Российское научное сообщество и все любители исторических древностей готовятся отметь столетний юбилей академической археологии в нашей стране. Что означает эта дата для науки и каков повод к её празднованию? Об этом рассказывает член совета фонда «История Отечества» вице-президент РАН, директор Института археологии РАН академик РАН Николай Макаров.

— Николай Андреевич, в начале этого года состоялось первое заседание организационного комитета по подготовке и проведению мероприятий, посвящённых столетию российской академической археологии. Что послужило отправной точкой и что такое академическая археология?

— Академическая археология – это система научных институтов, которая берет свое начало от Российской Академии истории материальной культуры (РАИМК), созданной Декретом Совнаркома от 18 апреля 1919 года. Именно тогда применительно к археологическому учреждению впервые было использовано слово «академия». Эта структура не была частью Российской академии наук. Формально она находилась вне её системы, но само слово «академия» задавало высокую планку, ориентировало на академические исследования. В декрете об учреждении РАИМК были сформулированы принципиальные положения, определившие понимание места и задач археологии в России в XX веке. РАИМК создавалась для научного археологического изучения древности и научной охраны памятников, объединяя в себе эти две функции и ведая всей научной стороной археологических разведок и раскопок на территории России. В 1937 году РАИМК была преобразована в ГАИМК, которая была включена в систему АН СССР. Таким образом, наши институты – Институт археологии и Институт истории материальной культуры – берут своё начало от РАИМК. Создание Российской Академии истории материальной культуры – одно из важных событий в истории науки, памятная дата, которая многие десятилетия отмечается в наших институтах в Санкт-Петербурге и Москве.

Сегодня в системе РАН представлены четыре института, в тематике которых археология – основное направление, и ещё девять организаций, в структуре которых имеются археологические подразделения. В этот перечень не включены институты, в которых работают отдельные исследователи–археологи. Все эти учреждения ведут свою родословную от РАИМК. Археология успешно развивается в нашей стране в вузах, музеях, в структурах органов охраны памятников, но система РАН–ФАНО – это единственное ведомство, в котором существует сеть специализированных учреждений археологического профиля.

Конечно, научные археологические исследования в России имеют более глубокую историю: РАИМК создавалась на основе учреждённой в 1859 году и реорганизованной в 1919 году Российской Императорской Археологической комиссии. И свою родословную мы можем «удревнить» до середины XIX века. Но Императорская Археологическая комиссия была небольшой структурой, организующим центром. РАИМК изначально была ориентирована на широкие задачи, имела большие полномочия и штат и появившееся несколько позднее отделение в Москве. Так что 18 апреля 1919 года – обоснованная точка отсчёта истории академической археологии.

— Как сегодня финансируются исследования археологических учреждений РАН?

— Во-первых, это бюджетные деньги, которые перечисляет ФАНО, средства на выполнение плановых заданий, а они в 2018 году для большинства академических институтов археологического профиля существенно увеличены. Во-вторых, это гранты российских научных фондов – главным образом РФФИ. Наконец, внебюджетные средства, оплата археологических работ на новостройках.

Наиболее острая ситуация складывается сейчас с финансированием научных – плановых и долгосрочных – раскопок, нацеленных на решение фундаментальных научных задач. Ещё недавно эти работы финансировались грантами РГНФ и РФФИ на проведение экспедиционных исследований. Многие выдающиеся археологические открытия 1990–2000-х годов стали возможны благодаря этим грантам. Вспомним раскопки Е.Н.Носова на Рюриковом Городище под Великим Новгородом (ИИМК РАН). Сейчас научные фонды отказались от практики поддержки полевых работ в рамках отдельных грантов.

Вот почему для археологов важны новые каналы финансирования, открывшиеся с появлением фонда «История Отечества». Поддержка Фонда позволяет развивать те направления археологической деятельности, финансирование которых не предусмотрено или невозможно из других источников. Это участие молодёжи в экспедициях, публикация книг, проведение конференций. Надеюсь, юбилей даст возможность поставить вопрос и о более щедром финансировании археологических проектов российскими научными фондами. Разговор об этом уже шёл на первом заседании Оргкомитета.

