Одним из факторов, дестабилизировавших внутриполитическую обстановку в Российской империи накануне Февральской революции 1917 г., стала правительственная политика по ограничению продажи алкогольных напитков – так называемый сухой закон 1914 г.

Его введение было не только губительно для бюджета страны – винная монополия обеспечивала четвертую часть доходов, – но и крайне сомнительной мерой с точки зрения здравоохранения: началось массовое потребление суррогатов. 

У сухого закона 1914 г. была своя предыстория. В 1913 г. публицист князь В. П. Мещерский, министр внутренних дел Н. А. Маклаков, финансист И. П. Манус и старец Г. Е. Распутин объединили свои усилия с одной целью: снять с поста председателя Совета министров и министра финансов В. Н. Коковцова. Наиболее действенным инструментом они считали критику винной монополии. Для этого заговорщики заручились поддержкой С. Ю. Витте, отца госмонополии на продажу спиртного. Тот открыто раскритиковал действия Коковцова по увеличению стоимости водки. В январе 1914 г. новым министром финансов был утвержден П. Л. Барк, в рескрипте к назначению которого император Николай II написал о необходимости борьбы за народную трезвость. Премьером же стал престарелый И. Л. Горемыкин, уже занимавший этот пост в 1906 г.

Российский император Николай II на теннисном корте. Крым, Ливадия, 1910 г.

---

 

Современники не очень верили, что император решится ликвидировать самую доходную статью бюджета. Горемыкин, рассуждая о перспективах сухого закона, говорил: «Все это чепуха, одни громкие слова, которые не получат никакого применения. Государь поверил тому, что ему наговорили, очень скоро забудет об этом новом курсе, и все пойдет по-старому». Действительно, поначалу Барк продолжал прежнюю политику даже после начала мировой войны: законом от 27 июля 1914 г. цена водки была поднята до 12 руб. 80 коп. за ведро; государственный бюджет на 1914 г. также был построен на доходах от казенной продажи спиртного, запланированных в размере 936 млн руб. (26,2 %), при сумме всех доходов – 3 млрд 572 млн.

С началом мобилизации на охваченных ею территориях России было введено временное ограничение продажи спиртных напитков. Однако о разработке антиалкогольной реформы никто не помышлял. Поэтому для Барка явилось полной неожиданностью, когда император в августе 1914 г. на выездном заседании Совета министров в Московском Кремле напомнил ему о планах запретить продажу спиртного. Министр финансов пришел в замешательство и попросил несколько дней на раздумье.

П. Л. Барк. 1915 г.

---

Первоначально ограничение мест продажи питейных напитков рассматривалась в качестве временного мобилизационного мероприятия. Однако результаты оказались неожиданными и неприятными. Военные власти, стараясь пресечь пьянство призывников, столкнулись с волной винных погромов, прокатившихся по Сибири, Уралу, Поволжью и Центральной России. Тревожные донесения в Главное управление неокладных сборов и казенной продажи питей поступили уже 22 июля 1914 г. из Томской губернии. За неполные пять дней в разных местах было разгромлено более двадцати винных лавок и складов. В Кузнецке склад был взят приступом и в течение нескольких дней находился в руках запасных (солдаты запасных частей и соединений, формирующихся для отправки на фронт). Не рискуя проникать внутрь, полиция снаружи наблюдала за происходящим, лишь сообщая руководству о доносившихся изнутри глухих «ударах железа». При разгроме склада в Барнауле начался пожар. Тревожным симптомом бунта стало то, что к запасным начали присоединяться и крестьяне. Управляющий акцизными сборами Томской губернии Лагунович прямо телеграфировал в Петербург: «Возмущение запасных Томской губернии принимает характер мятежа».

Так как пьянство запасных всерьез напугало власти, да и мобилизационные мероприятия выходили за первоначальные сроки, на заседании 9 августа 1914 г. Совет министров решил продлить до 1 сентября запрет на продажу на вынос всех спиртных напитков, кроме виноградного вина, а также увеличить срок ограничений для распивочной торговли. Одновременно члены кабинета поручили министру финансов выяснить финансовые потери от дальнейшего продления запрета. Ему также предлагалось решить «с какого срока представлялось бы нужным восстановить свободную торговлю означенными напитками». 30 июля Совет министров начал изучать вопрос о возможном повышении цены на спирт и вино, а также повышении акциза со спирта, вина, пивоварения и табачных изделий. Но этим планам не суждено было сбыться. Император неожиданно принял сторону общественных организаций, давно стоявших на трезвеннических позициях: 22 августа Николай II повелел продлить запрет на продажу спирта, вина и водочных изделий для местного потребления вплоть до окончания войны.

Отдельно встала проблема пива. В России насчитывалось более 1 тыс. крупных пивоваренных заводов и около 5 тыс. пивоварен – их закрытие могло привести к росту безработицы. В августе 1914 г. российские пивозаводчики завалили Министерство внутренних дел телеграммами, предупреждая правительство о возможной катастрофе, однако власть на них не реагировала.

