Историко-документальный просветительский портал создан при поддержке фонда «История Отечества»

1921: Время собирать камни. От разрушения к созиданию

В истории бывают рубежные моменты, когда неотвратимость перемен с очевидностью предстаёт перед людьми разных социальных страт, политических лагерей и культурных ориентиров. Те, кто настроен на пульс эпохи, синхронно ощущают некие могучие токи, тектонические сдвиги континентальных плит, меняющие геополитический ландшафт мира.

Современники, разделённые партийными перегородками, дают различные истолкования назревшему и надвигающемуся. Но из дня сегодняшнего видно то общее, что лежит за их предчувствиями и утверждениями; отчётливо различима их интегральная составляющая.

Один из таких моментов в истории России – 1921 год, и это при том, что он не стал в культурной памяти знаковым, вызывающим ассоциации с первого раза – в отличие, скажем, от 1905-го, 1917-го, 1937-го, 1941-го и 1945-го… 1991-го. Каковы ближайшие к нему знаковые даты?

1920-й (Русский исход из Крыма), 1922-й (красные с боем взяли Приморье – «белой армии оплот»), 1923-й (разбиты отряды Сибирской добровольческой дружины генерала А.Н. Пепеляева – подавлены последние очаги организованного вооружённого сопротивления большевикам). Образование Советского Союза в конце 1922 года (30.12.1922 – эту дату помнил каждый советский школьник!).

От разрушения к созиданию

Но неизбежным наступление новой геополитической реальности стало, как представляется, именно в 1921-м. Если воспринять этот год как своего рода перевал, можно определить, от чего уводил и к чему вёл крутой маршрут. Это был путь от революционного разрушения к новому созиданию. От дезинтеграции территорий бывшей империи к «собиранию земель», воссоединению великого евразийского пространства. От жёсткого социально-классового антагонизма – к осторожному поиску возможностей совместного служения стране победителей и побеждённых, «трудящихся» и «бывших».

Это был год начала «собирания камней», столь безудержно и бездумно разбросанных в предшествующие годы. Время, когда был сформулирован народный запрос на новое качество быта и бытия. Его ощущали и выражали носители далёких друг от друга политических программ – Ленин и Троцкий, евразийцы и сменовеховцы, даже «безумный барон» Роман Унгерн фон Штернберг, выступивший со своей Азиатской конной дивизией из Урги в поход ради восстановления Срединного царства… Удивительно, но в каких-то пунктах эти программы совпадали – прежде всего, в необходимости новой пространственной интеграции. А воплотить в жизнь один из самых амбициозных интеграционных проектов удалось, как известно, большевикам – благодаря железной воле, помноженной на открытость к утопии, но с опорой на прежний опыт имперского строительства.


Крестьяне собирают картофель под наблюдением вооружённой охраны. 1918 год

…А начинался 1921-й в суровых тонах военного коммунизма. Причём, похоже, большевикам, одержавшим полную победу на всех фронтах в европейской части России и добивавшим «контру» на азиатских направлениях, была не слишком близка идея сворачивания жёстких распределительных порядков по мере подавления сопротивления регулярных белых армий. Более того, по оценкам историков, своего апогея военно-коммунистические методы достигли к 1920 году, когда военные действия в основном завершились. Место вооружённых красных войск занимали многолюдные «трудармии».

Принцип «каждому – по потребностям», казалось, начинал торжествовать: 23 декабря 1920 года введено бесплатное пользование почтой, телеграфом и телефоном; 1 января 1921 года провозглашено бесплатное снабжение и обслуживание рабочих и служащих государственных предприятий, членов их семей и семей красноармейцев; 27 января отменены коммунальные платежи, плата за жильё, городской транспорт и бани, а 5 февраля – плата за лекарства, отпускаемые из аптек по рецептам врачей…

Продовольствие, доставленное самарскими рабочими
и крестьянами для 1-го Советского батальона. 1919 год.
Фото Виктора Буллы
Продовольствие, доставленное самарскими рабочими и крестьянами для 1-го Советского батальона. 1919 год. Фото Виктора Буллы

Деньги, казалось, отмирали «за ненадобностью»; банковско-кредитная система стала не нужна. 93% оплаты труда рабочих и служащих составляло натуральное вознаграждение в виде продукции предприятий и продовольственных пайков. В 1920 году был упразднён Государственный банк. Наверное, никогда до этого в мировой истории романтическое презрение к деньгам не обретало столь конкретного экономико-финансового обоснования. В период Гражданской войны различными правительствами на территории прежней Российской империи выпускалось от 10 до 20 тысяч разновидностей денежных знаков, большая часть которых была ничем не обеспечена и играла чисто представительскую роль, утверждая «легитимность» местных правительств и при этом дискредитируя в глазах людей сами деньги.


