Избранные места из переписки III Отделения и тверского помещика Дмитрия Шелехова.

Листая архивное дело 1850 года

Леонтий Васильевич, которому адресовано письмо, занимал две должности: военную — начальника штаба Отдельного корпуса жандармов — и штатскую — управляющего III Отделением Собственной Его Величества канцелярии. И ещё он был членом Главного управления цензурного комитета и целого ряда комиссий по расследованию дел о тайных политических обществах. Генерал-лейтенант Дубельт. Тот самый, что известен в русской истории и литературе как сторонник самой жёсткой цензуры, заставлявший трепетать многих образованных жителей российской столицы.

Дубельт, — вспоминал Александр Герцен, — лицо оригинальное, он наверное умнее всего Третьего и всех трёх отделений Собственной канцелярии. Исхудалое лицо его, оттенённое длинными светлыми усами, усталый взгляд, особенно рытвины на щеках и на лбу, ясно свидетельствовали, что много страстей боролось в этой груди прежде, чем голубой мундир победил или лучше — накрыл всё, что там было.

Генерал-лейтенант Дубельт

Голубой мундир — это установленная жандармским офицерам и генералам форма сюртуков и шинелей светло-синего сукна. Такой мундир носили чины Отдельного корпуса жандармов — политической полиции, учреждённой Николаем I. По инспекторской, строевой и хозяйственной части корпус жандармов входил в системувоенного ведомства. По части политического розыска, проведению дознаний и другим вопросам жандармские учреждения и охранные отделения были исполнительным органом III Oтделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Отделение занималось надзором за политически неблагонадёжными лицами и сыском.В частности, 1-я экспедиция (так назывался один из её пяти департаментов), где находится архивное дело помещика Шелехова, ведала всеми политическими делами и сведениями о лицах, состоявших под полицейским надзором.Через неё проходили материалы, имевшие «особо важное значение». Именно она занималась предупреждением преступлений против императора, обнаружением тайных обществ и заговоров, ведала наблюдением за общественным мнением и деятельностью отдельных деятелей культуры, осуществлением репрессивных мер.

Проницательный и умный, Дубельт блистательно, с точки зрения охранителей самодержавия, проявил себя в политическом сыске. Он вполне разделял желание Николая I превратить политическую полицию в элитный корпус, имевший бы авторитет в глазах общества. Не без его усилий туда привлекали на службу не только «людей честных и способных», но и некоторых вчерашних вольнодумцев.

Несмотря на небольшую численность сотрудников, III Отделение было очень влиятельной организацией. Влияние этоосновывалось, с одной стороны, на страхах чиновничества и населения перед штатом тайных добровольных осведомителей, и с другой — на эффективно отлаженном административном механизме, созданном Дубельтом и его помощниками.

Обладая совсем небольшим богатством и минимальными связями, но зато недюжинным умом и исключительной работоспособностью, он фактически перестроил всю систему политического сыска. По его инициативе было разработано положение об учреждении Отдельного корпуса жандармов, введена единая система делопроизводства, создан общий архив III Отделения, создана методика составления отчётов на высочайшее имя и «нравственно-политических обозрений» империи. Тысячи осведомителей по всей стране поставляли информацию обо всех событиях в экономике, политике, жизни уголовного мира, чиновников, купцов, о пожарах, катастрофах, неурожаях, самоубийствах,пьянстве и карточных играх офицерства, свадьбах и разводах — обо всём, что происходило в империи, вплоть до запрещённого ношения молодыми дворянами бород, слухов и всякого нелепого вздора. Специальное подразделение анализировало стекавшуюся информацию, а Дубельт ежедневно представлял справку шефу жандармов, который, в свою очередь,два раза в неделю докладывал царю.

Имя Дубельта как мрачная тень лежит на судьбах Александра Пушкина, Михаила Лермонтова, Николая Некрасова, Михаила Салтыкова-Щедрина, Ивана Аксакова, Ивана Тургенева, Александра Герцена, Кирилло-Мефодиевского общества, кружка Петрашевского.

