В фондах Государственного архива Российской Федерации содержится немалое количество материалов, касающихся Фёдора Михайловича Достоевского. Едва ли не все эти документы в прошедшие десятилетия исследованы, введены в научный оборот и опубликованы.

Новые открытия на сей счёт представляются весьма проблематичными. То же относится и к имеющимся относительно немногочисленным фотографиям писателя. Между тем есть необходимость обратить внимание на одно из дел в большой (около 53 тыс. единиц) архивной коллекции фотопортретов лиц, проходивших по делам полицейских учреждений (ГА РФ. Ф. 1742. Оп. 4. Д. 1386). Это разорванное паспарту в формате «кабинет-портрет» с наклеенной на него фотографией — фотомонтажом: покойный Достоевский в гробу в окружении цветов и стихов, написанных и прочитанных на смерть писателя в дни его похорон.

Документ сохранился плохо. 140-летний снимок сильно выцвел и его отдельные части различимы с трудом. Помимо того, что он порван надвое, повреждена часть изображения.

— Фото в том же состоянии, в котором вы его видите, поступило в ЦГАОР (Центральный государственный архив Октябрьской революции — так тогда назывался ГА РФ) в послевоенное время, — сказала заведующая архивохранилищем государственных и общественных учреждений России XIX — начала ХХ веков Лариса Крячкова.

— Оно из Государственного музея революции СССР, который, как и все музейные и архивные учреждения, пережил неоднократно происходившие так называемые упорядочения фондов.

Версий две. Первая: паспарту с фотомонтажом изначально находилось среди материалов Департамента полиции, жандармского управления и прочих структур Министерства внутренних дел Российской империи. Полицейская фототека и документы сильно пострадали в дни Февральской революции, когда выпущенные из тюрем заключённые, главным образом уголовники, громили полицейские участки и жандармские учреждения. После Октября всё, что не сгорело в архивах полиции и охранки, испытало многочисленные ведомственные пертурбации, пока не оказалось в ЦГАОР.

Вторая версия: это раритет из фондов советского Общества бывших политических каторжан и ссыльнопоселенцев, существовавшего между 1921 и 1935 годами. Во второй половине 1930-х годов многие бывшие его члены подверглись репрессиям, а документальные материалы, в том числе личные архивы некоторых политкаторжан и участников революционного движения, оказались в Государственном музее революции. Возможно, вещь принадлежала кому-то из членов партий или организаций, привлекавшихся царской охранкой в основном по политическим делам (эсеров, социал-демократов, анархистов, членов националистических партий и организаций).

Фёдор Михайлович умер 9 февраля 1881 года на 60-м году жизни. За месяц до того при встрече с писателем Дмитрием Григоровичем Достоевский поделился предчувствием, что не переживёт зимы. 7 февраля в дом к больному приехала сестра Вера Михайловна, чтобы просить брата отказаться в пользу сестёр от своей доли рязанского имения, доставшейся ему по наследству от тётки по матери Александры Фёдоровны Куманиной. Достоевский этого не хотел. Всю жизнь нуждавшийся, писатель мечтал о маленьком имении, которое бы освободило детей от удручающей нищеты и сделало бы их, как он говорил, «почти некоторыми участниками в политической жизни Родины». Наконец избавившись от хронических и изнурявших его долгов и безденежья, принять такое предложение ему было непросто.

Неприятный и бурный разговор с сестрой вылился в ссору и завершился слезами, после чего у Достоевского пошла кровь горлом и, по мнению родных, стал толчком к обострению болезни.

Предчувствие смерти скоро оправдалось. Через два дня его состояние ухудшилось, и в тот же день Достоевский, постепенно слабея от потери крови, простился с близкими, исповедовался и причастился.

На фото: Анна Достоевская

Часы показывали 8 часов 38 минут вечера. Была среда, 28 января (9 февраля по новому стилю). Доктора определили причину смерти — туберкулёз лёгких, хронический бронхит, в небольших размерах эмфизема лёгких.

