Работа историка-архивиста — сродни труду следователя. Приходится строить и отвергать различные версии, обращаться к разным архивным документам, анализировать содержащиеся в них сведения, идти по следам, казалось бы, совсем незначительных фактов, возвращаться назад и вновь искать, пока в калейдоскопе часто противоречивых событий, дат и имён не проявится искомый результат…

Именно так происходил поиск, связанный с именем русского художника Михаила Вербова и судьбой некоторых его картин.

Находка на чердаке

Отправной точкой этой истории стала случайная находка на чердаке Музея русской культуры в Сан-Франциско. На одном из двух обрамлённых графических портретов размером 65 х 43 см, несомненно, выполненных уверенной профессиональной рукой, был изображён пожилой бородатый мужчина, всем славянским обликом напоминающий священнослужителя. На другом — тоже мужчина с выраженными латиноамериканскими чертами. Подпись в углу — «Вербов. M. Werboff. N. Y.» — ясно указывала на авторство хорошо известного на Западе русского живописца и графика Михаила Александровича Вербова. Но кто на портретах? В книгах поступлений работ в музей никаких сведений не имелось — ни года создания, ни имени героев.

Возможно, портреты так бы и остались неисследованными и надолго бы растворились в фондах одного из негосударственных архивов русской эмиграции Америки, если бы, как бывает, не помог случай. На глаза архивариусу и вице-президенту музея Иву Франкьену попалась вырезка из городской газеты столицы Калифорнии Сакраменто «Sacramento Вее» — «Пчела Сакраменто» за 1984 год, где американский репортёр рассказал о Музее русской культуры в Сан-Франциско. В ней опубликована заметка и фотография, на которой тогдашний директор музея Николай Александрович Слободчиков демонстрирует два экспоната — картины русского художника Вербова. Те самые портреты, которые были обнаружены на чердаке музея через 30 лет, в 2015 году. В подписи сказано, что это портреты священника Александра Киселёва и жителя столицы Венесуэлы Каракаса, имя которого не названо.

С венесуэльцем ничего не было понятно (к слову, забегая вперёд, об этом человеке ничего установить так и не удалось), да и личность его, скорее всего, оказалась случайной на жизненном и профессиональном пути русского художника и не могла представлять большого интереса для музея, собирающего русские раритеты.

Но каким образом пересеклись эти два человека, Киселёв и Вербов, как портреты оказались в русском музее?

Вместе с исследователями по Музею-архиву русской культуры в Сан-Франциско Ивом Франкьеном и Сергеем Рогозиным Михаил Толстой занялся судьбой картин Михаила Вербова. И поиски документов, друзей художника и людей, обладавших хоть каким-то знанием о Вербове и его жизни в последние годы, принесли результат. О них Толстой рассказал на встрече с сотрудниками Государственного архива Российской Федерации. Впоследствии сделанные им в соавторстве с Франкьеном доклады на международной конференции «Наука в современном информационном обществе» и ряде других научных мероприятий были опубликованы. (Толстой М. Н., Франкьен Ив. Художник М. А. Вербов в Музее русской культуры в Сан-Франциско // Science in the modern information society Xll: Proceedings of the Conference. North Charleston, 19–20.06.2017. Vol. 2. North Charleston, SC, USA. 2017. Р. 48–59.)

Ключом к поиску, как уже отмечалось, стала небольшая заметка в местной газете, встреченная Франкьеном в личном архива Слободчикова.

Поэтому взялись за то, что находилось на виду. Чтобы наверняка идентифицировать первое изображение, его снимок отправили дочери и соратнику Киселёва — Милице Холодной, жившей в штате Пенсильвания (ныне покойной).

Ответ последовал быстро: да, это портрет её отца. Выяснилось, что Вербов был прихожанином нью-йоркской церкви Святого Серафима Саровского, основанной Киселёвым, и когда в 1975 году друзья священника решили преподнести ему подарок ко дню рождения, Вербов согласился написать его портрет...

О посмертном завещании Вербова ничего не было известно, утверждали, что его вообще не существует. Тем не менее, усомнившись в отсутствии такого документа, Толстой и его коллеги решили всё-таки попытаться разыскать последнюю волю художника. И в нью-йоркском архиве судебных дел они нашли документ, касающийся попытки приёмной дочери сестры Вербова оспорить завещание, по которому наследство доставалось его дальним родственникам. Однако таким образом прояснилась только некоторая часть судьбы многочисленных работ мастера. Поэтому поиск продолжился, и новой его отправной и неожиданной точкой стало захоронение, обнаруженное рядом с могилой Вербова на Ново-Дивеевском кладбище. Это было место упокоения Софьи Александровны Кнатц, друга художника, с которой Михаил Александрович был очень близок.

Ещё одна зацепка появилась в обнаруженном в музейном архиве каталоге его персональной выставки Вербова в городе Оберн (штат Нью-Йорк). На обложке есть дарственная надпись по-английски:

Там же, на каталоге, в перечне более чем трёхсот работ художника стояли три малозаметные птички, сделанные против фамилий, указывающие на портреты неких Мичуриной, Красиковой и Хатчисон.

Несложно было установить, что Кнатц в 1980-х годах некоторое время работала казначеем и секретарём в Музее русской культуры, но никто не знал, что она была знакома и близка с Вербовым. Было бы логично предполагать, что художник подарил ей не только каталог своей выставки, но и картину, очевидно, переданную впоследствии в музей.

Далее по справочникам и местным архивам началось долгое и рутинное изучение документов, касающихся натурализации в США этих людей: как и откуда они подавали соответствующие прошения, кто давал им необходимые рекомендации, как попали они в Америку, как у женщин в связи с замужествами изменялись фамилии… Дополнительный свет пролила и заметка, посвящённая Вербову, в русской эмигрантской газете, издающейся в Техасе.