Вместе с тем в правительстве не было единства по поводу антиалкогольной политики. Министр внутренних дел Н. А. Маклаков в переписке с главой военного ведомства В. А. Сухомлиновым уверял последнего, что в винном вопросе будет до конца придерживаться воспретительных мер. При этом товарищ (заместитель) министра В. Ф. Джунковский, наоборот, телеграфировал Барку о негативном влиянии ограничений, заметив, что «разрешение продажи пива не может грозить особо вредными последствиями, а между тем, несомненно, устранит надвигающийся для значительного числа лиц экономический кризис». Неоднократно поднимал проблему сохранения российского пивоварения министр торговли и промышленности С. И. Тимашев. 25 августа 1914 г. на заседании Совета министров прозвучало даже предложение понизить крепость пива до 3 %, чтобы, разрешив торговлю им, не нанести вред делу борьбы за народную трезвость.

Склад Жигулёвского пивзавода в Пензе. Начало XX в.

---

Идея понижения градуса коснулась даже любимого народного сорокаградусного напитка, в связи с чем 16 и 29 августа соответствующий вопрос разбирался на заседаниях Совмина. Для начала предложено было понизить крепость водки до 37 %. Как и прежде, обсуждение этого вопроса закончилось весьма неожиданной царской резолюцией. 10 сентября Николай II собственноручно написал в особом журнале Совета министров: «Делу этому не давать хода ввиду того, что я предрешил казенную продажу вина (водки) воспретить навсегда».

Засвидетельствовать свою поддержку правительственным мероприятиям спешили представители разных сословий и общественных организаций. На имя императора шло большое количество благодарственных писем за введение ограничительных мер, в которых нередко рисовались поистине фантастические картины внезапного отрезвления и оздоровления целой нации. Москвич Снегирёв без тени иронии писал в письме в сентяб­ре 1914 г.: «Деревня и город неузнаваемы. Куда это все, что называется безобразием, исчезло. Бабы, дети, скотина повеселели, ожили, оделись и стали по-человечески говорить, и хорошо есть, и чаек попивать. Мужики оделись, сапоги новые завели, сбрую справили и начали строиться».

Официально сухой закон преподносился как мера, направленная на заботу о народном здравии (любопытно, что точно такой же формулировкой обосновывалось введение винной монополии). Однако на практике последствия оказались прямо противоположными. Хотя потребление казенного вина в империи резко сократилось, но количество смертей от алкоголизма в первые военные месяцы 1914 г. не уменьшилось. С июля по август 1914 г. в Санкт-Петербурге смертность от белой горячки снизилась с 75 до 30 случаев в месяц, но уже с сентября началось плавное возрастание кривой смертности от алкоголизма. Пик в 1915 г. пришелся на май и составил 72 случая против 71 случая за 1913 г., сравнявшись с показателем мая 1914 г. С другой стороны, за 1913 г. в Санкт-Петербурге всего от алкоголизма умерло 895 человек, в то время как в 1915-м – 569. Именно последние цифры использовались сторонниками сухого закона в качестве доказательства успеха кампании. При этом не учитывался банальный факт сокращения трудового населения городов в связи с мобилизацией.

Была еще одна, не менее существенная причина статистической погрешности. Практически одновременно с введением ограничительных мер на продажу алкоголя началось массовое употребление суррогатной продукции. В результате увеличилась смертность от отравлений.

«Ханжа» – разбавленный денатурированный спирт (растворитель на основе этилового спирта-сырца, предназначенный для снятия лаков) – был самым популярным напитком среди алкоголиков. «Народные умельцы» изобрели способы «очистки» денатурата: его проваривали с корочками ржаного хлеба, разбавляли квасом или клюквенной настойкой, иногда смешивали с молоком, и таким образом употребляли. «Очищали» денатурат также и солью, настаивая на ней жидкость до образования осадка, а «для вкуса» добавляли чеснок или перец.

На втором месте по популярности стояла политура – 20 % спиртовой раствор природной смолы, который применялся для полировки древесины. Сделать ее относительно пригодной для питья было сложнее, но и тут смекалка не дремала. Уже в октябре 1914 г. крестьянка Калужской губернии Тимофеева, проживавшая в Петроградском уезде, изобрела способ перегонки политуры. Причем, как отметили эксперты при аресте Тимофеевой, полученная водка была довольно высокого качества.

Самым опасным из суррогатов являлся древесный спирт метанол – яд, 10-мл доза которого вела к слепоте, а 30-мл – к смерти.

Пошел в дело даже и одеколон. Это привело к любопытному следствию – массовому воровству пузырьков с одеколоном из парикмахерских, в результате парикмахеры перестали держать его на столиках, а стали запирать в ящиках. Экономя на спирте, который было выгодно продать налево, производители одеколона добавляли в него вместо чистого спирта древесный – все тот же метанол. В результате одеколон становился более опасным не только для питья, но даже и для наружного применения, так как мог вызвать ожоги кожи.

