Известно, что 23-летний корнет лейб-гвардии гусарского полка Михаил Лермонтов обвинялся чуть ли не в попытке подрыва монархии.

Написанное молодым офицером сразу же после гибели Александра Пушкина стихотворение «Смерть Поэта» вызвало возмущение у императора Николая I.

Отмщенья, государь, отмщенья!
Паду к ногам твоим:
Будь справедлив и накажи убийцу […]

[…] Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда — всё молчи!..
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждёт;
Он не доступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперёд. […]

Стихотворение, полное обличительного пафоса, разошлось по России во множестве списков и создало его автору репутацию отважного и свободолюбивого человека, достойного преемника Пушкина.

Дальше были гауптвахта и ссылка в Нижегородский драгунский полк на Кавказе, где велись боевые действия.

Между тем, несмотря на резкое недовольство Николая Павловича Лермонтовым, в императорской семье знали и много читали молодого опального поэта. Некоторые строки его стихов переписывала в свои дневники сама императрица, кавказскими сюжетами зачитывались дети, и особенно старший из семи царских детей — Александр, позже наследовавший российский престол.

Портрет великого князя Александра Николаевича. Худ. П.Ф. Соколов, 1828 г.

Немало поспособствовал тому Василий Андреевич Жуковский — образованнейший человек своего времени, поэт, один из основоположников романтизма в русской поэзии, сочинивший множество элегий, баллад, посланий, песен, романсов и эпических произведений, переводчик, литературный критик, педагог, духовный и поэтический наставник Пушкина. В 1814 году некогда незаконнорождённый сын помещика написал послание «Императору Александру», которое обратило на себя внимание царя, и он был приглашён ко двору в качестве чтеца императрицы Елизаветы Алексеевны, получив вслед за тем ежегодную пенсию. В 1817-м заслуживший чин надворного советника Жуковский назначен чтецом и учителем русского языка прибывшей в Россию невесте Николая, прусской принцессе Фридерике Луизе Шарлотте Вильгельмине, ставшей супругой будущего царя и принявшей православие и имя Александры Фёдоровны.

Лестное предложение от двора поэту далось не сразу, он долго колебался, боясь потерять свободу, необходимую и дорогую ему для занятий литературой. Но посоветовавшись с друзьями и ознакомившись с условиями, Жуковский принял предложение. «Роман моей жизни окончен, — написал он Александру Тургеневу, своему близкому другу и члену литературного общества “Арзамас”, в котором состоял сам, — теперь начинается история…»

В.А.Жуковский. Портрет работы художника К.П.Брюллова, 1838 г.

Жуковский обладал удивительной разносторонностью и глубиной познаний, особенно в истории и литературе, а ещё целеустремлённостью, ответственностью и скрупулёзностью. Он поставил себе задачей не только познакомить будущую императрицу с русским языком, но и стать как бы её проводником в русскую культуру, помочь ей полюбить русскую литературу наравне с родной немецкой. По просьбе Шарлотты Жуковский переводил стихотворения Фридриха Шиллера и Иоганна Гёте. Сам же преподаватель, найдя в своей царственной воспитаннице родственную романтическую душу, был, по его собственным словам, «очарован». Её тонкий вкус, любознательность и обострённое чувство прекрасного делали Александру Фёдоровну не только интересным собеседником, но и в известной мере способствовали активной творческой работе Василия Андреевича.

Занятия императрицы языком, знакомство с современной русской литературой, где по воле учителя главное место занимал опальный и ссыльный Пушкин, по существу превратились в литературные чтения. В 1825 году к ним присоединился и цесаревич Александр Николаевич. Не без влияния супруги самодержца Жуковский был официально назначен наставником наследника, причём с обязанностью руководства всем процессом воспитания и образования и поручением составить «План учения».