Он собирался «сгноить в крепости» Виссариона Белинского, преследовал Тараса Шевченко.Был одновременно исочинителем ужасных заговоров, таким способом доказывавшим царю и правительству свою необходимость, и вместе с тем совсем не злодеем и подлецом.

Вспоминая о Дубельте, современники говорили, что «это была замечательная личность во многих отношениях: прекрасно образованный, прозорливый, умный и отнюдь не злой души человек, он по должности, им занимаемой, и отчасти по наружности был предметом ужаса для большинства жителей Петербурга. Его худощавое лицо с длинными седыми усами, пристальный взгляд больших серых глаз имели в себе что-то волчье. Хроническая усмешка и язвительность при разговоре с допрашиваемыми пугали».

И, как ни странно, при всём этом попавший в III Отделение по делу петрашевцев Фёдор Достоевский назвал начальника штаба жандармов «преприятным человеком».

По ходатайствам Дубельта, постоянно нуждавшийся в деньгах Николай Гоголь дважды жаловался бриллиантовыми перстнями, а когда однажды находился на грани отчаяния, от царской семьи ему поступили деньги, на которые писатель уехал на полтора года в Италию. В 1843-м — также с помощью жандармского учреждения — ему был назначен трёхгодичный пенсион от царя и наследника.

Много позже Дубельт, при обсуждении вопроса об издании произведений Гоголя, весьма резко выступал против придирок цензоров и способствовал выходу книг великого писателя. По представлению Дубельта, семье издателя Николая Полевого, оставившего после смерти девять детей и большой долг, была назначена пенсия в 1000 рублей серебром. Опальный поэт и критик Пётр Вяземский с ведома политической полиции был прощён и ни в чём не нуждался.

С Дубельтом связаны ходатайства о разрешении постановок для Михаила Щепкина. Он же, жандармский генерал,— попечитель и почётный член Демидовского дома призрения трудящихся, член Попечительного комитета о тюрьмах общества и попечитель Петербургской детской больницы. Почти вся деятельность Дубельта основывалась на доносах, однако, оплачивая доносчиков, он не упускал случая выразить им презрения и брезгливости, платя агентам сумму, всегда кратную 30, т.е. напоминая про «30 сребреников».

Вместе с тем следует признать, что III Отделение занималось не только политическим сыском и преследованием вольнодумцев. Множество документов в архиве ведомства — это многочисленные просьбы и жалобы по самым разным вопросам: на власть, бюрократию, цензоров, произвол и злоупотребления чиновников и помещиков, на мошенников, неуживчивых соседей. И по многим вопросам начальник штаба Отдельного корпуса жандармов действительно помогал несправедливо обиженным людям.

Дмитрий Потапович Шелехов

Автор обращения к Дубельту — Дмитрий Потапович Шелехов, внучатый племянник знаменитого землепроходца, «Колумба российского» Григория Ивановича Шелехова (Шелихова), основателя русских поселений на Аляске, одного из открывателейбогатств Камчатки. Он же — участник Отечественной войны 1812 года, полковник в отставке, помещик из Старицкого уезда Тверской губернии, писатель, автор сельскохозяйственных сочинений. Шелехов со своим посланием знал, к кому обращается.

Но беспорядки как верховой пожар шли по всей Европе. Особенно тревожил революционный мятеж в Вене. Не утихали беспорядки в германских землях. Поэтому Россия, бастион Европы, не поддастся революционным влияниям, твёрдо заявил Николай Павлович.

Подъём революционной активности в Западной Европе вызвал у государя и руководства жандармского корпуса стремление как можно надёжнее изолировать империю от заражённого вольнодумством Запада. С началом революций 1848 года Николай I распорядился отозвать на родину всех находившихся в Европе русских подданных, и политическая полиция бдительно следила за неукоснительным исполнением этого указа. Сверх того, от русских дипломатических представительств в Европе она получала необходимую информацию для проверки «политической благонадёжности» этих путешественников. Одновременно было установлено «постоянное и неослабное наблюдение» за всеми находящимися в стране иностранцами и тщательно контролировался въезд на территорию Российской империи и выезд за границу, которые практически были сведены к минимуму.