Вместо водки принимали внутрь аптечные спиртовые капли, бальзамы и настойки. Правда, по знакомству в аптеках можно было достать и чистый спирт. Акцизное управление по Московской губернии в октябре 1914 г. обнаружило, что городские аптеки увеличили закупку спирта. Главными посредниками в аптечной торговле стали врачи, которые выдавали своим пациентам (и не только им) рецепты на покупку спирта. Была известна и такса: рецепт на 200 г спирта стоил 2­ руб., на 400 г – 3 руб.

Но все-таки на первом месте по популярности стоял денатурат. Сообщения об отравлениях им в столичной прессе стали регулярными с первых чисел августа 1914 г. Продажа денатурата в качестве технической жидкости делала его относительно дешевым и доступным суррогатом. Если за период с августа 1913 по август 1914 г. в Петербурге было продано 695 696 ведер денатурата, то за эти же месяцы в 1914–1915 гг. – 1 009 214 ведер. В феврале 1915 г. решено было изменить рецепт его приготовления, чтобы усилить в нем неприятный запах. Новый денатурат, в котором стало больше ядовитых веществ, приобрел синий цвет (старый был красным). Обыватели в аптеках спрашивали именно красненький, потому что «он повкуснее будет».

Весной 1915 г. власти Петрограда, осознав, что денатурат из технической жидкости давно уже превратился в напиток, пошли на беспрецедентную меру: запретили продажу денатурата в предпраздничные и праздничные дни. Это дало свои результаты, и, согласно данным Обуховской больницы, максимум отравлений, приходившийся ранее на субботу и воскресенье, теперь переместился на понедельник. В прочие праздничные дни количество поступлений в больницу, по сравнению с предыдущим годом, также снизилось.

Во второй половине 1915 г. в массы пришла новая технология опьянения – при помощи дрожжей: их либо растворяли в клюквенном квасе, либо намазывали на хлеб толстым слоем и ели. В Пермской губернии, например, это приняло такой масштаб, что заставило губернатора дополнить 16 июня 1915 г. обязательное постановление следующей фразой: «...воспрещается употребление внутрь с целью опьянения дрожжей как отдельно, так и в смешении с какими бы то ни было жидкостями».

Кроме проблемы употребления алкогольных суррогатов сохранялись и старые «детские болезни» производства контрафактной продукции, а также корчемства, домашнего изготовления питей по «бабушкиным рецептам». Характерной особенностью данных напитков периода действия сухого закона стал рост градуса. Так, например, в народном квасе содержание объемной доли этилового спирта изменилось с 0,7 % до 12 %, т. е. возросло более чем в 17 раз.

Массовое пьянство заставляло власти идти на ужесточение наказаний за продажу и потребление контрафакта. Наказания накладывались в прогрессивной форме в зависимости от того, являлось ли нарушение рецидивом. Первый раз штраф составлял от 25 до 50 руб. или соответствовал тюремному заключению от одной до двух недель, далее возрастал до нескольких тысяч рублей или нескольких месяцев ареста. Конечно, должного эффекта эти меры не имели – более того, они лишь обостряли социальную обстановку в провинции, дискредитируя власти.

Отдельной проблемой было хранение спирта. На 1 января 1915 г. в распоряжении Министерства финансов находилось 55 млн ведер спирта, в течение 1915 г. планировалось получить еще 65 млн ведер, в то время как годовой расход (главным образом на технические цели) был немногим более 26 млн. В результате началось уничтожение спиртовых запасов, при осуществлении которого нередко сталкивались с техническими трудностями. Например, в январе 1917 г. в Вологде была раскрыта нелегальная поставка спирта в российские столицы в бочках под видом сельди. Кампания была поставлена на широкую ногу, в ней участвовал даже английский подданный. Вологодский губернатор принял решение об уничтожении всех запасов спирта (70 бочек) посредством выливания его в прорубь. Однако прорубь не вместила всего объема спирта и тот растекся по льду реки, спровоцировав массовое пьянство крестьян соседних деревень. Они спускались к реке, собирали пропитанные спиртом снег и лед и затем, растапливая, получали из них водку. Согласно секретным донесениям жандармского управления, коллективное пьянство в этих деревнях продолжалось в течение последующего месяца.

Уничтожение спиртных запасов и прекращение производства спирта привели к снижению доходов государства в 1916 г. более чем в 17 раз (доходы от реализации спиртного составили 1,5 % государственного бюджета против 26,5 % в 1913 г.).

Фактический провал антиалкогольной кампании был осознан в правительстве еще весной 1915 г., когда встал вопрос о проведении комплекса мероприятий с целью укрепления в народе трезвости. Однако министры так и не смогли договориться по ряду вопросов, и закон не был окончательно разработан, так как последнее обсуждение проекта в Государственной думе было назначено на 27 февраля 1917 г.

На начавшуюся в 1917 г. революцию легла отчетливая печать последствий сухого закона. В частности, штурму Петропавловской крепости 27 февраля предшествовал разгром спиртоочистительного завода на Александровском проспекте, а художественно воспетый С. Эйзенштейном «штурм» Зимнего дворца в действительности имел место не в октябре при аресте Временного правительства, а 23–25 ноября 1917 г., когда толпы революционных солдат и рабочих разграбили царский винный погреб в подвалах дворца.

Владислав Аксёнов, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института российской истории РАН