Василий Андреевич был лично знаком с писателем, историком и автором «Истории государства Российского» Николаем Карамзиным, любил его и находился под определённым влиянием его мировоззрения, что отразилось и на программе обучения цесаревича. «План учения», который утвердил сам император, был рассчитан на 12 лет и сводился к воспитанию «не царя, но человека», о чём Жуковский пророчески написал ещё в стихотворении, посвящённом рождению Александра:

[…] Да на чреде высокой не забудет
Святейшего из званий: человек.
Жить для веков в величии народном,
Для блага всех — своё позабывать,
Лишь в голосе отечества свободном
С смирением дела свои читать:
Вот правила царей великих внуку. […]

Николай Павлович не препятствовал занятиям наследника. Его самого воспитывал генерал-адъютант, генерал от инфантерии Матвей Ламздорф (Густав Матиас Якоб Фрайхерр фон дер Венге граф Ламбсдорф), бывший глава Курляндской губернии. По-видимому, Николай со временем понял, что от учительской деятельности генерала он получил немного. Отчасти из-за увлечения военным делом, отчасти из-за наставника, не способного дать ученику широкий общекультурный и политический кругозор. Ламздорф, по воспоминаниям современников, в том числе товарища Пушкина по лицею барона Модеста Корфа, ставшего «главноуправляющим II Отделением Собственной Его Величества канцелярией», не обладал ни одной из способностей, необходимых для воспитания великих князей, призванных оказать влияние на судьбы своих соотечественников и на историю своего государства.

Александру были назначены и другие учителя, тоже люди не случайные, немало знающие и занимавшие видные места в тогдашней императорской власти и духовной жизни России. Юриспруденции учил действительный тайный советник Михаил Сперанский, закону божию — известный богослов Василий Бажанов, истории, географии и статистике — профессор Константин Арсеньев, финансам — министр Егор Канкрин, дипломатии — посланник Филипп Бруннов, естественным наукам — академик Карл Триниус. Александру также преподавали европейские языки и военные науки, которые он, как все Романовы, знал и любил. Учился он и фехтованию.

Отлично зная, о каких поэтах и произведениях заходит речь на занятиях Жуковского с сыном, Николай Павлович не вмешивался, хотя начальных суждений о Лермонтове не изменил. Не подвигли его к перемене мнения и донесения, доходившие в Петербург с театра военных действий.

Переведённый за участие в дуэли с сыном французского посла де Барантом в отправлявшийся на один из самых горячих участков войны на Кавказе Тенгинский пехотный полк в звании поручика, Лермонтов сразу же обратил на себя внимание не только независимостью взглядов. Командиры и сослуживцы, говоря о ссыльном офицере, отмечали сопряжённое с «величайшею для него опасностью» «отменное мужество». Лермонтова называли среди «храбрейших», а его «самоотвержение выше всякой похвалы»… «Был отчаянно храбр, удивлял своею удалью даже старых кавказских джигитов»… «Был всегда первый на коне и последний на отдыхе»…

Лермонтов трижды представлялся к воинским наградам. В первый раз к весьма высокой для пехотного поручика — ордену Святого Владимира 4-й степени с бантом, но в штабах, где тонко чувствовали петербургские настроения, на всякий случай решили дать ему орден рангом пониже — Станислава 3-й степени. Генерал-лейтенант Аполлон Галафеев испрашивал для Лермонтова «перевод в гвардию тем же чином с отданием старшинства». Князь, флигель-адъютант полковник Владимир Голицын, близко знавший и Пушкина, и Лермонтова, будучи командующим кавалерией на левом фланге Кавказской линии, высоко оценил участие молодого поручика в осенней экспедиции 1840 года в Малую Чечню. Князь указал в рапорте, что Лермонтов действовал «всюду с отличною храбростью и знанием дела», проявив в сражении при реке Валерик «опыт хладнокровного мужества». заключение Голицын представил ссыльного офицера к награждению золотой саблей с надписью «За храбрость».