Анализ всех многочисленных материалов позволил напасть на следы нескольких неопубликованных портретов, созданных художником в 1960–1970-е годы. Оказалось, что Вербов дружил с семьёй русских эмигрантов, попавших в США в послевоенное время. В конечном счете, была воссоздана история всех их приключений с переездом в Штаты, были установлены родственные связи всех четырёх названных женщин и, главное, прояснилась судьба ранее неизвестных семи женских портретов руки мастера. Но это уже иная история…

Франкьен — это по фамилии отца, но по культуре и воспитанию он человек русский. Сын русской уроженки из Владивостока, после института работавшей в Пятигорске и в годы войны угнанной в Германию, впоследствии вышедшей замуж за бельгийца. Он же — правнук военного моряка, известного в дореволюционное время редактора газеты и городского головы Владивостока Виктора Ананьевича Панова. Помимо основной работы в архиве Гуверовского института войны, революции и мира — исследовательском центре при Стэнфордском университете, Франкьен с юных лет увлечён изучением судеб русских эмигрантов в США, особенно из Дальнего Востока, и немало сил и времени отдаёт общественной работе в Музее-архиве русской культуры.

На фото: Франкьен

Без всякого преувеличения можно утверждать, что Музей-архив русской культуры — это часть жизни Ива Франкьена. По-видимому, такая же, как и Михаила Никитича Толстого, человека тоже известного в России, тоже увлечённого исследованием волн русской эмиграции в Америку.

Многие годы Толстой (кстати, доктор физико-математических наук), один из потомков знаменитого советского писателя Алексея Николаевича Толстого, занимается судьбами многих видных деятелей отечественной культуры, по разным обстоятельствам оказавшихся за границей и, будучи ассоциированным научным сотрудником санкт-петербургского Института истории РАН, немало преуспел в своих изысканиях.

На фото: М. Толстой

Общность интересов Франкьена и Толстого, продолжительное их сотрудничество помогают восстановить новые, ранее неведомые страницы российской истории в ХХ веке.

Самый русский город в Америке

Музей русской культуры в Сан-Франциско — самое большое собрание раритетов русской культуры и истории в Западном полушарии. Город, где русскоязычного населения хоть и меньше, чем, скажем, в Нью-Йорке или других мегаполисах США, называют самым русским в Америке. Осматриваете ли вы достопримечательности, идёте ли по улице или находитесь в торговом центре, русская речь здесь совсем не редкость.

Сегодня Сан-Франциско играет очень значительную роль в жизни наших соотечественников. По оценкам (точных данных нет), в Калифорнии проживают от 80 до 100 тысяч этнических русских и выходцев из России и СССР. Здесь больше всего русских культурных, благотворительных, религиозных и других общественных организаций. Продолжает выходить газета «Русская жизнь» — одно из старейших национальных периодических изданий в Северной Америке. Особый шарм городу на холмах придают золотоглавые православные церкви. Находясь в Калифорнии, редко какой житель России упустит шанс побывать в трёх часах езды от центра штата — своеобразной Мекке русских на далёком континенте — в Форте Росс, сохраняющемся ныне символе Русско-Американской компании. Число его посетителей составляет примерно 100 тысяч человек ежегодно. В 1973 году было основано Общество по изучению Форта Росс. Для тех эмигрантов, которые не имеют возможности побывать на исторической родине, единственным шансом прикоснуться к ней стала старинная крепость. Это место имеет для них и эмоциональное значение — там находится православный храм, что усиливает их духовную связь с Россией. В конце 1990-х зародились ставшие сегодня традиционными мероприятия: «Форт Росс-фестиваль» и «Харвест-фестиваль», вокруг форта начали выстраиваться новые отношения. С разной степенью подключились компании «Транснефть», «Шеврон», «Совкомфлот», у процесса стало появляться геополитическое измерение.

С музеем бывшей русской крепости связан и Государственный архив России, являющийся участником международных конференций «Диалог Форт Росс». Периодически проводимый в России и США форум призван, несмотря на сложные проблемы в российско-американских отношениях, способствовать культурным обменам между странами, в частности сотрудничеству музеев и архивов. Директор ГА РФ Лариса Роговая, например, передала в Форт Росс копии уникальных документов, восходящих к самым первым следам появления русских людей на американском континенте.

Одной из самых высоких точек города является Рашн хилл, или Русская гора. Очень престижный район, получивший своё название благодаря русским землепроходцам. Гору назвали так из-за того, что здесь находились могилы моряков с корабля Николая Петровича Резанова, дипломата, путешественника и предпринимателя, одного из учредителей и главы Русско-Американской компании в ХVIII веке. Когда-то небольшое русское поселение на тихоокеанском побережье стало быстро расти после окончания Гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке. В 1920–1940-е годы сюда потянулись изгнанники, оказавшиеся в Китае, Маньчжурии, Японии, Австралии и других азиатских странах, образовав в Сан-Франциско важный центр русской эмиграции. Именно выходцам оттуда обязан музей.

Кружок русских артиллерийских офицеров — первая здесь общественная организация — стала своеобразным ядром для дальнейшего развития самых разных объединений соотечественников. В своё время здесь активно работали Союз георгиевских кавалеров, общества защиты русских детей, бывших морских офицеров и ветеранов Великой войны, Комитет помощи русским военным инвалидам за рубежом, объединения кадетских корпусов и людей, служивших в различных полках и дивизиях, и т. д. Как и везде в зарубежье, несмотря на разнообразие политических предпочтений, в Сан-Франциско действовали русские профессиональные сообщества: инженеров и техников, художников, врачей, юристов, журналистов, шофёров, студентов. При них возникали свои библиотеки и кружки по интересам. Особенностью города являлось и то, что некоторые русские эмигрантские организации в других штатах в связи с естественным сокращением своих членов переводились в Калифорнию, поскольку старая русская диаспора здесь была более активной, чем где бы то ни было в США. По характеру и масштабам общественной и благотворительной деятельности русскую общину в Калифорнии справедливо относят к самым крупным центрам всего русского зарубежья.