Утром во всех петербургских газетах появилось сообщение о смерти Достоевского. В его дом в Кузнечном переулке устремилось множество людей, чтобы присутствовать на панихиде и похоронах.

Уже вечером портрет этот был выставлен на проходящем в те дни Пушкинском празднике в зале на Большой Морской. (Ныне портрет находится в Литературном музее ИРЛИ РАН — Пушкинском доме. — Прим.).

Слова вдовы писателя словно перекликаются с речью Достоевского о Пушкине, сказавшего, что великий поэт «умер в полном развитии своих сил и бесспорно унёс с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем».

Оригинал портрета Крамской просил вдову покойного принять от него, как «слабый дар за те часы наслаждения, которые доставляли художнику произведения Достоевского».

Кроме Крамского, было несколько художников и фотографов, рисовавших и снимавших с усопшего портреты для иллюстрированных изданий. Между тем, по некоторым воспоминаниям, попытки фотографов сделать портрет с покойного в маленькой комнате, при слабом свете, и притом, при необходимости, в профиль совершенно не удались.

Скорее всего, на рассматриваемом нами фотомонтаже изображение Достоевского в гробу в окружении цветов и венков было сделано уже при панихиде в церкви Святого духа в Александро-Невской лавре.

Никогда Кузнечный переулок не видел такого многолюдства, как в те дни. Квартира эта сделалась общественным достоянием, и с утра и до поздней ночи двери её не закрывались.

Литераторы, друзья Достоевского, образовали комитет распорядителей похорон во главе с Дмитрием Григоровичем, который принял на себя все похоронные хлопоты, освободив от них вдову Анну Григорьевну.

О кончине писателя немедленно доложили царю Александру II и наследнику Александру Александровичу, который вместе с супругой цесаревной Марией Фёдоровной знал и почитал Достоевского. На похоронах русского писателя заметили члена императорской фамилии — великого князя Дмитрия Константиновича.

---

На фото: Константин Победоносцев

По распоряжению правительства, на погребение писателя была выделена большая сумма. Вдове и детям Достоевского назначили пенсию в две тысячи рублей, и, наконец, у церковных властей, не решавшихся взять на себя ответственность, было получено разрешение на захоронение в Свято-Троицкой Александро-Невской лавре.

Слух о реакции императорского двора мгновенно разошёлся по Петербургу. В парадном мундире явился министр народного просвещения Андрей Сабуров, окружённый другими чиновниками. Великие князья, масса иных высокопоставленных лиц, возможно, никогда ничего не читавших у Достоевского, тоже приезжали поклониться праху мыслителя, и тут же, возле гроба, смешивались с разношёрстной толпой многочисленных простых смертных.

Все почитатели Фёдора Михайловича, приходившие поклониться его праху, получали на память листки книжного формата, на которых в чёрной траурной рамке было воспроизведено факсимиле писателя: «Фёдор Достоевский».

На фото: Факсимиле писателя

1 февраля ещё до выноса тела, когда все участники процессии заняли свои места, траурный кортеж растянулся до полутора километров. Примерно в четверть двенадцатого Достоевского вынесли в дубовом гробу, обвитом гирляндами из еловых ветвей. Скорбную ношу подняли родные Фёдора Михайловича и некоторые литераторы, среди которых были петрашевцы Алексей Плещеев и Александр Пальм.