Однако никаких наград Лермонтов не получил, Николай I лично вычеркнул его из реляции. Государь не только «не изволил изъявить монаршего соизволения на испрашиваемую награду», но ещё и приказал, «чтобы начальство отнюдь не осмеливалось ни под каким предлогом удалять его от фронтовой службы в своём полку», то есть фактически лишил Лермонтова возможности вновь отличиться в боях…

Император Николай I

Отношение Николая к Лермонтову понятно. Царь ясно осознавал и, безусловно, не мог принять взгляды Лермонтова по социально-политическим вопросам; они были много глубже и шире, чем у остававшихся на памяти Николая участников декабрьского восстания 1825 года, когда он только-только взошёл на императорский трон. Лермонтов же, глубоко осмысливая явления николаевской жизни, не желал мириться с окружающей действительностью, подвергал её резкой обличительной критике, чем, конечно, был однозначно враждебен всей властной иерархии. Поэт, в отличие от многих декабристов, отнюдь не обманывался проблесками свободной мысли, которые вопреки свирепой цензуре прорывались в некоторых журналах.

И всё же, главное: Николай, невзирая на собственное неприязненное отношение к содержанию некоторых уроков, включая творчество Лермонтова, не мешал наставнической деятельности Жуковского. Впервые в императорской семье во главе воспитания и образования наследника государя стал русский — поэт, гуманист, просветитель. Василий Андреевич делал упор на терпимость к иному мнению, а не на беспрекословное солдатское подчинение. Относился он к образованию и воспитанию наследника очень ответственно, несмотря на расстроенное своё здоровье, которое принуждало его не раз уезжать за границу лечиться.

Надо признать, что Жуковский вполне оправдал возложенное на него императором поручение. Во многом благодаря Жуковскому, Александр вырос в атмосфере честности, благородства и в целом был воспитан гуманистически, что не могло не отразиться на всей его дальнейшей жизни. Естественно, в литературных уроках Александру Николаевичу наряду с Пушкиным, Гоголем, Батюшковым, Боратынским и другими выдающимися современниками неизменно присутствовал Михаил Лермонтов, столь чтимый учителем. Достаточно сказать, что стихотворение «Смерть Поэта», вызвавшее негодование царя, Жуковский не раз читал цесаревичу.

И хотя исследователи отмечают, что в Александре гуманистическое начало, взращенное Жуковским, входило в противоречие с казарменными настроениями родителя, он, став монархом, не просто так получил прозвище «Царь-освободитель». Александр II вступил на престол 19 февраля 1855 года, в крайне трудный для России период: поражение в Крымской войне и последовавшая за ним политическая изоляция России в Европе была — и наследник это сознавал — следствием всей политики его отца. Необходимы были перемены. Как бы то ни было, в основном благодаря наставнику, Россия действительно получила во главе страны прежде всего настоящего государственного деятеля, а потом уже военного.

Портрет Императора Александра II. Художник И.А. Тюрин

Понятно, не стоит идеализировать «гуманизм» самодержавного властителя; воспринимать Александра II как благодетеля своего народа, дарующего освобождение с землёй, конечно, ошибочно. Но нельзя и огульно отрицать, как было в недавнем прошлом некоторыми советскими историками, позитивное значение преобразований, совершённых Александром II, — отмену крепостного права, финансовой, земской, судебной, цензурной, городского самоуправления, высшего и среднего образования, военной и других реформ. Поначалу принятые большинством жителей страны, эти реформы с годами стали считаться, с одной стороны, слишком революционными, а с другой — недостаточными. К концу своего правления император не устраивал ни ретроградов, ни революционеров. Он пережил шесть покушений и закончил свой жизненный путь от рук террориста-народовольца. Гибель его не стала толчком для мятежей, а послужила поводом для массовой скорби, включая не жаловавших царя либералов.

Творчество молодого и опального поэта Лермонтова было близко наставнику царя, что, конечно, очень отражалось в его занятиях с наследником. Объясняется это и тем, что как основоположник русского романтизма Жуковский оказал большое влияние на многих русских литераторов XIX века, в том числе Лермонтова. Более того, в своей ранней поэтической поре Михаил брал за образец элегии и баллады Жуковского. В тетради ещё 13-летнего подростка Михаила содержится список поэмы Джорджа Байрона «Шильонский узник» в переводе Жуковского, а в Тарханах над письменным столом до сих пор висит портрет Жуковского.

