Треугольник «заклятых друзей». Cатирические образы

Русско-японская война 1904–1905 годов вызвала к жизни сатирические образы не только «японца-агрессора», но и его «соседей», вовлечённых в дальневосточный конфликт.

Лукавая покорность Кореи и интриганство умудрённого опытом Китая резко контрастируют в журнальных фельетонах и карикатурах с агрессивной «детскостью» поведения Японии.

Впрочем, что касается отношения упомянутых государств к России, то у журналистов-сатириков, травмированных событиями Русско-японской войны, сомнений не возникало: пусть и в разных формах, но все эти страны или настроены к России недоброжелательно, или стремятся извлечь выгоды из схватки России и Японии... Чаще всего все три дальневосточных персонажа – «японец», «кореец» и «китаец» – изображались вместе, как трио «заклятых друзей». В материалах журнала «Стрекоза» находим стереотипные описания внешности и не менее клишированные психологические характеристики «героев» дальневосточной драмы: «Японец — вихрастый и шустрый живчик, во фраке и цилиндре, в опорках, с кривою саблею. Кореец — меланхолический мужчина в детской соломенной шляпке с розовыми лентами. Китаец — заспанный великан, грозный и неповоротливый; заплетает свою косу».[1]: Свод критических характеристик этих персонажей находим в стихах из журнала «Осколки», сплошь состоящих из политических стереотипов, отразивших обострение конфликта на Дальнем Востоке:

Будильник. 1904. № 33. С.8

Беден, слаб и неуклюж,
С видом рабским и умильным
Поневоле он, как уж,
Извивается пред сильным;
Для него различья нет –
Варвар то иль европеец…
Кто он? – дайте мне ответ.
– Разумеется, кореец…
И воды не замутит.
Но, хитрец с душой корыстной,
Нож под кофтою таит
Пред культурой ненавистной

Плох его нейтралитет;
Впрочем, он труслив как заяц…
Кто он? – дайте мне ответ,
– Разумеется, китаец.
Мал, но храбр, натурой дик,
Хоть культурой фанфаронит;
В бой не вступит напрямик,
А хитрит он и шпионит;
Весь в долгу, мечтой согрет
Призанять хотя червонец…
Кто он? – дайте мне ответ,
– Разумеется, японец![2]

Равнодушная сервильность «корейца», осторожная хитрость и явное корыстолюбие «китайца», дикая храбрость, помноженная на авантюризм, «японца» – все эти свойства, приписываемые дальневосточным соседям, будут не раз обыгрываться русской сатирой как проявления тайной или явной враждебности этих государств к России. Однако, по мере втягивания России в дальневосточный конфликт, в сатирических изданиях всё чаще будут появляться сюжеты, связанные с внутренними противоречиями в «треугольнике конфликтности» – между Китаем, Японией и Кореей.

Корее меньше других «достаётся» от русских сатириков. Что, впрочем, и не удивительно – с учётом международной ситуации вокруг этой страны, ставшей «яблоком раздора» в регионе ещё в конце XIX века. В самом начале 1904 года «Будильник» довольно иронично отзывается о перспективах японской агрессии против Кореи, а заодно – об откровенной лжи, распространяемой японской пропагандой в отношении событий в регионе. Журнал помещает сатирический комментарий по поводу «телеграфных известий», судя по которым «у берегов Сеула явилась японская эскадра из трёх бумажных кораблей, – японцам розданы цветные фонари для иллюминации». Журнал тут же делает свою «поправку»: «По расследованию оказалось, что у Сеула нет берегов и у берегов нет Сеула, ибо это – город сухопутный, а "фонари" японцам поднесли корейцы в драке»[3].

Корея как первая жертва международной агрессии и как главный, по мнению многих исследователей, «приз», в поединке между Японией и Россией, часто предстаёт в женском облике, что находит объяснение, в том числе, и в присущем европейцу ориенталистском взгляде на Восток[4]. Занятие японскими войсками Пхеньяна и требования, выдвинутые при этом в адрес корейских властей (февраль 1904 года), журнальные сатирики комментируют характерным рисунком. На нём европейского вида (но по контексту кореянка) симпатичная особа спокойно принимает ванну (!), с лёгким недоумением выслушивая официального японского представителя, ворвавшегося в её покои чтобы зачитать некие предписания. (Рис.1 ) Смысл их отражён в подрисуночных стихах, иронично оценивающих формы и перспективы покорения японцами Кореи:

Рис. 1. Стрекоза. 1904. № 8. Обложка

В безумной фантазии рея,
Довольны затеянной кашей,
Японцы сказали: «Корея
Должна быть провинцией нашей».
Жена богдыхана смеётся
Над вестью и наглой, и странной.
И смело сидеть остаётся
Как встретила – в комнате ванной.
И смотрят державы другие:
«Уж если жена
Смеётся, то вряд ли Россия
Струхнёт самозваного хама»![5]

(Легкомысленное веселье русской печати на тему японских устремлений в Корее несколько удивляет, с учётом событий сравнительно недавнего времени, о которых журналисты не могли не знать. В 1895 году корейская королева Мин уже стала жертвой японской агрессии, что вызвало настоящий скандал в мире [6].)

