Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года в день столетнего юбилея со дня его учреждения. Художник И.Е. Репин. 1903 год. Фрагмент

У российской бюрократии была дурная слава. О чиновниках плохо говорили все, в том числе и сами чиновники. В их устах слово «бюрократ» звучало почти как бранное.

Критично о чиновниках высказывались К.П. Победоносцев, В.К. Плеве, С.Ю. Витте и многие другие. Они расходились почти во всём, но в вопросе неприятия бюрократии были солидарны. Это в том числе объяснялось тем, что государственные служащие преимущественно были частью общественности, а значит, разделяли её страхи и предрассудки. Было бы ошибочным утверждать, что эти настроения совершенно не были обоснованы. Однако в той же степени неоправданно полагаться исключительно на общественные предания, строившиеся не только на наблюдениях, но и на преувеличениях.

В России мало кто сомневался в том, что страна страдала от избытка чиновничества. На практике же ситуация была прямо противоположная. Россия была недоуправляема, в том числе по причине критической нехватки бюрократических кадров. Численность чиновников на душу населения заметно отличалась от среднеевропейских показателей. Конечно, ситуация не будет столь однозначной, если иметь в виду очевидный факт: бюрократия была распределена крайне непропорционально. Как это часто случается, где-то было пусто, а гдето — густо. Российские чиновники жили и работали почти исключительно в городах. Причём губернские города они предпочитали уездным, а столичные — губернским. Но даже в городах государственных служащих не хватало. Численность бюрократии росла стремительно, но Ахиллесу так и не удалось догнать черепаху. Россия оставалась наименее бюрократизированной страной Европы и к началу XX столетия.

Многим казалось (да и сейчас кажется), что управленческие проблемы России неизбывны: они впервые дали о себе знать в глубокой древности и в неизменном виде воспроизводятся до настоящего времени. История государственной службы имперского периода свидетельствует как раз об обратном. Российская бюрократия XIX века поступательно менялась. Причём речь идёт как о количественных, так и о качественных подвижках. Выдающийся немецкий правовед, социолог, философ Макс Вебер сформулировал, что такое идеальное чиновничество. Он привёл целый ряд критериев, по которым должен оцениваться государственный служащий. Всё это множество, пожалуй, следует свести к трём характеристикам. Идеальный чиновник должен служить государству, защищать интересы исключительно государства и получать только от него своё жалованье. Едва ли этот идеал в полной мере где-либо осуществим. Речь может идти лишь о приближении к нему. И российское чиновничество никогда не соответствовало веберовскому эталону. В то же самое время, пристально вглядываясь в это явление, трудно не заметить позитивную динамику в этой области и в Российской империи. Чиновничество первой половины XIX века разительно отличалось от того, что оно представляло к концу века.

В.К. Плеве. Художник И.Е. Репин. 1902 год

Об этом стоит говорить специально и обстоятельно. И всё же самое важное, что произошло в этом отношении за столетие, так это становление бюрократической корпорации — со своими ценностями, принципами поведения, представлениями о государственной пользе. Это случилось не само собой, а прежде всего усилиями правительственной власти, которая к концу XVIII — началу XIX века вполне осознавала проблему нехватки чиновничества. Нужно было создать фабрику его производства. Собственно, для этого и появились в России университеты, а также элитарные учебные заведения — лицеи и по-своему уникальное Училище правоведения. В России система высшего образования создавалась государством и ради государства.

Вполне естественно, что важнейшим факультетом во всех российских университетах был юридический. Большинство студентов училось правоведению. До 1860-х годов перед ними открывалась единственная карьера — государственного служащего. После Великих реформ Александра II ситуация заметно изменилась. Выпускники университетов могли пойти и дорогой общественного служения — на земскую службу, в редакцию газеты, адвокатскую контору и т. д. Тем не менее, лучшие выпускники в большинстве случаев предпочитали чиновничью карьеру. Причём это были лица самого разного происхождения. Министр финансов И.А. Вышнеградский был сыном священника. Главноуправляющий землеустройством и земледелием А.В. Кривошеин был внуком крепостного крестьянина. Военный министр П.С. Ванновский был сыном учителя гимназии, министр народного просвещения Н.П. Боголепов — сыном квартального надзирателя.

марта 1892 года будущий министр иностранных дел В.Н. Ламздорф записал в дневнике:

«Надо сознаться, что этот ареопаг в настоящее время далеко не аристократичен. Только граф Воронцов [–Дашков] и граф Протасов-Бахметев принадлежат к хорошим семьям, а уважаемый Николай Карлович Гирс — к хорошему обществу. Отбросив армянина Делянова и румына — или неизвестной национальности — Абазу, все остальные министры — в полной мере плебеи».

Конечно, меньшинство российского чиновничества и в начале XX века имело университетскую выучку. Речь шла исключительно о средних и особенно высших звеньях бюрократии. Однако этого уже было достаточно, чтобы изменился социальный портрет тех, кто принимал в России политические решения. Без этого нельзя понять Великие реформы 1860–1870-х годов. Они проводились не в интересах классов или сословий, а государства — высокопоставленными чиновниками, которые учились себя ассоциировать с ним.