Неизвестный литограф. Портрет императора Николая I. Вторая четверть XIX века.

Манифест не остался пустым заявлением. Европейским монархам, которых Николай называл своими братьями, была оказана вся возможная помощь. С помощью русских штыков было подавлено восстание в Венгрии и спасена корона Австро-Венгерской империи, которая к тому же получила поддержку против притязаний Великобритании. Решительные шаги Николая смогли положить конец дальнейшему распространению европейской смуты 1848 – 1849 годов, ивскоре она сошла на нет. Братья-монархи сумели устоять исключительно благодаря воле и бескомпромиссности русского государя.

Но, конечно, главное внимание царя и, следовательно, Отдельного корпуса жандармов и III Отделения было направлено на предотвращение смут собственно в Российской империи, для чего, в первую очередь, были приняты меры к обузданию таких склонных к вольнодумству изданий, как журналы «Современник» и «Отечественные записки», усилена цензура, разгромлены разного рода либеральные кружки и салоны.Преследованиям подверглись университеты. В каждом из них, за исключением Московского, могло учиться не более трёхсот студентов. Плата за обучение возросла, надзор за студентами и профессорами усилился.

Манифест всколыхнул Россию — кого с тревогой, а кого-то, как Шелехова, — убеждённого монархиста — с надеждой и уверенностью в незыблемости и дальнейшем упрочении самодержавия. В первую очередь, именно III Отделение помогло Николаю I заморозить ситуацию в стране. Для консерваторов это было благом, для сторонников реформ — напротив, бедой. У власти возникла иллюзия, что проводить очень серьёзныереформы, такие как крепостное право, не обязательно, а можно ограничиться частными изменениями.

Увы, «статейка», полученная для одобрения и дальнейшего опубликования, Леонтия Васильевича Дубельта не впечатлила. На письме сверху лежала продиктованная начальником штаба Отдельного корпуса жандармов резолюция, сделанная карандашом, по-видимому, рукой какого-то из не очень грамотных столоначальников или секретарей: «Ненаше дело».

Дмитрия Потаповича ответ отнюдь не смутил. Будучи человеком деятельным, энергичным и настойчивым, он внял предложению и немедленно начал действовать «установленным порядком». В результате вскоре в известной петербургской типографии Якова Трея вышло восьмистраничное «Сочинение Дмитрия Потаповича Шелехова, Тверской губ. помещика, с. с. и кавалера “Отзыв русского сердца о смутах в Европе”» (Книга сохранилась в Российской государственной библиотеке.— Прим.).

Между тем следует отметить, что Дмитрий Потапович Шелехов был человек действительно незаурядный и талантливый. Происходивший из дворянского рода, он окончил физико-математический факультет Московского университета и получил степень кандидата наук. В 1812 году вступил в земское ополчение, участвовал в главных сражениях Отечественной войны, был причислен в гвардию и принимал участие в Заграничном походе, был тяжело ранен и награждён орденом Анны. В 1821 году, выйдя в отставку, стал заниматься сельским хозяйством и добился значительных успехов. Открыл в своём Зубцовском имении практическую школу для помещичьих крестьян. Труды его не остались незамеченными: многие российские помещики стали перенимать идеи Шелехова; в его школу присылались крестьяне из разных губерний, с чего, кстати, Дмитрий Павлович имел и некоторый доход.

Шелехов не был лишён и литературного дара. Ещё раньше, будучи в армии, Шелехов увлёкся литературой и был избран Московским обществом любителей словесности, несколько лет состоял постоянным сотрудником журнала «Библиотека для чтения». Увидели свет его переводы из «Энеиды» Вергилия. Известность как писателя и публициста снискало «Путешествие по русским просёлочным дорогам», в котором некоторые услышали едва ли не эхо Александра Радищева. Книга эта известна и в современной России.