— Сколько в среднем в год проходит экспедиций и насколько обширна география работ сотрудников Института археологии РАН?

— Ежегодно мы организуем порядка 40 экспедиций – от Соловецких островов и Шпицбергена на севере и до Крыма и Дагестана на юге. В основном это европейская часть России, в Сибири полевые работы ведут наши коллегии из Института археологии и этнографии СО РАН. Хотя отдельные экспедиционные проекты, связанные, например, с изучением петроглифов в Приамурье или курганов железного века в Туве, выполняются и нашим институтом. Но и Европейская Россия – широкое пространство с разнообразными древними памятникам и культурами. Центральные и северо-западные районы интересны в плане становления средневековой Руси, её культуры, городов. Не менее интересен юг – Нижнее Поволжье, Причерноморье, Северный Кавказ. Большинство культурных инноваций древности появлялось на юге, а уже потом распространялось на север. Курганы бронзового века, дольмены, памятники скифской культуры, античные города и усадьбы на юге России притягивали археологов во все времена. Притягивают и сегодня. Наши экспедиции постоянно ведут работы в Краснодарском крае, в Ростовской области, в Крыму. Для выполнения спасательных раскопок на участках, где предполагается строительство крупных объектов инфраструктуры или в исторических городах, создаются большие экспедиции, работающие в течение месяцев. Так было в Крыму на трассе «Таврида», когда в сжатые сроки было необходимо провести раскопки на 80 памятниках.

— А какие находки минувшего сезона были, на Ваш взгляд, самыми важными?

— О находках 2017 года в Крыму уже много говорилось. Керамическая голова божества, или героя, найденная у мыса Ак-Буру на участке строительства Крымского моста, – прекрасный и необычный памятник античного искусства. Курган «Госпитальный» на окраине Керчи – грандиозная насыпь с каменными склепами и погребальной камерой IV века до н.э., сооружёнными по правилам античной строительной техники. Раскопки курганных насыпей таких размеров на Керченском полуострове не производились более ста лет. Не менее известное открытие, относящееся к другой эпохе, – церковь Благовещения на Городище под Новгородом, возведённая в 1103 году Мстиславом Владимировичем, сыном Владимира Мономаха. Это второй по древности каменный новгородский храм. Древнее только собор Софии. Церковь разрушилась в середине XIV веке. За два года археологических работ экспедицией Вл.В. Седова остатки храма были раскрыты полностью. Теперь нам известны конструктивные особенности постройки, его место в ряду ранних архитектурных сооружений Руси. Исключительное значение имеют открытые в храме надписи-граффити на глаголице и кириллице и собранные при раскопках фрагменты фресок. Ход и результаты этих раскопок широко освещались в СМИ, их значение выходит далеко за рамки археологии. На недавней конференции, посвящённой этому памятнику и его культурно-историческому контексту, зал Института археологии в течение двух дней был забит до отказа, гости стояли в фойе...

Вопрос о «важных» и «неважных» находках для археолога – довольно неудобный. Ведь важные результаты – далеко не всегда эффектные предметы и сооружения. Источником принципиально новых знаний в современной археологии часто служат малоинтересные для широкой публики материалы, анализ которых требует времени. К примеру, один из главных результатов наших раскопок в Московском Кремле, на месте Чудова монастыря, – серия радиоуглеродных дат, сделанная по образцам углей и древесного тлена из самых нижних напластований. Они показывают, что древнейшая застройка восточной части кремлевского холма относится ко второй половине XII – началу XIII века. Эти даты, позволяющие проверить традиционную хронологию становления Москвы, были получены в 2017 году, спустя год после завершения основного этапа раскопок.

— Проводят ли сегодня сотрудники Института работы за рубежом?

— Работают, но мало. Одна из немногих точек – это Иерихон, Палестинская национальная администрация. Часть территории находящегося здесь Российского музейно-паркового комплекса сегодня – археологическая экспозиция под открытым небом. Византийский церковно-аграрный комплекс V–VII веков, постройки которого экспонируются в Иерихоне, открыт и исследован экспедицией Института археологии РАН. Это единственный российский археологический музей в Святой земле. Хотелось бы, чтобы наше археологическое присутствие за пределами России, прежде всего на Востоке и в Средиземноморье, было шире.