Вознесённый на трёх шестах, раскачивался громадный венок, привлёкший общее любопытство. По нему вилась надпись из белых иммортелей:

«От студентов СПб. университета». На одних лентах значилось просто: «Ф. М. Достоевскому», на других были воспроизведены названия произведений: «Униженные и оскорблённые», «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы». Венок от Москвы гласил: «Великому Учителю — из сердца России». Славянское благотворительное общество написало: «Русскому человеку»… Был даже обративший на себя внимание венок от Главного тюремного управления…

Катафалк, покрытый малиновым бархатом и украшенный страусовыми перьями, ехал пустым. За гробом, который несли на руках, шли родственники, друзья и далее многотысячная толпа, молча и благоговейно прощавшаяся с писателем. Особенно многочисленными были группы петербургских студентов и гимназистов. Учебные заведения прерывали занятия, жители высыпали на улицы и часами пробивались к месту прощания — весь Невский проспект был заполнен людьми, которые шли за гробом. Тротуары, окна, балконы были покрыты зрителями. На остановленных вагонах конки вверху происходила давка.

Достоевского оплакивали самые разные по своим политическим воззрениям люди. Торжественность погребального шествия, безусловно, привлекла массу людей, в том числе из тех, кто равнодушно относился к литературе. По справедливому замечанию современников, таким образом, возвышенные идеи писателя получили значительно большее распространение и надлежащую, достойную его таланта, оценку Фёдора Михайловича. Так, на третий день после кончины вышел в свет «Дневник писателя» и в тот же день был весь распродан. На другой день появилось его второе издание — с траурной рамкой вокруг первой страницы.

Свидетели разнятся в оценках, сколько было провожающих: от десяти до пятидесяти тысяч. Важно, что до того времени в России ещё никогда не бывало подобных похорон. Участники их попросту не могли остаться без внимания полиции и прочих учреждений, призванных обеспечивать покой и порядок в государстве.

Эта забота была прерогативой министра внутренних дел и шефа жандармов графа Михаила Тариэловича Лорис-Меликова. Снискавший популярность как герой Крымской и русско-турецкой войн и проявивший свои незаурядные административные достоинства в Поволжье и на посту Харьковского генерал-губернатора, Лорис-Меликов к тому же возглавлял III Отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии.

В том же 1880 году ему, наделённому очень широкими полномочиями, поручили созданную т. н. Верховную распорядительную комиссию по охране государственного порядка и общественного спокойствия, в ведении которой находились надзор за политическими следствиями по всей стране. И он же предложил упразднить III Отделение, снискавшее ненависть самых разных слоёв общества, а также лишить самостоятельности Отдельный корпус жандармов, и передать все их дела и функции во вновь учреждённый Департамент полиции при Министерстве внутренних дел. Объединение усилий всех карательных органов преследовало цель быстрого и жёсткого подавления революционного движения.

Свою важнейшую задачу Лорис-Меликов усматривал, с одной стороны, в усилении репрессий по отношению к революционерам, для чего счёл необходимым объединить полицейские и судебные органы, сделать закрытыми слушания по политическим делам. За 16 месяцев его правления в России прошло 32 политических судебных процесса и было вынесено 18 смертных приговоров.

На фото: Лорис-Меликов

С другой стороны, как ни парадоксально, назначение графа в целом было позитивно встречено в обществе. Несмотря на политику усиления репрессий, Лорис-Меликов, оставаясь шефом Отдельного корпуса жандармов, заметно облегчил участь политически «неблагонадёжных лиц», счёл необходимым пересмотреть существующую организацию политической ссылки и надзора. Он ясно сознавал, что из-за всеобщего недовольства и ожидания общественных перемен в стране одними полицейскими мерами ситуацию не преломить. Он принимал самые жёсткие меры в отношении тех, чья вина была доказана безоговорочно, но не арестовывал всех подряд по малейшему подозрению, как это делали до него. За справедливость и непредвзятость его уважали даже в революционных кругах. Лорис-Меликов уволил целый ряд наиболее одиозных деятелей, раздражавших общество. Заметно в этот период смягчилась цензура, многие из ранее репрессированных были освобождены из ссылки.

Достаточно сказать, что, учитывая отношение к нему населения, радикальное крыло народовольцев не включило его в список сановников, которым вынесли смертные приговоры.