Но делом жизни он всё-таки считал судьбу русской деревни. Он написал книгу «Народное руководство в сельском хозяйстве». Помимо периодических публикаций, Шелехов читал публичные лекции в Санкт-Петербурге, на которых делился последними достижениями зарубежной и отечественной сельскохозяйственной науки. Им был издан «Курс опытного русского сельского хозяйства» из 10 книжек.

Вне всякого сомнения, среди современников Шелехов занимал видное место, как по общему своему образованию, так и по знанию сельского хозяйства. Обладая пытливым, беспокойным характером, он штудировал все попадавшие в Россию труды на темы земледелия и, творчески перерабатывая их, искал возможности прогрессивного переустройства русской деревни.

Вот только некоторые названия изданных им книг и брошюр: «Главные Основания Земледелия»; «Существенные правила плодопеременного сельского хозяйства»; «О пользе и необходимости плодопеременного земледелия в России»; «Народное руководство в сельском хозяйстве»; «Курс опытного русского сельского хозяйства»; «Речь о средствах, которыми можно оживить и утвердить на прочном основании промышленность сельского хозяйства в России»; «Курс опытного русского сельского хозяйства для руководства в управлении поместьями с крепостной собственностью»; «Старые и новые понятия о сельском хозяйстве»; «О настоящем положении сельского хозяйства в России и причинах прошлогодних неурожаев», «О промышленностях вообще и влиянии их на благосостояния народное»; «Курс опытного русского сельского хозяйства» и т.д.

Шелехов в своём имении пытался на деле использовать исповедовавшее им увлечение трудами немецкого учёного Юстуса Либиха, который стремился связать теоретические знания в органической химии с реальными проблемами повышения урожайности. Химия, считал его тверской последователь, может коренным образом изменить сельскохозяйственную практику, увеличивая урожайность культур и снижая затраты.

Многие работы Шелехова были чётко структурированы и подкреплены примерами из личного опыта; они акцентировали внимание на том, что сельское хозяйство является краеугольным камнем любого государства. Большое внимание Шелехов уделял необходимости учитывать передовой европейский опыт, причём с историческими и природными особенностями России, бороться с укоренившимися вредными привычками в земледелии и животноводстве, внедрять севообороты и использовать удобрения.

Для своего времени это были действительно серьёзные наблюдения вдумчивого и наблюдательного хозяйственника, ясно видевшего косность дореформенной России, отягощённой крепостным правом. Граф Николай Мордвинов, предлагавший проекты денежной реформы и отмены крепостного права, министр, адмирал, либерал и заодно председатель Вольного экономического общества (между прочим, прапрадед другого знаменитого российского реформатора — Петра Столыпина), ознакомившись с одной из книг Шелехова, назвал пророческой его мысль о необходимости соблюдать гармонические отношения между тремя основными промыслами человечества: сельским хозяйством, промышленностью и торговлей. Для издания «Курса опытного русского сельского хозяйства» министр назначил специальное денежное пособие.

Ставя в своих работах вопросы, касающиеся подъёма сельскохозяйственного производства и повышения производительности труда, Шелехов трезво и отчётливо видел пороки сохранявшегося в России крепостного права, справедливо усматривая в нём колоссальный тормоз в социально-экономическом развитии государства. Разумеется, в его видении преобразований русской деревни абсолютно не было никакого радикализма, но, главное, он, как и многие другие мыслящие люди, пытался найти пути выхода из постоянно углублявшегося кризиса крепостнической системы. Шелехов ни в коей мере не был социальным писателем. На крепостное право он смотрел, как на зло, но исправление его видел в том, чтобы помещик честно исполнял своё назначение благородного русского дворянина, преданного царю, был искусным распорядителем своего хозяйства и своих вотчин, каким являлся он сам. Самым удивительным образом в нём соседствовали трезвость в управлении хозяйством и беспредельное витание в облаках, когда заходила речь о государственном устройстве России.