Архивных хранилищ, где бы накапливались культурные ценности эмигрантов, конечно, не существовало; ценнейшие материалы о русском исходе и жизни колонии хранились на чердаках, в кладовках и гаражах, а часто попросту пропадали. Инициатива о создании специализированного Русского центра и соответствующего архива вынашивалась ещё в довоенное время, но реализовать её смогли только в 1948 году, когда в результате усилий члена Русского исторического общества в Америке Петра Филаретовича Константинова удалось объединить многие организации и на пожертвования приобрести относительно скромное здание и помещение для архива и выставочного центра. Музей зарегистрирован как независимая культурная некоммерческая корпорация, в соответствии с законами США освобождённая от налогов.

Открытие музея с большим энтузиазмом было встречено в русском зарубежье. В первые годы его существования музея сюда пришло много ценных материалов из более чем из трёх десятков стран. И сейчас место этого музея в истории русской эмиграции трудно переоценить. Как ни парадоксально, больших комплексных исследований о жизни русских в Америке почти не проводилось. Понятно, существуют работы о прошлом отдельных православных церковных приходов или общественных организаций, множество интересных воспоминаний и другая мемуарная литература, но коренные американцы почти ничего не знают о русских, десятилетиями живших рядом с ними. Эта часть русской истории в течение десятилетий по известным причинам была закрыта и для советских граждан. Поэтому музей — фактически народный — по мере своих возможностей старается заполнить эту лакуну. Многие русские эмигранты со всего света, дорожащие своими корнями, собирают и сдают сюда свои личные, семейные раритеты, чтобы на их основе смогла сформироваться цельная картина о русских на Западном побережье Тихого океана.

Большое место в архиве занимают рукописи и письма таких известных эмигрантов, как Александр Амфитеатров, Леонид Андреев, Константин Бальмонт, Иван Бунин, Александр Куприн, Алексей Ремизов, Илья Репин, Николай Рерих, Фёдор Сологуб, Надежда Тэффи (Лохвицкая), Алексей Толстой, Евгений Чириков, Фёдор Шаляпин, некоторых деятелей Белого движения.

Здесь обрели вторую жизнь документы, датированные серединой XIX века, а также по революции 1917 года и Гражданской войне, собрания различных русских организаций: например, Русско-американского исторического общества, существовавшего в 1930–1940-х годах, Высшего монархического союза, Ассоциации русских рабочих 1950-х годов. В фондах — часть архива Русской православной миссии в Пекине, Русского сельскохозяйственного общества; студенческого общества при Калифорнийском университете в Беркли, материалы по Китайско-Восточной железной дороге, Амурскому казачьему войску, скаутскому движению и т. д. Важно и трогательно, что все документы и экспонаты этого музея несут на себе отпечаток индивидуальности их бывших владельцев.

Без преувеличения «золотой» называют одну из наиболее полных коллекций музея — собрание Андрея Терентьевича Бельченко, последнего российского императорского консула в Ханькоу — исторического города в Китае, ставшего сейчас частью многомиллионного Уханя. Консул Бельченко, в частности, вёл регистрацию русских, живших в Китае. Его дневники, записные книжки и тематические досье представляют детальную картину жизни в этой стране в 1918–1946 годах. Сейчас коллекция документов оцифрована и доступна историкам.

Цифровизация привела к тому, что архивные документы и фотографии музея всё чаще используются в научных и научно-популярных работах и, конечно, около 80 % таких запросов музей получает из России.

Бесценным и уникальным материалом для исследователей служат газеты, которыми на редкость богаты фонды: «Вестник Маньчжурии», «Заря», «Новости жизни», «Русский голос», «Шанхайская заря», «Русское слово», «Новая жизнь», «Азия», «Тяньцзиньская заря», «Возрождение Азии», «Рубеж», «Рождественский рубеж» и другие. Небезынтересной приметой сегодняшнего дня является собирание газет, которые выпускаются в Донецке и Луганске, а также других материалов, связанных с Новороссией. На этот счёт поддерживаются интенсивные контакты с Гуверовским институтом, обладающим уникальным архивом, насчитывающим около 6 тысяч коллекций и содержащих примерно 60 миллионов оригиналов русских документов.

Несколько лет назад на заре энергично начавшегося сотрудничества с Госархивом России из библиотеки музея в Москву передали свыше 13,5 тысячи книг, 77 тысяч экземпляров газет и около 6 тысяч журналов, касающихся русской эмиграции. В научной библиотеке ГА РФ эти материалы оформлены как коллекция Музея русской культуры в Сан-Франциско.

Сан-францисский музей содержится на средства активистов, или как они называют себя, волонтёров. Средства в основном завещают представители старой эмиграции. Несколько штатных сотрудников, но главным образом добровольные помощники, бескорыстно отдают своё время сохранению старых документов, делают всё возможное, чтобы они стали доступными для всех, кто неравнодушен к русской истории и культуре.

Происходит постоянное пополнение фондов, обмен материалами, участие в совместных выставках, исследовательских и образовательных проектах, в том числе и прежде всего с российскими учреждениями.

Сегодня здание Русского центра на Саттер-стрит, 2450 является общей площадкой для нескольких организаций. В нём, помимо музея, расположены штаб-квартира Конгресса русских американцев, основанного с целью сохранения и продвижения русской культуры, языка и духовного наследия, борьбы с русофобией, улучшения американо-российских отношений. Конгресс фактически стал признанным голосом немалого числа людей из более 5 миллионов русских в США. Рядом с музеем — редакция газеты «Русская жизнь», библиотека с более чем 7 тысячами книг об эмиграции, изданных за рубежом, детский сад «Теремок». Работают секция гимнастики, школа народных танцев, балетная студия, куда приводят своих детей отнюдь не только русскоязычные жители. И это тоже отражает дух русской культуры, открытой всем океанским ветрам.

Музей провожает посетителей большой вывеской-реликтом, висевшей в своё время на фасаде консульства Российской империи в Сан-Франциско. Очень хочется надеяться, что рядом с нею не появится вывеска современного генерального консульства Российской Федерации, закрытого по решению американских властей.

В связи с жёстким и беспрецедентным давлением властей был вынужден приостановить свою работу Координационный совет организаций российских соотечественников в этой стране. Действия Вашингтона фактически вынуждают соотечественников отказаться от сохранения русского языка и культуры, от права на свою идентичность. Государственная дума России потребовала немедленного прекращения притеснений представителей русской общины в Соединённых Штатах и соблюдения их прав.