В те же дни 1904 года к корейской теме подключается «Будильник». В форме «корреспонденции» из Сеула журнал помещает сообщение о том, что «корейский император произведён японцами в маркизы и упрятан от подавляющих дружеских почестей в загородный дворец. Резиденцию занял маркиз японский Ито, произведённый в императоры и встреченный с энтузиазмом туземцами. Счастливые корейцы в честь японских друзей распарывают себе животы»[7].

«Счастливым корейцам» и в самом деле было от чего «ликовать». И семи лет не прошло с тех пор, как Корея, официально провозглашенная империей, начала свой путь модернизации, обретя независимый статус, приняв свою первую конституцию, приступив к реформированию армии и экономики. Это в целом удачное начало нового этапа развития страны было прервано агрессией Японии и Русско-японской [8].

Китаец – второй после японца по частоте появления на страницах русских сатирических журналов дальневосточный персонаж – предстаёт сразу в двух своих амплуа: с русскими он успешно торгует продовольствием, а с японцами – сведениями о русских (сатирики особо подчеркивают:

и тот и другой товар у него – «не первой свежести»)[9]. Более того, уточняется, что «китайцы-купцы зарабатывают гораздо больше, чем разбойники-хунхузы»[10]. Хунхузскому сюжету как символу процветающего китайского грабежа [11], выгоду от которого стремятся получить и Япония, и даже Англия, посвящено множество публикаций на протяжении всей войны. На одной из карикатур «Будильника» под названием «Союз цивилизованного японца и дикого хунхуза» оба действующих лица изображены близнецами, лишь одетыми по-разному. Спеша заключить в свои объятия хунхузского грабителя, японец сопровождает свой жест словами: «– Пусть наш союз поразит весь просвещённый мир: будем убивать живых и cдобивать раненых!..»

Журнал «Стрекоза», обращаясь к хунхузской теме, стремился показать, как сокрушительно воздействует сочетание японской агрессии и западного проникновения на Китай, провоцируя китайцев на грабежи, убийства и прочие жестокости[12]

Главным политическим вопросом, связанным с Китаем, сатирики видят китайский нейтралитет, сомнительность которого была очевидна для многих наблюдателей. Фальшь «миролюбивой» риторики не слишком нейтральных китайских властей неизменно присутствовала в русской журналистике как объект разоблачения и критики. Своим фельетоном «Китайское письмо», сделанным в форме ноты Китая в адрес европейских держав, журнал «Осколки» прямо говорит о стремлении Поднебесной возвратить себе Маньчжурию: «Так как Россия и Япония державы воинственные, а Китай держава мирная, и так как Европа сочувствует миролюбию, а не войне, то уж в силу этого принципа Маньчжурия должна быть отдана тому государству, которому Европа больше сочувствует, то есть миролюбивому Китаю» [13]

«Китайский нейтралитет» на всём протяжении боевых действий был удобным поводом для журналистской иронии, приобретя стереотипные визуальные черты: крупная, неподвижная фигура китайца (невозмутимо-лицемерное выражение лица, неизменная коса, традиционная одежда), за широкой спиной которого удобно расположился маленький, но воинственный японский артиллерийский расчёт. (Рис.3)

Рис. 3. Стрекоза. 1904. № 8. С. 8

Впрочем, во многих публикациях подчёркивается двурушничество и расчетливость Китая в отношении Страны восходящего солнца, что преподносится русскими сатириками как закономерное воздаяние японцам. Воздаяние за неразумное вмешательство в дела Поднебесной, за использование китайской территорий как плацдарма для продвижения своих интересов в регионе, за агрессию в ходе Японско-китайской войны 1894–1895 годов, открывшей «ящик Пандоры» на Дальнем Востоке и привлекшей к нему корыстные устремления европейских держав. Так, журнал «Стрекоза» на протяжение всех военных месяцев публикует «диалог с продолжением» – серию карикатур, на которых два персонажа – китаец и японец – обсуждают злобу дня. При этом хитрый, спокойный китаец то подначивает хвастливого японца, выставляя его полным глупцом, то пытается его вразумить, то просвещает по части поведения западных держав и того, чего от них можно ждать азиатам... (Рис. 4–5)

Японецъ. Слушалъ о нашей послѣдней побѣдѣ?
Китаецъ. А зачѣмъ же ваши воины,
не дождавшись конца сраженія, побежали?
Японецъ. Это чтобы скорѣе начальству доложить о своей побѣдѣ.