В борьбе с пропагандой свержения монархии и с терроризмом народовольцев Лорис-Меликов исповедовал идею, что «для предотвращения или раскрытия преступной горсти людей не должно стеснять мирных граждан». Его политика апеллирования к общественному мнению после очередной, пятой по счёту и провальной, попытки покушения на царя в 1880 году получила в либеральной печати полуироническое наименование «диктатуры сердца», а его самого называли иногда «диктатором сердца».

Вопреки расчётам и ожиданиям охранителей и сторонников ужесточения карательных мер, среди которых были наследник царя Александр Александрович и его наставник Константин Победоносцев, Лорис-Меликов стал проводить более сложную и гибкую политику, не ограничивающуюся преследованием революционеров. В нём прежде всего видели либерала, а в его деятельности — начало либеральной политики государства.

Достоевский относился к «диктатуре сердца» и собственно к графу весьма положительно.

Популярности министра очень поспособствовало распространение слуха о подготовке им плана «великих реформ», привлечения общественности к законотворчеству путём созыва представительного органа с законосовещательными полномочиями. На деле планы эти представляли робкую и непоследовательную попытку несколько обновить монархический строй России, придать ему более респектабельный вид, и тем самым разрядить напряжённую обстановку в обществе, изолировать крайние элементы, приручить либеральную интеллигенцию незначительными уступками, ограничившись в основном мало значившими обращениями и неопределёнными посулами.

Александр III

Понимая невозможность бороться с ними без поддержки общества, он призывал учитывать назревшие общественные потребности и по мере возможности удовлетворять их. Получивший название «конституция», его план был представлен Александру II и был предварительно одобрен буквально за несколько дней до гибели императора. На 4 марта 1881 года было назначено заседание правительства, которое приняло бы проект министра внутренних дел. Но, как известно, 1 марта «Народная воля» организовала новое, на этот раз успешное покушение на царя. Взошедший на престол наследник, государь Александр III признал проект Лорис-Меликова «преступным»:

Министра внутренних дел ждали скорая отставка и опала.

Естественно, резко изменившиеся после тяжёлой каторги и ссылки взгляды Достоевского, нашедшие отражение в творчестве, не могли не сказаться на отношении царской власти к великому русскому писателю, всё свидетельствовало о чрезвычайном уважении к нему и столь же взаимного отношения Достоевского к монархии.

Мудрость мыслителя, признавшего народ «главным корнем» жизни, а крестьянский вопрос — самым насущным и самым грозным, у Достоевского причудливо сочеталась с наивной верой в царя…

В толпе провожающих постоянно цитировали высказывания писателя, читались стихи, порой звучали совсем радикальные призывы и лозунги.

Говорят также, что петербургские женские курсы хотели вместо венков нести на подушках цепи, в память того, что Достоевский когда-то был закован в кандалы.

Полиция действительно «не была приготовлена»: прежде всего, потому, что никто не предвидел, какого размаха достигнет эта погребальная манифестация.

Однако министр внутренних дел и шеф жандармов не был беспечным человеком. Никак не собираясь сдерживать огромное шествие, у него тем не менее справедливо имелись опасения возникновения эксцессов, которые могли бы иметь далеко идущие последствия. Лорис-Меликов счёл необходимым «случайно» устроить на Казачьем плацу, рядом с Александро-Невской лаврой «ученье казачьим войскам,— и они были всё время в боевой готовности».

Процессию изобразил художник Василий Порфирьев (1853 — нач. ХХ в.), сотрудничавший с юмористическим литературно-художественным журналом «Осколки», как раз начавшим издаваться в начале 1881 года. Порфирьев был первый, кто иллюстрировал Достоевского, в частности роман «Преступление и наказание». Опубликованный в февральском выпуске журнала за 1881 год, рисунок к этому произведению был связан с известием о смерти Достоевского, хотя публикация его планировалась ещё при жизни писателя. По мнению Достоевского, представленный эскиз к роману был «весьма не дурён». Очевидно, писатель сразу оценил читательскую проницательность и мастерство рисовальщика. И вот теперь Порфирьеву было суждено запечатлеть последний земной путь писателя. Рисунок этот ныне стал хрестоматийным. К сожалению, о судьбе графика и живописца, рисовавшего также карикатуры, сведений почти не сохранилось.