Сегодня контакты российских и американских историков практически заморожены, поскольку оказались под прессом недружественного отношения госдепартамента США. Архивисты и российские, и в Штатах убеждены в том, что в общей истории двух стран было много позитивных моментов, на которых и сегодня можно строить уважительную и конструктивную дискуссию, способствующую взаимопониманию. Если же прогресса в этом направлении не будет, неизбежно дальнейшее сползание общих отношений США и России в бездну непредсказуемости.

Эстония — Германия — США — Россия

Александр Николаевич Киселёв и Михаил Александрович Вербов — два имени, по-своему знаковые для русской эмиграции. Похоже, начинавшиеся их судьбы прощания с родиной развела пропасть, расколовшая соотечественников с началом Великой Отечественной войны в 1941 году. Часть эмигрантов надеялась вернуться в Россию в обозе гитлеровской армии, готовая ради свержения большевиков пожертвовать миллионами русских людей, не на жизнь, а на смерть сопротивлявшихся вражескому нашествию.

На фото: Киселёв

Киселёв, к сожалению, оказался именно на противоположной стороне. Он служил в Берлине в Свято-Владимирском соборе, где настоятелем был Иоанн Шаховской, фигура в русской церкви очень заметная: человек, творчески одарённый, убеждённый противник советской власти, он в годы Гражданской войны воевал у Деникина. В 1937-м в Испании был духовным руководителем добровольческой русской роты в рядах армии генерала Франсиско Франко. Война в Испании для бывших белогвардейцев стала продолжением гражданской войны в России, и многие из них считали, что дорога на Москву пройдёт через Мадрид. В немецких нацистах, начавших войну с Советским Союзом, Шаховской увидел «меч Господень». Позднее архимандрит Иоанн благоразумно не делал подобных заявлений. Как считает Михаил Толстой, биография Киселёва представляет собой довольно редкий случай эмигрантской судьбы, совместившей признаки, характерные как для представителей первой волны русского исхода, так и для послевоенных эмигрантов т. н. второй волны. Как и его наставник Иоанн Шаховской, Киселёв в начавшейся для советских людей войне — Великой Отечественной — надеялся на начало конца Советской России.

В его официальной биографии немало говорится о заботе, которую он проявлял о томящихся в фашистских лагерях советских военнопленных и «остарбайтерах» — граждан, угнанных в рабство в Германию. Но в то же время весьма сдержанно и скороговоркой сообщается, как он принимал активное участие в организации Русской освободительной армии (РОА) генерала Власова. От имени Русской православной церкви за границей (РПЦЗ) он приветствовал учредительный съезд т. н. Комитета освобождения народов России (КОНР) и его манифест, призывавший к поддержке Германии в войне с СССР, руководил духовенством РОА, став протоиереем, затем протопресвитером.

Он, отец Киселёв, благословлял командира 1-й пехотной дивизии РОА Сергея Буняченко «на святое дело спасения Отчизны», когда тот в уже агонизирующем рейхе готовился отправиться на Одер, чтобы вместе с немцами попытаться сдержать победный натиск Красной армии. Весной 1945 года — священник походной церкви КОНР в баварском городе Мюзинген, где формировалась 2-я дивизия РОА, а также находились офицерская школа и запасная бригада. И наконец в американской зоне оккупации.

Киселёв был близок к Власову и в своих мемуарах «Облик генерала Власова (Записки военного священника)» называл того «достойнейшим русским человеком-патриотом». Недавно опубликованное Росархивом рассекреченное трёхтомное «дело Власова» по существу закрывает ещё появляющиеся всякого рода дискуссии о мнимых «патриотизме» и «поиске третьего пути» генерала-предателя. Архивные документы убедительно свидетельствуют о политическом и моральном ничтожестве этого «достойнейшего человека» и постигшем его заслуженном возмездии.

Что бы потом ни утверждал Александр Николаевич Киселёв, он не был ни заблуждавшимся, ни по воле трагических обстоятельств, как бывшие рядовые красноармейцы из нацистских лагерей, оказавшимся в строю власовцев. Покинувший в 1940 году Эстонию после её присоединения к СССР и осевший в Германии, клирик был вполне образованным человеком и все годы, находясь в Берлине, не мог не быть знаком с нечеловеческими идеями и библией фашизма «Майн кампф».

Некоторые русские эмигранты часто не понимали этого или не хотели считаться с такой реальностью. Они предпочитали рассуждать по опасной схеме:

Надо быть очень наивным и простодушным, чтобы верить, что Киселёв, как и Власов, не знал: главной целью и страстью гитлеровцев был Lebensraum im Osten — лебенсраум, жизненное пространство на востоке, включавшее территорию России, её порабощение и экономическую эксплуатацию.

Здравствующие апологеты Власова утверждают, будто он не догадывался об этом. Для тех же, кто не обманывался и не обманывал, иллюзий не было. По своему положению Власов не мог не знать о планах Германии по отношению к России: разорить и ослабить страну, уничтожить интеллигенцию, истребить по возможности русское население, заселить и германизировать оккупированные области, расчленить историческую Россию. Когда другому русскому генералу — Антону Ивановичу Деникину — предложили примкнуть к РОА, он ответил, что служил и служит только России, а иностранному государству не служил и служить не будет.

Власов предавал всех и вся всю жизнь: Сталина, которым в письмах жене восхищался, бойцов 2-й ударной армии, брошенных в окружении, своих новых немецких покровителей, жён, любовниц. Предательство было для него нормой жизни.

Ни о каком «партнёрстве» и «союзничестве» с Германией в борьбе с большевизмом, на что якобы ошибочно рассчитывали изменники, конечно, не могло быть и речи. Это миф, который был нужен Власову и его сподвижникам для элементарного выживания и оправдания себя, также в глазах потомков. Это был осознанный выбор — разделить с коллаборационистами их присягу Адольфу Гитлеру, стать одним из власовских идеологов. От имени Власова и при активном участии его сподвижников, в том числе в церковных рясах, распространялись воззвания и оправдывалась вся деятельность русских частей на службе у немцев, в том числе их карательная служба на территориях СССР, Югославии, Польши, Франции.