А.Н. Островский. Художник В.Г. Перов. 1971 год

Складывающаяся корпорация вызывала раздражение, иногда интуитивное, иногда вполне осознанное. Общественность рубежа XIX–XX веков часто противопоставляла себя бюрократии. Есть «мы», служащие народным нуждам и чаяниям, и есть «они», в лучшем случае винтики огромной бездушной машины, а в худшем — беззастенчивые коррупционеры.

Как это часто случается, жизнь оказывается сложнее. Она предпочитает полутона, когда не всегда ясно, где «мы», а где «они». Чиновников и общественных деятелей (порой самой радикальной направленности) связывали родственные, профессиональные, дружеские отношения. Более того, можно немало привести примеров, когда один и тот же человек играл разные роли — и представителя общественности, и высокопоставленного чиновника. На этот счёт весьма красноречиво высказался публицист славянофильского направления Ю.Ф. Самарин. По его словам, чиновник от «общественника» отличался одеждой и местом службы. Бюрократ сидел в присутственном месте и был одет в мундир. Когда же он возвращался домой и надевал халат, он становился точно таким же представителем публики, как и его сосед. Они читали одни газеты, одни журналы, их объединял круг общения, схожие темы для разговора. В конце концов, что такое Россия XIX столетия, что такое бюрократия, в чём её недостатки — мы знаем в первую очередь со слов всё того же чиновничества.

Жёстким, бесконечно язвительным критиком сложившегося порядка (в том числе и административного) в империи был статский советник, рязанский, а впоследствии тверской вице-губернатор М.Е. Салтыков (более известный как Салтыков-Щедрин). О столичной бюрократии весьма откровенно писал действительный статский советник, цензор, член Совета по делам печати И.А. Гончаров. А.Н. Островский не льстил бюрократии в своих пьесах. При этом сам начинал свою трудовую жизнь в чиновничьей канцелярии, а его брат, Михаил Николаевич, достиг на этом поприще поразительных вершин, став министром государственных имуществ.

Долгое время на государственной службе находились многие представители «литературной России»: И.С. Аксаков, В.И. Даль, В.Ф. Одоевский, К.Н. Леонтьев и др. В конце концов, важнейшие источники по истории России второй половины XIX — начала XX века — это красочные, запоминающиеся воспоминания и дневники представителей высшей бюрократии: В.И. Гурко, С.Е. Крыжановского, А.А. Половцова, Д.Н. Любимова, П.П. Менделеева, В.Б. Лопухина, Н.Н. Покровского и др. Это увлекательнейшие тексты. Читатель открывает книгу и не может оторваться… Перед ним предстают живые картинки прошлого, воссозданные рукой мастера, который не только много знал и умел, но отлично владел пером, на зависть многим штатным литераторам.

М.Е. Салтыков-Щедрин. Художник Н.А. Ярошенко. 1886 год

Конечно, это была петербургская Россия, которая ткалась в столичных канцеляриях, обретала единство усилиями маленьких чиновников и больших начальников, совместными трудами Башмачкиных и Карениных. Бюрократ верил в силу канцелярии, но подспудно чувствовал уязвимость своего положения. Была другая Россия, с которой, может быть, он встречался и о которой точно догадывался. О ней он начинал писать, когда пересаживался в удобное кресло литератора. Это обломовские деревни, замоскворецкие усадьбы, провинциальные города, где порой прогуливались «мальчики без штанов», своими рассуждениями обескуражившие «благомыслящего» человека. Российский чиновник, даже далёкий от какой-либо оппозиционности, был склонен к такого рода «шизофрении». Он чувствовал бесплотность той России, которой служил. Он знал, что мало знает, и зачастую стыдился этого.

И это проблемы не российские, а общеевропейские. Просто в России они чувствовались острее. Бюрократизация — характерная черта Нового времени, когда складывалось современное государство. В России этот процесс разворачивался в крайне сжатые сроки на огромном пространстве, населённом многими народами со своими культурными особенностями, правовыми традициями. Бюрократизация — это попытка упорядочить хаос при недостатке средств и несовершенстве инструментария. Она вызывает неизбежное «сопротивление материала», который не желает упорядочиваться, неизменно держась за традицию. При избыточных усилиях государственной власти резьба с неизбежностью срывается и порядок обращается в свою противоположность. В России в большей степени, чем в прочих европейских странах, ресурсов не хватало, а имевшийся в распоряжении инструментарий оставлял желать много лучшего. В итоге порядок был в известной мере умозрительный, «на бумаге». Он не исключал беспорядка на местах, постоянных склок между учреждениями, неявной, но укоренившейся оппозиционности многих сановников.

…В январе 1903 года В.К. Плеве в разговоре с земцами вспоминал роман французского писателя Альфонса Доде, в котором было выведено государство, управлявшееся медиками. По мнению министра внутренних дел, такая же односторонность была характерна для бюрократии.

«Странные люди — эти чиновники. Они никак не могут понять, что нужно очень и очень ценить в людях охоту работать, любовь к своему делу… Наши чиновники все уповают на инструкции. Можно написать 100 инструкций и приказов, и всё это останется мёртвой буквой», 

 — объяснял Плеве своим собеседникам. А его-то как раз считали чиновником из чиновников.

Текст: Кирилл Соловьёв, доктор исторических наук, профессор
Школы исторических наук Факультета гуманитарных наук
Национального исследовательского университета
«Высшая школа экономики»

Источник: Вестник «Воронцово поле» №2, за 2022 г.