Только в четвёртом часу дня процессия дошла до ворот Свято-Троицкой Александро-Невской лавры, и в ворота были впущены только люди, нёсшие венки, и представители разных учреждений. Из-за позднего времени и наступивших сумерек отпевание и погребение перенесли на следующий день.

В церковь, где отпевали Достоевского, попасть было невозможно.

Служба и отпевание продолжались очень долго. В церкви было сказано несколько речей. Приходили молиться интеллигенты, разночинцы, студенты, дамы, священники, офицеры.

Когда начали выносить, гроб пришлось передавать буквально по головам. То есть гроб двигался, а люди стояли. Аллеи были запружены, люди взбирались на памятники и деревья, цеплялись за решётки. Каменная ограда, отделяющая старое Тихвинское кладбище — всё было усеяно пришедшими отдать последний долг писателю. Распоряжавшийся прощанием Дмитрий Григорович просил студентов очистить путь к могиле, расположенной рядом с захоронениями Николая Карамзина и Василия Жуковского, где также стояла толпа.

Первым выступил драматург, поэт и романист Александр Пальм, петрашевец. Он вспомнил о молодых годах Достоевского, об аресте писателя, обряде казни, каторге, о его трудной жизни, сказал о том, что всё это ускорило гибель писателя. В других речах упоминаний об этом уже не было — видимо, чтобы не обострять ситуацию, друзьями сразу же были внесены коррективы в тексты выступлений. Выступавшие говорили лишь об огромном таланте Достоевского, о том, что он своим творчеством внёс великий вклад в русскую культуру.

Публика накрыла принесёнными венками гроб почти до верхней части могилы. Остальные венки разрывались на части, и присутствовавшие уносили листочки и цветки на память.

Говорилось много стихотворений, посвящённых памяти Фёдора Михайловича. Некоторые из них, а также высказывания ораторов, процитированы на сохранившемся в архиве фотомонтаже.

Похороны в силу своей исключительности для России, жившей в разочаровании от половинчатых реформ Александра II, получили огромный общественный резонанс и энергично обсуждались в среде либеральной интеллигенции и студенчества. Скорбная, почти торжественная сторона проводов Достоевского, участие в них сановных лиц, внимательных людей не обманула, они справедливо увидели в событии провозвестника грядущих больших перемен в России.

Похороны обратили на себя внимание и иностранных посольств в Петербурге. Посол Франции генерал Антуан Эжен Альфред Шанзи сообщал:

Поведение министра внутренних дел графа Лорис-Меликова в этих обстоятельствах было, по мнению Шанзи, предельно разумным. Он не поддался давлению тех, кто настаивал на запрещении манифестации, так как понимал необходимость дать выход искренним чувствам части молодёжи, и не вывел на улицы полицию и солдат. Больше того, Лорис-Меликов постарался придать манифестации полуофициальный характер.

Уже в день погребения на углу против Александро-Невской лавры кто-то продавал по полтиннику маленькие пятикопеечные портреты писателя на визитном паспарту, ранее сделанные и распространявшиеся в Петербурге модной тогда фотографической фирмой «Везенберг и Ко».

В Петербурге к началу 1880-х годов насчитывалось примерно три десятка фотографических заведений. Похоже, откликаясь на потребности общества, по примеру везенбергского фотоателье некоего Б. Ф. Ясевича на Васильевском острове, вскоре после прощания с писателем сделало фотомонтаж в формате «кабинет-портрет» — 135 х 220 мм, а заодно и увидело в том определённый коммерческий интерес в его распространении на память о событии. Такая наклеенная на картон фотография, как правило в рамке, ставилась на стол или каминную полку.