До последних своих дней Киселёв настойчиво призывал признать выбор Власова единственно правильным, а его самого — настоящим героем прошедшей войны, более того, героем грядущей России. Книги, статьи, выступления священнослужителя на протяжении последующих десятилетий — всюду там повторяется тезис о «нереализованности идей» Власова. Печально, но этот миф и сегодня частью зарубежья да и кое-кем в России искренне принимается за истину.

Несильно изменил священник этому выбору и в последующие годы. Этот выбор подвиг Киселёва, перебравшегося после войны в США, в ряды активных противников советской власти, а по сути бойцов «холодной войны». Будучи настоятелем двух православных храмов и фонда, занимавшегося собиранием русского культурного наследия, он вместе с тем ни на йоту не отступился от своих взглядов — от своего жгучего антисоветизма и антикоммунизма, мечтая о свержении «богомерзкой власти» в России. Те же проповеди исходили от него в сане протопресвитера РПЦЗ и основателя журнала «Русское возрождение», поддерживавшего диссидентов в Советском Союзе и всех, кто видел в СССР «империю зла».

Декларации Киселёва к «историческому примирению и согласию» удивительным образом вполне сочетались с его выступлениях на т. н. «днях непримиримости»: собраниях, которые регулярно проводились в эмиграции в каждую годовщину революции 1917 года.

Художник королей и король художников

Портреты, найденные в Музее русской культуры, как мы отмечали, написал Михаил Вербов.

Михаил Александрович Вербов, талантливый портретист, ученик Ильи Ефимовича Репина, блистательно освоивший реалистическую манеру письма, ещё назывался художником королей, президентов и миллионеров. По воспоминаниям Корнея Чуковского, вхожего в репинские Пенаты.

Одетого в студенческую тужурку Михаила Илья Ефимович исполнил тушью и папиросным окурком. До последних дней художник бережно хранил подаренную ему фотографию учителя с надписью:

Одним из методов обучения Репина была одновременная работа с учениками. Периодически начинающие художники ненадолго поселялись прямо в усадьбе Ильи Ефимовича. По средам у Репина, а по воскресеньям у Чуковского, кто-то из гостей позировал или читал стихи, а остальные делали наброски или дружеские шаржи. Там бывали маститые и начинающие артисты, режиссёры, поэты, писатели, художники. Владимир Маяковский, например, вместе с Репиным, Чуковским и Вербовым запечатлён на групповой фотографии, сделанной в гостиной Пенатов.

Незадолго до отъезда за границу Вербов помог Репину увидеться с младшей дочерью Татьяной, которая со своей семьёй жила под Витебском и не могла выбраться в Куоккалу, находившуюся тогда в Финляндии. Для этого он добился аудиенции у главы ОГПУ (Объединённого государственного политического управления — центрального органа государственной безопасности. — Прим.) и наркома путей сообщения РСФСР Феликса Эдмундовича Дзержинского, который дал распоряжение о скорейшей и беспрепятственной выдаче паспорта дочери Репина. Тогда же при встрече Вербов нарисовал портрет Дзержинского. Репродукция портрета, опубликованная на обложке одного из московских журналов, — ломкая, на пересохшей газетной бумаге, пожелтевшая от времени, неожиданно обнаружилась спустя 50 лет в Ташкенте у сестры Валентины.

Покинувший родину в 1924 году, он уже в первые месяцы за рубежом, по его собственному признанию, усвоил, что «карьера художника и его успех обусловлены теперь чем угодно, только не талантом автора», а «связями, знакомствами в среде маршанов» (т. е. торговцами в среде искусства). С помощью одного из дипломатов — своего заказчика — Вербов получил т. н. нансеновский паспорт Лиги наций для беженцев без гражданства. Имевшие такой паспорт пользовались правом перемещаться в более чем полусотне стран, подписавших соглашение, и в их отношении не действовали ограничения, предусмотренные для лишённых гражданства лиц.

Он обосновался сначала в Берлине, а потом в Париже. Обладавший помимо дарования ещё и предприимчивостью, напористым и целеустремлённым характером, Михаил не разделил участь многих эмигрантов, в полной мере испивших на чужбине чашу невзгод. Не зная языка, он ходил в кино, упорно по несколько раз в день смотрел один и тот же фильм, вслушивался в мелодику речи и скоро быстро овладел ранее незнакомой речью.

Он быстро завёл знакомства в высшем обществе и нашёл состоятельных заказчиков. Благодаря знакомству с балериной Александрой Балашовой, первым ему стал позировать Жозеф Поль-Бонкур, влиятельный министр в правительстве Третьей республики, позже ставший премьером. Работа понравилась принцу Каролю — жившему в Париже будущему королю Румынии, и он заказал Вербову несколько портретов. Отчасти удача и везение, но более всего дарование, упорный труд и желание не поддаваться обстоятельствам, способствовали творческим успехам. В 1925 году Вербов создал выразительный портрет своего оперного кумира Фёдора Шаляпина в образе Бориса Годунова. По словам художника, он слушал оперу Мусоргского с его участием 24 раза. Великий певец позировал ему в Гранд-опера между выходами на сцену. Ныне портрет находится в коллекции театра Метрополитен-опера, Нью-Йорк.

Великолепный рисовальщик, мастер высокой русской реалистической школы, Вербов не знал недостатка в состоятельных заказчиках. Во Франции, а затем в США, где накануне Второй мировой войны он получил гражданство, его называли «портретистом королей и президентов». Он сохранил для истории лица Андре Моруа, Жана-Эдуара Вуйара, Эмиля Гилельса, Ингрида Бергмана, Михаила Пупина… Ему позировали короли Фердинанд I, Густав V и Хуан Карлос, наследница миллиардера дизайнер и актриса Глория Вандербилт, Вселенский патриарх Афинагор, президент Урхо Кекконен, индийские лидеры Индира и Раджив Ганди. Предмет гордости Михаила Вербова — портрет 17-го герцога Альбы из известного аристократического рода. Портрет в блеске бриллиантовых орденов Вербов подарил музею Прадо и стал на тот момент единственным живым художником, чья работа представлена в этой сокровищнице искусства.