— Николай Андреевич, а какие экспедиции планируете в этом сезоне? Будут ли проводиться раскопки в принципиально новых для археологов местах?

— Трудно планировать полевые работы в деталях. Приходится повторять: география новых полевых проектов во многом диктуется новостройками. Задача номер один – завершить то, что уже начато: раскопки на трассе «Таврида» в Крыму, провести хотя бы первичную обработку материалов, собранных на древних поселениях и могильниках. Это десятки тысяч вещей, их надо описать, датировать, изучить контексты, в которых они найдены. Составление качественной научной документации о раскопках – не менее ответственное и трудоёмкое дело, чем сами полевые работы. Раскопки некоторых памятников на трассе ещё не завершены, мы должны провести их в ближайшие месяцы.

Для полевой археологии в России важны не только раскопки в новых точках, но и продолжение их там, где они ведутся уже годы и десятилетия, но могут дать новые фундаментальные результаты. Например, в Дагестане, где открыты древнейшие на территории России палеолитические памятники, раскопки которых очень трудоёмки. Или в Фанагории, на Тамани, где история античного города, второй столицы Боспорского царства, полнее раскрывается с каждым новым сезоном раскопок.

— В чём, на Ваш взгляд, состоят главные проблемы, с которыми сталкивается современная археология?

— Одна из самых острых и не романтичных – хранение материалов, накопленных за последние двадцать лет. Будущее археологии как науки во многом зависит от того, сможем ли мы в полном объёме сохранить научную документацию раскопок и археологические коллекции, упорядочить и сделать их доступными для учёных. Раскопки завершаются формированием больших коллекций древних вещей, в массе своей – не поражающих воображение украшений из драгметаллов, а ординарных предметов быта, орудий труда, фрагментов керамики. Эти предметы и научный отчёт о раскопках – единственный источник информации о памятнике прошлого. Долгие десятилетия археологические коллекции с грехом пополам рассовывались по музейным хранилищам, а отчёты поступали в архив Института археологии. Но масштабы полевых работ увеличиваются, по нашим подсчётам, ежегодно на 15 процентов, сейчас каждый год появляется около 2000 археологических коллекций, которые должны быть где-то размещены. Музейные хранилища переполнены. Институт археологии уже давно ставит вопрос о том, что в России должны быть построены новые фондохранилища, рассчитанные на большие объёмы древностей. Сходные проблемы и с хранением археологических архивов. В 2017 году Институт приступил к оцифровке полевых отчётов первого послевоенного десятилетия. Ценность этой документации трудно переоценить. Часто это единственные сведения о памятниках, которые давно перестали существовать, остались на дне водохранилищ или под застройкой городов. Мы планируем разместить часть этих материалов в открытом доступе. Но архивы объёмны, их оцифровка требует средств и времени.

Гораздо более «медийная» проблема – грабительство. Несколько лет назад были приняты поправки к законодательству об охране памятников, они усилили ответственность за несанкционированные раскопки, создав реальные возможности пресечь «копательство». Законодательство теперь довольно жёсткое, но не всегда есть воля к его исполнению. Нелегальные раскопки продолжаются, как и торговля древностями в интернете. Хотелось бы, чтобы реакция правоохранительных органов была более последовательной.

Кстати, один из наиболее ярких проектов, завершённых в Институте в 2017 году, – изучение знаменитого уже Брянского клада, самого большого в Восточной Европе клада варварских украшений с выемчатыми эмалями. Он был «добыт» грабителями в 2010 году, но попал в поле зрения сотрудников ФСБ и был передан в Государственный исторический музей. Это III век н.э.! В составе клада более 200 предметов – женские украшения с эмалевыми вставками и предметы мужской элитарной культуры, детали питьевых рогов и рукоять плети. Стиль выемчатых эмалей, его своеобразная эстетика, сложившаяся в славяно-балтской среде, технологии изготовления этих украшений, участие в их производстве мастеров из Римской империи и местных ремесленников – всё это вызывает сегодня огромный интерес в европейской науке. Исчезновение этих древностей на черном рынке были бы величайшей потерей.