Обстрел кронштадтских фортов курсовой батареей. Март 1921 года. Фото Виктора Буллы.

Меры «коммунистического» распределения не были обеспечены материально-технической составляющей: те же лекарства было значительно проще достать не в пустых государственных аптеках, а у перекупщиков-спекулянтов. Промышленное производство по сравнению с 1913 годом сократилось в 7 раз. Производство сельскохозяйственной продукции понесло меньшие потери – от 33 до 40% (посевные площади сократились на 20–25%). Во многом это было связано с тем, что крестьяне до поры были готовы терпеть лишения и тяготы: ведь новая власть наделила их землёй.

Однако продовольственная диктатура большевиков всё ужесточалась: от продотрядов, которые пытались организовать обмен товаров на продукты питания и хлеб, власть переходила к всеобщей жёсткой продразвёрстке – фактически бесплатному изъятию «излишков производства» (номинально должен был производиться обмен сельхозпродукции на промышленные товары, но последних катастрофически не хватало). К середине 1920 года развёрстка была распространена на более чем 20 видов продовольствия и сырья, включая зерно, картофель, мясо, сено. Страна встала лицом к лицу с тревожной перспективой тотальной крестьянской войны. К началу 1921 года в сельской России произошло свыше 100 стихийных антибольшевистских выступлений. Одно из самых известных восстаний – Тамбовское («антоновщина») – началось в августе 1920 года стихийно, с разоружения крестьянами продотряда. Примечательно, что главный лозунг повстанцев был прост: «Смерть коммунистам!» Против советской власти как таковой они не выступали. В начале февраля 1921 года продразвёрстка в Тамбовской губернии была отменена.

Ещё более серьёзным «звонком» для новой власти стало Кронштадтское восстание (28 февраля – 18 марта 1921 года), поднятое матросами – вчерашними крестьянами – под лозунгами ликвидации большевистской диктатуры, перевыборов Советов со «свободной предварительной агитацией рабочих и крестьян», «свободы слова и печати для рабочих и крестьян, анархистов и левых социалистических партий», разрешения «свободного кустарного производства собственным трудом», «полного права действия крестьянам над всею землёю»… Кронштадтская программа имела все шансы получить реальный отклик в сердцах той самой огромной крестьянской массы, которая поддержала большевиков. Именно поэтому Ленин оценивал мятеж как величайшую угрозу, которая «несомненно, более опасна, чем Деникин, Юденич и Колчак вместе взятые, потому что мы имеем дело со страной, где пролетариат составляет меньшинство…»

Практичность утопии

Большевики в очередной раз показали себя умелыми тактиками и дальновидными стратегами. Организовав быстрое силовое подавление мятежа, они фактически одновременно, на X съезде РКП(б) (8–16 марта), провозглашают курс на новую экономическую политику. Вскоре сырьевая развёрстка заменяется натуральным налогом, который был в два – четыре раза меньше неё; разрешается свободный обмен и торговля сельхозпродукцией. И в целом ряд решений, принятых кремлёвской властью в 1921 году, выдержан в духе кронштадтской программы: сворачиваются продотряды и заградотряды, отменяются трудовая повинность и трудовые мобилизации, расформировываются трудовые армии, частные владельцы получают возможность вновь запустить производство на предприятиях с числом работников не более 10 человек.

Страна словно совершает крутой вираж над пропастью, а режим подчёркивает свой общенародный характер, одновременно укрепляя репрессивный аппарат. Один штрих: именно в 1921 году в библиотеках и архивах создаются «спецхраны», просуществовавшие до 1990 года. Давая послабления в экономике, ленинское руководство демонстрирует решимость удержать политическую, идейную власть. Впрочем, к 1921 году уже довольно ясно обозначились две сферы, где было возможным совместное служение Родине убеждённых большевиков и «бывших». Это – наука и… армия!