Его моделями, кроме европейских монарших особ, американских сенаторов и других видных государственных деятелей, были выдающиеся представители русской и мировой культуры. Он автор живописных и графических портретов Марка Алданова, Фёдора Шаляпина, Александра Гречанинова, Сергея Кусевицкого, Константина Коровина, Станислава Жуковского, Николая Гедды, Леонида Собинова, Александра Керенского и многих других русских эмигрантов, внёсших неоценимый вклад в мировую культуру и историю. Одна из самых замечательных работ Вербова — за неё он был удостоен золотой медали профессиональной Лиги американских художников — портрет Ивана Бунина, написанный в 1951 году.

С именем Вербова связаны многие знаменитые или уже полузабытые, известные только специалистам имена, которые неотделимы от российской истории и культуры: Константин Станиславский, Николай Березовский, Александр Сумбатов-Южин, Мария Ермолова, Александра Яблочкина, Владимир Давыдов, Илья Остроухов, Валерий Брюсов (на смертном ложе), Корней Чуковский, Андрей Седых, Леонид Ржевский (Суражевский), Иван Елагин (Матвеев), Анатолий Даров (Духонин)… Общение с русскими эмигрантами заменяло Вербову связь с родиной. Разбросанные по музеям и больше по частным собраниям, эти портреты навсегда сохраняют образы героев русского Рассеянья.

При этом нельзя согласиться с тем, что он был «придворным живописцем». В каждую свою работу он вкладывал душу и сердце. В годы Второй мировой войны по заказу вдов и матерей морских пехотинцев создал сотню портретов погибших солдат. К 200-летию независимости США нарисовал портреты членов Континентального конгресса, подписавших Декларацию независимости, за что получил премию президента Джеральда Форда.

Его перу и кисти принадлежат портреты, хранящиеся во многих знаменитых музеях — нью-йоркском Метрополитене, Национальной галерее искусств в Вашингтоне, Государственной Третьяковской галерее, в московских музеях Малого и Большого театров. Перед входом в Национальный музей Прадо фамилия Вербова — единственного удостоенного такой чести при жизни — высечена на мраморной доске рядом с именами таких мастеров, как Веласкес, Гойя, Рубенс. Он был вице-президентом Лиги профессиональных художников Америки, членом Академии искусств и наук в Риме, преподавал живопись в Колумбийском университете, директором Совета художественных организаций и делегатом Федерации искусств от штата Нью-Йорк и ещё обладателем множества почётных званий и титулов. Его мастерская в Нью-Йорке была своего рода островом русской культуры, здесь он устраивал «открытый дом» — салон, где собирались художники, актёры, музыканты, дипломаты, журналисты. О нём отзывались как о «милейшем и обаятельнейшем человеке».

Родные в России почти ничего не знали о его судьбе.

В 1974 году Вербов разыскал свою младшую сестру Валентину Дзевенцкую и отправился к ней в Ташкент. Здесь совсем молодым человеком, он был первым директором художественного музея, созданного из бывшей коллекции великого князя Николая Константиновича Романова — внука Николая I и двоюродного брата Александра III. Находившийся в опале и «навечной» ссылке в Туркестане из-за семейного скандала, связанного с пропажей драгоценностей матери, он оставил в краю важный созидательный след. Занимаясь наукой, предпринимательством и орошением Голодной степи, много средств и сил тратил на приобретение предметов русского и европейского искусства и собрал великолепную коллекцию живописи, в советское время ставшую основой большого музея. Все редкости, хранившиеся у него с детства, исторические портреты, художественные картины, оружие, скульптуры древних мастеров он завещал городу Ташкенту. Отречение императора Николая II великий князь отметил поднятием красного флага над своим дворцом и отправил приветственную телеграмму Временному правительству. Глава Временного правительства Александр Керенский и его отец Фёдор Михайлович, руководитель Туркестанского учебного округа, лично знали князя, так как почти десять лет в Ташкенте жили с ним по соседству.

Своё отношение к СССР, к своей исторической родине художник ясно выразил в работе, которую передал в дар ташкентскому музею изобразительных искусств, — авторское повторение портрета В. И. Ленина. В первые послереволюционные годы из любопытства, чтобы лично увидеть и услышать вождей новой власти, понять направление происходящих перемен, молодой художник ходил на митинги с участием руководителей советской России, делал там зарисовки, которые публиковались в московских журналах и газетах.

Первый портрет, который я сделал для Дома учёных, это Ленин на трибуне. Потом я ещё сделал самый большой портрет Ленина, который тиражировали по всей стране. Я нашёл этот портрет у своей сестры. Но это было уже после моего отъезда из России»…

Оригинал той работы для Дома учёных не сохранился, во всяком случае его нахождение неизвестно. Но, как ни странно, в многочисленных переездах в эмиграции сохранились зарисовки и, главное, память, и потому, готовясь к посещению Советского Союза, Вербов решил восстановить свою работу.

Сестра Валентина Дзевенцкая и её семья были известны в интеллигентской среде узбекской столицы (муж учёный-энергетик, другая сестра — профессор музыки), и потому приезд её брата — художника с мировым именем — получил известность, как говорится, не только «в узких кругах», а передача в дар портрета Ленина стала событием в культурной жизни города.

Вербов признавался, что, направляясь в ташкентский музей изобразительных искусств, испытывал щемящее чувство смятения и беспокойства. Он хорошо помнил последние дни умиравшего в 1918 году великого князя, к которому был допущен, чтобы сделать его последний портрет. Этот предсмертный портрет углём находится сейчас в Бахметевском архиве Колумбийского университета (Нью-Йорк) (Архив русской и восточноевропейской истории и культуры — одно из крупнейших хранилищ материалов русской эмиграции. Создан бывшим дипломатом, послом Временного правительства в США, известным русским и американским учёным в области гидродинамики Борисом Александровичем Бахметевым (1880–1951). — Прим.).