Внизу на паспарту стоял штамп с выходными данными ателье. Дело в том, что закон о печати от 6 апреля 1865 года требовал «объявить с подписками всем содержателям фотографических заведений, чтобы они, под опасением ответственности по закону, не выпускали бы из своих заведений произведений светописи без обозначения фирмы фотографии, и, во-вторых, чтобы снимки с картин и эстампов печатали не иначе как с цензурного дозволения». Наиболее ходовыми были два небольших формата паспарту — визитный и кабинетный. На их полях или на обороте указывалось происхождение снимка. Для надзора в каждом фотоателье ввели альбомы или прошнурованные книги, в которые вставлялись по одному экземпляру всех исполняемых работ. Мера эта, полагали авторы закона, «может оказаться полезною для полиции при разыскании некоторых подозрительных лиц».

Можно предположить, что в архивной коллекции фотопортретов лиц, проходящих по делам полицейских учреждений, снимок появился отнюдь не случайно. Прощание с Достоевским, несмотря на известную благопристойность события, похожего на национальный траур, как бы обострило настроения в российском обществе. Как верно подметил в своей депеше французский посол, в траурной манифестации симпатий было больше к бывшему политкаторжанину, и свидетельствовало о новых веяниях в жизни страны, о «нравственном беспокойстве» молодого поколения.

От цареубийства смерть Достоевского отделяла меньше месяца. Социальная напряжённость в стране, растущее недовольство крестьян и рабочих, недружественное внешнее окружение государства заставили нового молодого царя опасаться закончить как отец и взять жёсткий курс на возвращение к абсолютной монархии, усиление русификации. По высочайшему манифесту от 29 апреля 1881 года самодержавный строй провозглашался в Российской империи незыблемым.

По своему служебному долгу сотрудники политического сыска не видеть того не могли. Они просто были обязаны собирать материалы, так или иначе несущие хотя бы тень оппозиционности или свидетельствующие о нелояльности каких-либо фигурантов, способных проявить себя враждебными самодержавию и государственному порядку. Нет сомнения, что многие молодые участники похорон писателя в последующие годы оказались членами разных политических партий, познали тюрьмы и ссылки, участвовали в социальных потрясениях России на рубеже столетий, пережили сомнения и разочарования, разошлись по противоположным сторонам идеологических баррикад.

С другой стороны, совсем не исключено, что «кабинет-портрет» с фотографией, это памятный знак из личного архива почитателя писателя, — возможно, кого-нибудь из участников революционного движения, бывшего свидетелем похорон, ставших событием в жизни России. При всём том надо видеть и вероятность того, что фотомонтаж пережил некую драматическую коллизию, поскольку был грубо разорван надвое, но всё-таки не был уничтожен. Что же было на самом деле, мы уже никогда не узнаем.

Спустя два года, в 1883 году, на могиле великого русского писателя был установлен надгробный памятник, выполненный по проекту архитектора Хрисанфа Васильева и скульптора Николая Лаверецкого. В эпитафии приведены слова, указанные в качестве эпиграфа к последнему крупному произведению Достоевского «Братья Карамазовы», сосредоточившего все его итоговые размышления о человеке и о мире. Надпись на камне сделана на церковнославянском языке. Слова Иисуса Христа из Евангелия от Иоанна (глава 12, стих 24) в русском синодальном переводе звучат так:

Его ещё при жизни называли русским пророком. Действительно, из всех знаменитых писателей Достоевский ближе всех подходил к пророческому облику. Но по-настоящему всемирная слава к Фёдору Михайловичу, назвавшему себя «дитём века, дитём неверия и сомнения», пришла уже после смерти. Его преждевременный уход 9 февраля 1881 года стал символическим рубежом в оценке места русского писателя и мыслителя в мировой культуре.

Текст: Вячеслав Тарбеев,
советник директора Государственного архива Российской Федерации

• 200-летие со дня рождения Ф.М. Достоевского