Военспецы после войны сПольшей (1919–1921) получают очень важную для русского офицера моральную санкцию: они служат не очередному режиму, а Родине, решающей свои исторические задачи. Что касается развития науки – вот лишь несколько фактов: в полуголодной стране в 1921 году создаются Биохимический институт Наркомздрава, Физико-математический институт РАН, Электротехнический институт, Институт связи, Инженерно-строительный институт, Неофилологическая библиотека (нынешняя «Иностранка»), Коммунистический университет трудящихся Востока…

Командир 35-го кавалерийского полка Константин Рокоссовский (в центре)
среди участников боев с бароном Унгерном. 1920-е годы
Командир 35-го кавалерийского полка Константин Рокоссовский (в центре) среди участников боев с бароном Унгерном. 1920-е годы

От великой утопии большевики не отказываются, но логика истории и прагматика их собственной «линии» приводит к необходимости вместо открытого, ориентированного на внешнюю экспансию («мировая революция»!) содружества советских республик строить всё-таки нормальное государство, с чётко определёнными границами, с ясно читаемым – что называется, «по карте» – геополитическим образом. На просторах Евразии вновь, после кратковременного исторического интервала, появляются узнаваемые обводы очередного наследника великих континентальных империй (начиная с Тюркского каганата). Впрочем, в 1921 году имя его из четырёх чеканных букв – С.С.С.Р. – ещё неведомо.

Вызревание и становление новой федеративной государственности развивалось в двух плоскостях. Одна – это многочисленные эксперименты, национально-государственное строительство, слияние и размежевание республик – своего рода «броуновское движение». Моделью для СССР стала РСФСР, в состав которой первоначально входили многие будущие союзные республики. Примечательно, что территории нескольких нынешних новых независимых государств Средней Азии в 1921 году были в границах РСФСР, а обширные земли Приамурья и Приморья – нет! Они входили в состав «красного буфера» – Дальневосточной республики, имевшей статус, как сказали бы сегодня, «частично признанного государства».

Противоречивость разновекторных процессов интеграции и суверенизации породит в 1922 году партийную дискуссию об «автономизации» (в ходе которой грузина ДжугашвилиСталина будут обвинять едва ли не в великорусском шовинизме).

В ходе этой дискуссии и утвердится окончательная формула будущего Союза. А пока, в 1921-м, разбросанные историческим взрывом территории начинают всё больше тяготеть друг к другу. Постепенно объединяются транспорт, связь, органы внешней торговли, бюджетно-налоговая и денежная системы автономий внутри РСФСР, а затем и Украины, Белоруссии, Грузии, Армении, Азербайджана (последние три республики в 1922 году создадут Закавказскую Федерацию). Совнарком, многие наркоматы и ведомства РСФСР постепенно приобретали черты общефедеральных органов. Отметим: первый хозяйственный проект, знаменитый план ГОЭЛРО, принятый в декабре 1920 года в Москве, касался как РСФСР, так и других республик.

«Исход к востоку»?

Вторая плоскость, в которой развивались события, – область интеллектуальная и духовная, сфера исторических интуиций. Здесь поразительно совпадение векторов, по которым действовали большевики и их оппоненты. 1921 год отмечен появлением на свет евразийства как оригинального течения русской мысли. Евразийские идеи впервые ясно прозвучали на заседании религиозно-философского кружка в Софии 3 июня 1921 года, а в начале августа вышел из печати знаменитый сборник статей «Исход к Востоку: Предчувствия и свершения (Утверждение евразийцев; Кн. 1)». Его авторы – лингвист и философ Н.С. Трубецкой, философ, богослов, историк культуры Г.В. Флоровский (впоследствии священник), музыковед и публицист П.П. Сувчинский, географ и экономист П.Н. Савицкий.

Как часто бывает с подобными знаковыми изданиями, на этот сборник часто ссылаются, но не часто всерьёз читают и порой приписывают авторам мысли, которых они либо не исповедовали, либо не высказывали в этом конкретном случае. На самом деле из дня сегодняшнего первый совместный труд евразийцев смотрится довольно спокойным. Большая часть размышлений авторов – это теология или культурология в духе Н.Я. Данилевского. Авторы констатируют, что время, в которое они живут, «поворотное, а не только переходное». Однако философский эсхатологизм не переходит в надрывную апокалиптику. К тому же в «Исходе к Востоку» (редкость для тогдашней эмигрантской литературы) нет радикальных политических проектов и деклараций, но есть несколько важных и примечательных для нашей темы мест.

В «Предисловии», наиболее концептуально нагруженной части сборника, раскрывается идея своеобразного «кочевничества» культуры, её «переселения и перерождения», причём утверждается, что «смена западноевропейскому миру придёт с Востока». Этот «Восток» тогда, в 1921-м, виделся первым евразийцам достаточно смутно – было понятно лишь, что дело великого обновления мировой культуры лежит на России. Именно ей предстоит «в великом подвиге труда и свершения раскрыть миру некую общечеловеческую правду» – в этой фразе нельзя не почувствовать нечто созвучное пафосу таких романтических коммунистов, недавних богостроителей, как Луначарский, Красин, Богданов.