И каково же было его удовлетворение, когда в великолепном здании музея, построенном после землетрясения 1966 года, он увидел, что из составленной им описи ничего не пропало из того замечательного собрания картин и скульптур, которые он, как первый руководитель этого музея, принял после смерти великого князя.

В фондах Государственного архива Республики Узбекистан имеется документ, зафиксировавший, как члены коллегии Комиссариата народного образования Туркестанской Республики Михаил Вербов, вдова князя Надежда Искандер и русский художник Александр Волков боролись за сохранение целостности художественного наследия Николая Константиновича, оказавшего «добровольное содействие сохранению национализированных, в пользу трудового народа, культурных ценностей, ранее принадлежавших б. великому князю Романову».

Автор этих строк встречался с художником в дни его пребывания в Ташкенте. Выглядел он замечательно — высокий, крепко сбитый, с живыми глазами и обаятельной улыбкой. Ему очень понравилась кем-то из гостей подаренная тюбетейка, и он почти не расставался с ней. К тому же он был великолепный рассказчик; история с ним просто оживала. Всё, что нам известно о Репине, Шаляпине, Бунине, Собинове, Гречанинове, Айседоре Дункан, Керенском, Жаклин Кеннеди и множестве других видных персонажей, в его воспоминаниях, часто окрашенных лёгкой иронией и юмором, обретало новые яркие детали и краски.

На фото: Михаил Вербов в Ташкенте. Фото с сайта nuz.uz

В сентябре 1989 года Вербов приехал в Ташкент во второй раз. Несмотря на почтенный возраст — ему шёл 93-й год — он был подвижен, читал без очков и по-прежнему полон оптимизма..

Фобии и предрассудки прошлого не коснулись этого человека. «Я не вернулся в Советский Союз не по политическим мотивам, а из-за личных творческих интересов. Политика собственно никогда меня не интересовала. Но родину забыть нельзя. Любовь к родине — неизлечимая вещь». «Русский человек по своей сути таков, что он окончательно не может сродниться с чужой страной. Как бы он ни преуспел в жизни, душа его остаётся дома, в России. Знаю это по себе», — говорил художник.

Он живо интересовался всем, что касалось России, входил в Конгресс русских американцев и был одним из немногих членов учреждённой этой общественной организации Палаты славы — за вклад русских людей в американскую и мировую культуру. Его имя рядом именами изобретателя Владимира Зворыкина, основателя музея в Ясной Поляне, дочери великого писателя Александры Толстой, музыканта Мстислава Ростроповича, экономиста Василия Леонтьева и других. В 1995 году в представительстве Российской Федерации при ООН в Нью-Йорке состоялась его персональная выставка. В том же году Вербов был награждён российским орденом Дружбы, который вручил тогдашний постоянный представитель, нынешний министр иностранных дел России Сергей Лавров.

Две жизни. Две судьбы

В присланном Милицей Киселёвой ответе подтверждалось, что на портрете действительно её отец. Но большой неожиданностью оказалось, что картина… хранится у неё дома, правда, не такая, какую обнаружили в музее. Присланная дочерью фотография указывала на ещё один портрет Киселёва, который, как и предыдущий, не был указан ни в одном из каталогов.

Впрочем, это было уже не удивительно. Над портретами знаменитых соотечественников Вербов работал по собственной инициативе и обычно создавал два-три варианта, причём один нередко оставлял себе. Для художника авторское повторение работ с одним и тем же персонажем, написанных в разное время, — характерная черта, отражённая в перечне его произведений. Так, Вербов трижды работал над портретом композитора Александра Гречанинова в различных техниках. Или взять бывшего министра-председателя Временного правительства Александра Керенского. Нужно вспомнить, к примеру, и портрет Ивана Алексеевича Бунина, где нобелевский лауреат изображён с неестественно обрезанной по низу картины кистью руки. Об этом казусе рассказывал автору этих строк сам Михаил Александрович.

Он буквально уговорил болевшего Бунина позировать. Писатель согласился, так как ему ещё раньше понравился портрет писателя Марка Алданова работы Вербова.

По-видимому, рука выдавала престарелый возраст писателя, а ему совсем не хотелось показывать это.

Выдающийся русский писатель тогда был тяжело болен и лицо его на портрете носит следы страданий. Однако Вербову удалось запечатлеть Ивана Алексеевича так, что во взгляде его глаз зритель не может не видеть всю силу ума и стоицизм Бунина, его гордое достоинство.

Через много лет Вербов повторил портрет Бунина — но уже с восстановленной после «ампутации» рукой. Поэтому в разных каталогах можно увидеть оба варианта портрета.

На изображениях Киселёва мы также видим одного и того же человека, но разного возраста. На одном — это хоть и пожилой мужчина, но явно полный сил и энергии, каким и был тот по описанию современников. На втором — 1980-х годов — это уже старик — усталый, отягощённый какими-то своими жизненными заботами.

Слишком увлечённый искусством Михаил Александрович Вербов никогда не был женат, не имел детей. Долгое время считалось, что он не оставил завещания и многие его художественные работы, хранившиеся в квартире и мастерской, разошлись неизвестно куда. Не дожив до своего 100-летия нескольких месяцев, художник в 1996 году умер и был похоронен на русском кладбище в Ново-Дивеево близ Нью-Йорка. Крупнейший русский мастер-реалист, написавший десятки прекрасных портретов, не имеет даже скромного памятника на могиле, а ведь он, подобно другим знаменитым эмигрантам первой волны, оставил заметный вклад в сохранении и пропаганде отечественной культуры.

К сожалению, его мечта осталась нереализованной. Ему очень хотелось, чтобы запечатлённые им русские лики всё-таки вернулись на родину. В интервью «Правде» в 1991 году он признался:

В своё время Министерством культуры СССР велись переговоры о приобретении портретов Ивана Бунина и Александра Гречанинова, которыми художник дорожил и надеялся видеть их в Третьяковской галерее. Но, к сожалению, почему-то ничего не сложилось. Где сейчас эти портреты, неизвестно. Его огромное творческое наследие — картины, письма, скульптуры, архив — разбросаны по различным музеям и частным собраниям по всему миру. Дальние американские родственники мастера, некогда назначенные им душеприказчиками, ничего не сделали, чтобы хотя бы малая часть наследия Вербова вернулась в Россию.