Рис. 4. Стрекоза. 1904. №11. С. 8

Японец в диалогах выглядит самоуверенным, недалёким задирой, а китаец – ироничным циником, способным манипулировать энергичным, но недальновидным агрессором.

Китаецъ. Боюсь я за тебя, открыто сказать.
Японецъ. Почему?
Китаецъ. Потому что у тебя кавалеріи мало.
Японецъ. Чудакъ ты! да зачѣм нам кавалерія, когда наши храбрые солдаты,
скоро бѣгают, что русскимъ казакамъ не догнать!...

Рис. 4. Стрекоза. 1904. №11. С. 8

И если образ «корейца» до конца войны так и останется в «страдательном залоге», в роли жертвы японских притязаний, то образ «китайца» будет наполняться новыми смыслами. Географическая, историческая и культурная близость Китая и Японии – в представлении журнальных сатириков – не только не способствует чувству взаимной приязни, но, напротив, работает на их разрыв – неявный, но от того не менее глубокий. Образы «нейтрального» Китая, а также «китайца» как вольного и невольного участника Русско-японской войны, отразят двойственное восприятие их русской сатирой. С одной стороны, «китаец» видится как явная жертва японской агрессии, а сам Китай – как страна, которую «японец» пытается реформировать на «западный» манер, но себе во благо (Рис. 6); с другой стороны, в поведении китайца усматривают хитрость и осторожность, воспитанные тысячелетиями истории, что, по мнению российской печати, помогает ему уловить собственный интерес в схватке соседей.

Китаецъ. Ты думаешь, что мнѣ къ лицу этот заморскій костюмъ?
Азіятскій портной. Вы только слушайтесь меня
и я изъ васъ настоящаго джентльмена сдѣлаю!...

Рис. 6. Стрекоза. 1905. № 33. С.4

По мере знакомства с дальневосточной темой в сатирической интерпретации нельзя не заметить нарастания опасений журналистов в отношении Китая. Загадочный образ невозмутимого восточного гиганта, созданный самими же сатириками, начал по принципу обратной связи вызывать беспокойство своей непрояснённостью. Таким он и останется до конца войны – пугающе непознанной массой старых и новых проблем, воплощением восточной традиции и попыток модернизации, свидетельством масштаба культурных, цивилизационных проблем, высвеченных дальневосточным конфликтом и его международными последствиями.

Шеф-редактор Вестника «Воронцово поле» Татьяна Филиппова.

[1] Стрекоза, 1904 г. № 14 С. 5.

[2] Осколки. 1904. № 29. С. 15.

[3] Будильник. 1904. № 3. С. 7.

[4] Подробнее об этом см.: Саид Э. Ориентализм. Западные концепции Востока. СПб.: «Русский мир». 2006. С. 293 – 297.

[5] Cтрекоза. 1904. № 8.

[6] В Японско-китайской войне 1894-95 годов Корея официально не участвовала, но фактически попала под протекторат Японии. Строгий контроль японцы отныне осуществляли над королём Кореи. Убийство японцами королевы Мин, вызвавшее возмущение в мире, вынудили Японию организовать над убийцами показательный процесс, по итогам которого они были признаны невиновными. 11 февраля 1896 года король Коджон нашёл убежище в посольстве России, через год он вернулся и принял титул императора (12 октября 1897 года). В Русско-японской войне Корея также официально не участвовала, но стала территорией боевых действий. Оккупированная японцами, она в одностороннем порядке аннулировала русско-корейские договоры, формально признав себя союзником Японии. По окончания Русско-японской войны был оформлен протекторат Японии над Кореей.

[7] Будильник. 1904. № 10. С. 8.

[8] В августе 1897 года в Корее был взят курс на построение сильного, просвещённого государства, укрепление власти монарха, реформы в армии и модернизацию жизни страны. Однако подобная траектория развития не соответствовала интересам Японии, стремившейся к колониальным завоеваниям.

[9] См., к примеру: Осколки. 1904. № 32. С. 5; № 33. С. 5; № 38. Сс. 5, 8.

[10] Осколки. 1904. № 32. С.5.

[11] С середины ХIX века обедневшие крестьяне и горожане – хунхузы (краснобородые – кит.) – терроризировали селения Китая, учиняя разбойные нападения на их жителей; в пору кризисов они использовались различными политическими силами внутри и вне страны.

[12] См.: Стрекоза. 1904. № 42. С. 8 – 9.

[13] Осколки. 1904. № 37. С. 5