Не находя «других слов, кроме слов ужаса и отвращения, чтобы охарактеризовать бесчеловечность и мерзость большевизма», евразийцы признавали «дерзание» и «бесстрашие» большевиков в постановке экзистенциальных вопросов. Авторы сборника ощущали себя теми, кто увидел первые проблески зари новой цивилизации, идущей на смену пришедшей в упадок Европе, и поэтому находили в себе силы «смириться перед революцией как перед стихийной катастрофой». Молодые русские эмигранты предрекли, что «в исторических сбываниях большевизм приходит к отрицанию самого себя и в нём самом становится на очередь жизненное преодоление социализма». Это парадоксальное предвидение оказалось ближе к истине, чем многие прогнозы, звучавшие тогда и из Москвы, и из эмигрантского лагеря.



«Исход к Востоку» проникнут особым чувством евразийского пространства, которое до некоторой степени предопределяет судьбу народов: Россия составляет целый «континент в себе», – пишет Савицкий; при этом существует особое «сродство душ» народов «евразийского» (=«Российского») мира, общность их экономических интересов и «хозяйственная взаимообращённость». Уже по этим первым эскизным наброскам евразийской идеи видно, насколько значимой стала тогда тема интеграции просторов и народов. Позднее, как известно, интеллектуалы-эмигранты разовьют свои «предчувствия» в обширное учение, подкреплённое выводами различных отраслей гуманитарной и естественной науки. Что ж, способность к научному обоснованию утопии (и воля к её воплощению!) может быть признана характерной чертой русской (евразийской?) культуры.

А пока, в те самые летние дни 1921 года, когда в Болгарии впервые прозвучали евразийские манифесты, на другом конце континента, в монгольских и забайкальских степях, разворачивались последние акты Унгерниады. Не вдаваясь в подробности деятельности и «экзотику» взглядов барона Р.Ф. Унгерн фон Штернберга, отметим, что он был настроен столь же антиевропейски и антибуржуазно, как и большевики, и евразийцы. И, по сути, дышал тем же воздухом утопии, что и они. Только его утопия «Срединного государства» и «соединения всех племён и верований» Востока была окрашена в «жёлтые» тона буддийской религии и священной паназиатской монархии: «Я знаю и верю, что только с Востока может идти свет, единый свет для существования государства на началах правды… Европейская культура принесла столько зла для государств и Востока, что пора вступить в борьбу и дать отпор на долгие времена…» (из письма генералу Ли Чжанкую).

Так парадоксальным образом смыкались в своих предчувствиях и свершениях и те, кто был одержим тогда духом современности, и те, кто жил духом истории. Как бы мы ни оценивали сложный и трагический 1921 год, нельзя не признать главного: это было преддверие нового витка развития Русской цивилизации, выход на качественно иные горизонты исторического бытия.

Текст: Сергей Георгиев

ВЕРСИЯ ДЛЯ СЛАБОВИДЯЩИХ

Поиск по сайту

Мы в соцсетях

ЗАПИСЬ НА ЭКСКУРСИЮ

Вестник №1/2024

КНИГИ

logo.edac595dbigsmall.png

Новости Региональных отделений

Проект Астраханского музея-заповедника получил поддержку фонда «История Отечества»

Проект Астраханского музея-заповедника получил поддержку фонда «История Отечества»

В этом году при поддержке фонда «История Отечества» музейное объединение представит экспозиционно-выставочный проект «Традиционная буддийская культура калмыков в исследованиях академических экспедиций.

 

В медиацентре МИД Абхазии обсудили попытки изолировать Республику

В медиацентре МИД Абхазии обсудили попытки изолировать Республику

В медиацентре Министерства иностранных дел Абхазии состоялось совещание на тему «Международная изоляции Республики Абхазия» при участии главы внешнеполитического ведомства, членов Общественного совета при министерстве и приглашенных гостей.

 

В Волгограде открылась выставка, посвящённая 100-летию писателя Юрия Бондарева

В Волгограде открылась выставка, посвящённая 100-летию писателя Юрия Бондарева

15 марта 2024 года в музее-панораме «Сталинградская битва» состоялось торжественное открытие выставки «Мгновения мира и войны Юрия Бондарева: к 100-летию со дня рождения» — совместного проекта Музея-заповедника «Сталинградская битва», Государственного музея истории российской литературы имени В.И. Даля и Центрального музея Вооруженных Сил Российской Федерации, подготовленного при поддержке Российского исторического общества и фонда «История Отечества».

Прокрутить наверх