К тому времени ободрённый вполне благожелательным ответом относительно «Отзыва русского сердца о смутах в Европе» и публикацией брошюры в Петербурге, Дмитрий Павлович заметно развил свои мысли о судьбах державы и вновь вступил в переписку.

Человек, как уже отмечалось, небесталанный, энергичный и, что важно, не последний в Петербурге, Дмитрий Павлович, очевидно, нашёл возможность через некое царское окружениедонести свою беспредельную преданность монарху и, по меньшей мере, дать знать о своём существовании как о патриоте, абсолютно разделяющем охранительные взгляды государя на устои самодержавия и православия. Это было сделано через тайного советника князя Александра Фёдоровича Голицына, находившегося статс-секретарём для «принятия прошений на Высочайшее Имя приносимых».

Алексей Фёдорович Орлов слыл одним из самых приближённых к Николаю I людей. Преданность престолу он доказал 14 декабря1825 года, командуя конным полком, лично ходил в атаку на каре восставших. Говорят, во второй половине 1840-х годов не было такой государственнойкомиссии, где бы по поручениям императора не председательствовал граф Орлов.

Когда после отъезда генерал-адъютанта и генерала от кавалерии графа Александра Бенкендорфа на лечение за границу встал вопрос о новом главе государственной безопасности, то для Николая Павловича не существовало сомнений, кому именно доверить этот чрезвычайно ответственный и важный для его личной власти пост. Правда, назначение руководителем политического сыска Орлов принял без энтузиазма и с готовностью переложил работу по III Отделению и корпусу жандармов на начальника штаба Дубельта, высоко ценя административные способности того.

При дворе Орлов любил держаться в стороне и появляться только там, где его присутствие было действительно необходимо. Граф, бывший дипломат, был незаменим при исполнении некоторых нелёгких и весьма щекотливых поручений, которые касались сокровенных тайн отдельных лиц и семейств, близких ко двору и не свободных от разного рода интриг, могущих обеспокоить и тем более представлять опасность для стабильности строя и государства. Главный начальник III Отделения, шеф жандармов и командующий главной императорской квартирой, человек тонкий и тактичный, обладавший огромным массивом информации от стекавшихся к нему многочисленных доносов и рапортов, он нечасто пользовался своей привилегией говорить с императором свободно и откровенно, прибегая к этому только когда того требовали обстоятельства дела. Не ценить того государь, одолеваемый массой подобострастных сановников с часто ничтожными, а порой и просто вздорными идеями, не мог.

Граф Орлов

Мысли Дмитрия Потаповича о России, как он написал императору, — «патриотические от глубины души» — строились вокруг нескольких тем. «Чем отличается Правление в России между всеми державами в мире. Какое назначение Дворянства в России. Что представляет собою казённое крестьянство в Государстве»... Однако главный посыл автора содержался, во-первых, в предложении ликвидировать продажу помещичьих крестьян и предоставлении им прав собственности и, во-вторых, о преобразовании управления государственными крестьянами.

Как известно, российское законодательство во времена Екатерины II века закрепило право владения землёй за помещиками уже без их привязки к службе. Манифест о вольности дворянства и последовавшая затем «Жалованная грамота дворянству» фактически превратили помещичьи имения в полноценную собственность. К концу царствования Николая I доля крепостных крестьян, хоть и несколько сократилась, но всё же составляла более трети населения империи. Не менее сложной была и ситуация с так называемыми государственными крестьянами. В отличие от помещичьих, они считались лично свободными, хотя и прикреплёнными к земле. Несмотря на постепенность отдельных и частичных преобразований, они по-прежнему находились в зависимости.

Власть, потрясаемая волнениями крестьян против сокращения земельных наделов, тяжести оброков и иных повинностей, «холерных» и «картофельных» бунтов, вполне понимала актуальность реформ, но сдвинуть с места гигантскую по масштабам и тяжести проблему не могла, наталкивались на сопротивление помещиков, поскольку те обоснованно опасались, что чрезмерное освобождение государственных крестьян подаст опасный пример крестьянам крепостным. В течение царствования Николая Павловича было создано около десятка различных комиссий для решения вопроса об упразднении крепостного права, но все они оказались бесплодными.