— Сохранение археологического наследия – это спасательные раскопки на новостройках?

— Далеко не всегда. Идеальная ситуация – то, что мы называем «физическим сохранением памятника», когда раскопки не проводятся, но древнее городище или курган остаются нетронутыми в современном ландшафте, иногда превращаясь в объект туристического посещения. При разработке больших строительных проектов часто возможно спланировать их так, чтобы избежать вторжения на места древних памятников. Подобные решения, кстати, более экономичны. Надо только вовремя предложить их строителям. Для Института археологии это обычная практика. Несколько лет назад при поддержке Российского исторического общества мы смогли убедить застройщиков в Смоленске сохранить остатки храма XII века, оказавшегося в пятне современной застройки. Несколько памятников удалось сохранить в прошлом году в Крыму в результате корректировки проектов. В том числе – неожиданно открытый в раскопе мост конца XVIII века, на старой почтовой дороге. Рассматривается возможность его музеефикации.

Представители академической археологии, для которых создание музеев, казалось бы, непрофильное дело, были и остаются инициаторами организации большинства музеев под открытым небом. Сейчас всем известен археологический музей в Болгарах, в Татарстане. Но не многие знают, что инициатором его устройства в 1969 году был А.П. Смирнов, сотрудник Института археологии, выдающийся исследователь древностей Поволжья. Идея создания археологического музея в Фанагории принадлежит заведующему отделом классической археологии ИА РАН В.Д. Кузнецову, он же сегодня его практический исполнитель. Наши коллеги из Санкт-Петербурга, из Института истории материальной культуры, инициировали создание музея петроглифов на Канозере, на Кольском полуострове. В России, к сожалению, пока немного археологических музеев, а без них не может быть полноценного приобщения к культурам древности.

— Какие совместные проекты с Российским историческим обществом и фондом «История Отечества» планирует провести Институт археологии РАН?

— РИО в последние годы накопило уникальный опыт популяризации исторического знания, привлечения общественного внимания к исследованиям в гуманитарной сфере, координации программы больших юбилеев, избегая при этом официоза, наполняя их живым содержанием, интересным и для профессионалов, и для любителей истории. Было бы разумно использовать этот опыт и для популяризации изучения российских древностей. Фонд «История Отечества» планирует специальные конкурсы по поддержке проектов в этой области. РИО сегодня выступает как статусная площадка для общения и взаимодействия различных организаций, представителей ведомств, историков различных научных школ. Для археологов существование такой площадки очень важно: здесь можно обсуждать проблемы сохранения древностей с участием учёных, представителей органов охраны памятников, больших корпораций, ведущих строительные проекты. У этих сторон неодинаковое понимание ценности археологического наследия и подходов к его сохранению.

— Как в научной среде планируют отмечать юбилей, есть ли уже план мероприятий?

— Цель празднования в том, чтобы осмыслить уже сделанное археологическими институтами, рассказать обществу о российских древностях и их изучении. В плане – почти 60 мероприятий. Заявки поступили из 21 субъекта Российской Федерации, от Владивостока до Пскова. Запланированы выставки, конференции, интернет-проекты, открытые лекционные курсы, устройство молодёжных археологических лагерей. Начата подготовка серии изданий по истории археологии и крупным археологическим проектам, а также работа над энциклопедией «Археология России». Два центральных мероприятия – это большие научные форумы в Москве и Санкт-Петербурге с участием руководителей научных институтов археологического профиля из стран Европы и Азии.

— На Ваш взгляд, быть археологом – это профессия или призвание?

— Это профессия, в которую невозможно прийти без призвания. Без сильной внутренней тяги к изучению древностей пробовать себя в археологии бесполезно. Но «внутренняя тяга» сама по себе не приобщит к профессии. Археология, как это ни тривиально звучит, требует широких знаний, серьёзного профессионального образования, опыта экспедиционной работы. Это тяжёлый труд. Надеюсь, мои слова никого не разочаруют.

Беседовал Дмитрий Хрусталёв