярное государство выстраивалось в условиях острого дефицита регулярной бюрократии и, более того, социальной среды, из которой она могла быть рекрутирована. Мечта о тотальной регламентации оставалась несбыточной. Кодифицировать законодательство пока не получалось. Тогда была популярна метафора: государство должно работать как часы. Каждая шестерёнка должна знать своё место. Всё должно функционировать согласно инструкции. В российском же «часовом механизме» XVIII столетия не хватало многих «колёсиков». Он нуждался в ручной настройке, в «великом часовщике», в роли которого неизменно выступал император.

Механизм был ещё несовершенен, но он всё же напоминал механизм. Имперский путь, избранный тогда, – это прежде всего принятый вызов рационализации. Это центр России на краю страны, пытавшийся обуздать всю державу. Это периодическая система государственных элементов, уже начерченная, но ещё не заполненная. В петровские годы возникли институты, так или иначе, со значимыми изменениями и всё же просуществовавшие до конца императорского периода: Сенат, Синод, Табель о рангах, губернии и др.

Естественно, реформы часто живут своей жизнью. Их ход и последствия нередко не соответствуют изначальным замыслам. Это относится и к Петровским преобразованиям. Очевидно, что реформатор многого не предвидел. Он не знал, чем обернётся податная реформа, как она изменит социальную стратификацию в России и даже быт большинства населения страны. Он не мог догадываться о последствиях создания Табели о рангах, о значении чинов, чинопроизводства, о том, какой фундамент он закладывал в основание государственной службы империи. Подобных примеров можно привести много. И всё же вызов рационализации, принятый как раз тогда, в петровские годы, оставался актуальным и в дальнейшем. Наследие царя – это то, к чему непременно апеллировали его преемники. В данном случае важны не столько конкретные решения, сколько политический стиль, приписываемый Петру Великому.

С точки зрения потомков, император продемонстрировал способность исторической власти, оставаясь на троне, совершать полномасштабную революцию, которая признавалась потомками – в целом – успешной, несомненно, великой и чрезвычайно значимой. В рамках этой системы координат такие преобразования теперь только и будут почитаться за реформы. Они должны быть соразмерны революциям по всем параметрам, затрагивая различные сферы жизни человека, будучи сопряжёнными с драматическими последствиями для населения.

Такие изломы исторической памяти заложили основы восприятия любого правительственного курса. Прикладывая политике преобразований петровскую мерку, можно утверждать, что реформы – это не просто частные изменения, отдельные улучшения, а системная и чаще всего болезненная встряска. Они не планомерны, а носят взрывообразный характер. Они подразумевают не преемственность в развитии, а радикальный (хотя, быть может, лишь декларируемый и в большей степени символический) разрыв с прошлым. Это тот случай, когда образы истории накладывают свой отпечаток на будущее.

Видимо, историку всё же следует преодолевать это Петровское наследие, дабы иметь возможность разглядеть бесконечный поток жизни. Он не пресёкся вместе с кончиной Петра Великого. Правительство продолжало принимать решения, отчасти следуя прежнему курсу, отчасти его корректируя. Процесс изменений – не волнообразный, состоящий из чередующихся реформ и контр-реформ, а непрерывный и поступательный. Он складывается из подзабытых нормативных актов, правоприменительной практики, общественных усилий, местных обычаев – всего того, что составляет человеческий быт. Это не периодическое вставание «на дыбы» (хотя такое тоже случается), а накопление и эволюция. В этом тоже есть своя логика, которую увидеть и понять сложнее, но интереснее.

Текст: Кирилл Соловьёв,
доктор исторических наук, главный научный сотрудник ИРИ РАН

• 350-летие Петра Великого
• Пётр I Великий
• 350-летие со дня рождения Петра I