Шелехов принадлежал к тому помещичьему меньшинству, которые на себе ощущали недовольство деревни, чувствовали перезрелость требований времени. Нет нужды подробно разбиратьто, каким виделись Россия и крестьянство Дмитрия Потаповичу из его тверских угодий. Мечтательное и наивное в нём вполне соседствовало с хозяйственной сметкой и практичностью, и это ясно видели его читатели в политической полиции. Главное, он полагал, что свободы для нынешних крепостных следует вводить постепенно, «чтобы рабство уничтожилось само собою и без потрясений государства». Собственно именно этим стремлением неравнодушного человека были проникнуты его «Мысли о России».

Завершались рассуждения тревогой относительно «укрепляющегося всё глубже и глубже в казённых волостях духе Демократизма» и необходимости «вывести на широкую дорогу природное Русское непоколебимое Монархическое Правление».

В архивном деле имеется пространный отзыв, сделанный по поручению графа Орлова на полученное сочинение Шелехова. Суть его, по мнению анонимного рецензента, состоит в том, что подобные вопросы, поставленные тверским помещиком, «при настоящем состоянии политических дел не только не своевременны, но даже опасны».

В этом же деле — копия доклада Орлова императору Николаю I «на проэкт Статского Советника Шелехова». В нём кратко повторяются все выводы и оценки рецензии.

В отличие от своего предшественника Бенкендорфа Орлов был убеждённым противником немедленного освобождения крестьян и стремился по мере возможности максимально затормозить этот процесс. В любом случае разделять мечтания Шелехова относительно запрета купли и продажи крестьян Орлов никак не мог.

Осуществление проекта, докладывал царю глава III Отделения, «породит толки, неудовольствия и самый страх в крестьянах, ныне при бдительном наблюдении за строгим исполнением законов, которые уже существуют».

В те же дни немедленно был подготовлен и отправлен ответ автору «Мыслей о России».

Монаршая благодарность вдохновила Дмитрия Павловича на дальнейшее развитие мыслей о дальнейшем благоустройстве России. В феврале 1850 года он направляет графу Орлову два «дополнения» для пресечения возможных «декабризма, либерализма демократизма, республиканизма» и прочих европейских смут. Избавление от них Шелехов видит
«в самобытности и привязанности к старине, к древним идеям и обычаям, а также верности монарху, что составляют одни из главных отличий Русского характера».

И тогда же отправляет эти «дополнения» и изданные им несколько книг на высочайшее имя с прошением«дозволить ему лично объяснить Государю Императору некоторые важные предметы».

Князь Александр Голицын, критически оценивший новые мысли Дмитрия Павловича о России, тем не менее с прежней изысканностью пересылает его обращение графу Орлову «по принадлежности предмета на благоусмотрение Вашего Сиятельства».

Но отделаться от неугомонного и настырного Дмитрия Павловича шефу III Отделения Орлову оказалось непросто. В архивесохранился ещё один отзыв на сочинение Шелехова, несомненно, сделанный по поручению Николая I. В нём также обстоятельно разбираются все предложения относительно помещичьих и государственных крестьян. Весьма смело Дмитрий Павлович отзывается об отрицательных последствиях «дарования полякам конституции», крайне жёстко оценивает отдельные российские «либеральные», «демократические», «коммунистические», «республиканские» учреждения, которые плодят разных «демагогов, подобных Марату, Робеспьеру или Прудону», а также религиозные секты.

По мысли автора предложений, следует составить «Монархический комитет для пересмотра всего Русского законодательства дабы очистить наши постановления от всех чужеродных наростов, съедающих корень Монархизма».

Не обойдены были вниманием и устои государственного строя.