И Киселёв, и Вербов, почти ровесники неспокойного прошлого века, покинули Россию в первые послереволюционные годы. Им посчастливилось не разделить участь множества беженцев, в полной мере испытавших горький хлеб изгнания. Оба в эмиграции были состоявшимися, благополучными людьми. Разнило их отношение к исторической родине.

В лексиконе Вербова не было слова «патриот». Но он был истинно русским интеллигентом, свободно владел шестью европейскими языками, великолепно знал искусство, литературу и музыку. Оставаясь убеждённым русским реалистом, он насмешливо относился к современным веяниям, утвердившимся на Западе. Обладая прекрасным баритоном, художник не был чужд выступлений во многих самодеятельных концертах. Чтивший и глубоко понимавший западную классическую культуру, он всегда оставался русским по восприятию, по языку и по верности традициям своей молодости.

У Киселёва же «патриотизм» в проповедях и статьях присутствовал многократно. Но если для первого, никогда внешне не проявлявшего своих политических взглядов, родина была объектом не только постоянного интереса, но и с годами всё более возраставших симпатий, то для второго Россия семь десятилетий оставалась обидевшей его злой мачехой; и только после августа 1991 года он признал право на любовь и уважение к ней.

Содеянное в годы Второй мировой войны, служба у Власова и упорное нежелание признать колоссальную жизненную ошибку, с ним навсегда осталось — клеймо коллаборанта, каким бы русским патриотом он себя ни называл.

На сей счёт вполне определённо высказался видный епископ Русской православной церкви, псковский митрополит, председатель Патриаршего совета по культуре Тихон (в миру Георгий Шевкунов) по поводу объявления Синодом РПЦЗ генерала Власова патриотом России, чего много лет требовали Киселёв и его сподвижники. Рассуждая о природе измены родине, архимандрит РПЦ подчеркнул, что идея коллаборационизма — это не просто исторический спор.

Тихон, не называя, правда, имени Александра Киселёва, который бы с восторгом принял известие Синода РПЦЗ о том, чего добивался долгие годы, сказал: «Некоторые исторические фигуры, даже давно отошедшие в мир иной, становятся сегодня настоящим оружием, обладающим гигантской разрушительной силой, потому что оружие это направлено на слом традиционной духовной идентичности: зло пытается предстать добром, предательство героизмом, а истинный героизм представляют как неразвитость, отсталость и даже грех. Это сфера той духовной брани, на которую не наложишь мораториев, которая не ограничена никакими договорами. Но пока дети в России, угадывая имя героя войны, будут называть генерала Карбышева, а не генерала Власова, у нашей страны есть будущее»... (http://pravoslavie.ru/31933.html)

Киселёв в 1990 году впервые посетил Москву, а спустя год окончательно вернулся в Россию, участвовал в первом всемирном конгрессе соотечественников, выступал за вхождение РПЦЗ в юрисдикцию Московского патриархата. Однако сам в Московский патриархат не перешёл.

Был близок к тогдашнему патриарху Алексию II, с которым, помня его подростком в Таллине, находился на «ты», поскольку являлся его духовным наставником. В довоенной Эстонии Киселёв был настоятелем Свято-Николаевского собора, где диаконом служил Михаил Александрович — отец будущего главы Русской православной церкви, а его сын Алексей — алтарником: помогал священникам в облачении и их шествиях на торжественных выходах, смотрел за правильным возжжением свечей и лампад и т. п.

Киселёв в день своего 90-летия Алексием II награждён орденом РПЦ Святого Иннокентия — «за успешную работу и просветительскую деятельность в миссионерских отделах, духовных учебных заведениях, в средствах массовой информации, государственных и муниципальных образовательных учреждениях».

Несомненно, 1990-е годы были его звёздным часом, когда в перестроечном раже в полный голос можно было безбоязненно наряду с имевшимися в СССР грехами и ошибками перечеркнуть абсолютно всё, что было достигнуто за годы советской власти, включая всемирно историческую победу в Великой Отечественной войне. Развал многонационального союза республик, разрушение индустриальной мощи страны и активное духовное обнищание общества, коррупция и погружение в криминальный беспредел, послушное следование по лекалам, предлагаемым Западом, называлось им «возрождением России». Как человек верующий, он верил только некоему чудесному явлению, которое, по его представлению, изменит преображающуюся после перестройки Россию — ту страну, непримиримым врагом власти которой он считался всю жизнь. И это «чудо», по его взглядам, происходило. «Заканчивается период советского народа… — написал он в одной из статей в своём журнале, — вступает в силу осознание себя народом русским» (?).

Чуда возрождения России в том облике, о котором грезил пастырь Александр Николаевич Киселёв, не явилось. Но он не смог испытать разочарований в пережитых им иллюзиях. Священник в 2001 году в возрасте 92 лет умер в Донском монастыре, где жил последнее время.

***

Судьбы русских эмигрантов — и близкие, и далёкие. Уникальная портретная галерея выдающихся людей прошлого столетия, созданная Михаилом Вербовым, безусловно, заслуживает отдельного издания или специальной выставки в России. Существовавшее до определённого времени небрежное отношение к эмиграции не способствовало объективной и достойной оценке того, что за границами России находился огромный пласт отечественной культуры и истории. За более чем три десятилетия с начала активного изучения феномена русских изгнанников освоен огромный фактический материал, открыты многие архивные документы, опубликованы удивительные человеческие свидетельства. Эта тема по-прежнему остаётся своеобразной территорией открытых возможностей, широкого, незамутнённого взгляда на мир. Исследования о русском зарубежье втягивают множество историков, архивистов, культурологов в России и за рубежом. Главное, в них отражается история нашего Отечества, и при всех её изломах, личных драмах и крутых поворотах, — поступательное движение вперёд.

Текст: Вячеслав Тарбеев,
советник директора Государственного архива Российской Федерации

• История русского зарубежья и соотечественников за рубежом