Судя по всему, государь хоть и не принял Шелехова, чтобы подробнее узнать о некоторых «предметах» его мыслей, но всё же ознакомился с отзывом на сочинение.

Бриллиантовый перстень от Его Величества — это была большая награда, заметная часть сложнойсистемы государственного поощрения. Царские милости подчас ценились выше орденов. Подарки разделялись на два вида: с «вензеловым изображением Высочайшего имени» — ими награждались чины по табелю о рангах не ниже пятого класса, какой имелся у Шелехова; и подарки «обыкновенные». Далее самыми почётными и очень ценимыми считались табакерки и перстни с портретом, выполненные так же из драгоценных металлов и камней. Подарки делались за счёт министерств, к которым принадлежал награждаемый, правда, с условием, чтобы цена дарения не превышала получаемого жалования. Именно в это время в обиход бюрократии входит выражение «подарок по чину».

По традиции степень монаршего расположения была прямо пропорциональна стоимости самой вещи. Деньги на высочайшие подарки тратились огромные, и Николай I стремился сократить подобные траты и соответственно число дарений. К концу 1840-х годов их число по сравнению с начальным периодом царствования уменьшилось вчетверо, потому это был особый знак расположения, оказанный Шелехову.

Помимо подарков, к награждениям относилось также «Высочайшее благоволение». Особо отмечались подношения царю и его семье от преданных им подданных. Сюда же относились и направляемые императору научные и литературные сочинения, в чём также немало преуспел Дмитрий Потапович. Литературные достоинства в таких случаях имели второстепенное значение; главным было изъявление преданности, и потому среди одаренных встречались обыкновенные обыватели с самодельными виршами, В послужной список награждаемого непременно делалась соответствующая запись.

Перстень

Перстень от государя был не первой наградой Шелехова. Отставной полковник за боевые заслуги уже «имел счастие» получить орден Святой Анны. Правда,этот знак до 1831 года был самым младшим в иерархии орденов Российской империи. Но преданность бывшего воина монархии и труды во славу Отечества не были забыты: о том говорятбриллиантовые перстни от императора и императрицы, золотая табакерка, «даревое лечение от ран в 1813 году», бриллиантовые перстень и серьги для жены, благоволения от наследника цесаревича и других членов императорской фамилии «за всеподданнейшее подношение сочинений своих».

По желанию награждаемых, подарки могли заменяться их денежной стоимостью, за вычетом, как установил Николай I, небольшой части в фонд Комитета о раненых, должного «пещись о доставлении возможного вспомоществования» неимущим офицерам-инвалидам. Впрочем, позже царь отменил это требование. Все движения драгоценных вещей из кабинетной кладовой фиксировались в специальных ведомостях. Специальная комиссия ежемесячно проверяла вещи. В её состав, кроме хранителей, входили и чиновники министерства императорского двора.Говоря о пожалованиях, надо заметить, что судьба царскихнаград была разной. Одни подарки и ордена хранились и передавались владельцами из поколения в поколение, другие спустя несколько дней или лет возвращались в царскую кладовуюс пометой, у кого выкуплены драгоценные вещи.

К сожалению, как выглядел бриллиантовый перстень с вензелем и какова судьба полученного Дмитрием Потаповичем его, как и других императорских наград, неизвестно. Можно лишь предполагать, что подарок этот был примерно такой же, каким Николай I одарил гостившего в России американского промышленника Эдварда Дикерсона в 1854 году.

Ещё на одном обращении Шелехова с теми же идеями: «Граф приказал оставить без ответа, но хранить при деле. Д.».

Более следов Дмитрия Потаповича Шелехова, засвидетельствовавшего для истории о настроениях, взглядах и нравах части николаевского дворянства и об ожидании ими подготовляемых реформ, в архиве 1-й экспедиции III Отделения нет. По другим источникам, в мае 1854 года он тяжело заболел и скончался в своём имении в Тверской губернии.

ГА РФ. Ф.109. 1 эксп. Д.496.

Текст: Вячеслав Тарбеев,
советник директора Государственного архива Российской Федерации