Лермонтов, как и многие воспитанники благородного пансиона Московского университета, увлекался романтической поэзией, заучивая наизусть многие произведения Жуковского. На публичном экзамене прочитал элегию «Море» и, по воспоминаниям домашнего учителя и первого пансионного литературного наставника, преподавателя русского и латинского языков Алексея Зиновьева, «заслужил громкие рукоплескания».

Влияние Жуковского зримо сказывалось в ранних произведениях Лермонтова. Правда, уже в это время он начал искать свой путь. Со временем обаяние классика русского романтизма для Лермонтова несколько утратилось. Позже поэт даже пародировал некоторые стихотворения Жуковского. Однако это никак не отразилось на восприятии мэтром молодого поэта. Жуковский ясно понимал, фигура какого масштаба появилась в русской литературе. Благодаря связям Василия Андреевича в журнале «Современник» было опубликовано «Бородино», а «Песня про купца Калашникова» увидела свет в «Литературных прибавлениях к “Русскому инвалиду”».

В январе 1838 года состоялось личное знакомство Жуковского с Лермонтовым, только что благодаря хлопотам бабушки возвращённым из первой кавказской ссылки. При встрече Жуковский подарил поэту экземпляр «Ундины» с дарственной надписью. Общение происходило в салонах Николая Карамзина и знаменитой фрейлины Александры Смирновой-Россет, где велись литературные и политические дискуссии.

Осенью 1839 года официально заканчивалось обучение Александра Николаевича у Жуковского. Будущий император сел за парту восьмилетним мальчиком, а покинул класс уже двадцатилетним юношей. Ещё раньше он был введён отцом в состав ключевых государственных сообществ империи: в Сенат — высший государственный орган законодательной, исполнительной и судебной власти, подчинённый императору, а также в состав Святейшего правительствующего синода. В жизни наследника начинался новый этап подготовки к будущей деятельности государя — с 1841 года он член Государственного совета, в 1842-м — член Комитета министров.

Тем не менее, связь наследника престола с уже бывшим наставником не прерывалась. 16 апреля 1841 года, в день бракосочетания Александра Николаевича, Жуковский был произведён в тайные советники и назначен «состоящим при цесаревиче». В этой почётной должности Жуковский числился до конца жизни. Когда же в семье Василия Андреевича появился сын Павел, его крёстным отцом стал великий князь Александр Николаевич.

Уроки великой русской литературы, данные наставником, не угасли и когда царственный ученик стал императором Александром II. Интерес к романтической поэзии, в частности, к творчеству Лермонтова, сохранился у него навсегда, и это не было секретом для многочисленного окружения царской семьи.

Зная об этом, некая Елизавета Егоровна Назарова, очевидно, вхожая в круг приближённых к государю, 24 ноября 1873 года написала императору письмо, в котором благодарила за данные им средства на поездку в Италию для лечения своей дочери.

В настоящее время письмо, записка и рисунок пастелью на сероватой бумаге хранятся в Государственном архиве Российской Федерации в фонде рукописного отделения библиотеки Зимнего дворца.

Начальник отдела Госархива РФ, кандидат исторических наук Марина Сидорова рассказывает:

— Рисунок был впервые обнаружен в августе 1960 года известной исследовательницей творчества Лермонтова Эммой Герштейн и тогда же опубликован в журнале «Смена». Предположительно изображён представитель одного из кавказских народов, которых так красочно описывает Лермонтов в своих юношеских поэмах «Измаил-Бей», «Хаджи-Абрек», «Аул Бастунджи». Однако ещё тогда исследовательницу смутили некоторые детали на портрете, очень реалистично переданные Лермонтовым и никак не соответствовавшие «типу горцев тех времен».

Через несколько месяцев после публикации лермонтовской находки рисунок поэта в архиве изучил журналист и литературовед Леонид Прокопенко. Он высказал предположение, что на рисунке изображён «чрезвычайный посол турецкого султана Махмуда, известный Мушир Галиль-Паша», посетивший 22 декабря 1833 года Школу гвардейских подпрапорщиков и юнкеров, где учился Лермонтов. Ссылка на эту версию была опубликована в исследовании Виктора Мануйлова «Летопись жизни и творчества М. Ю. Лермонтова». С такой атрибуцией рисунок был опубликован в юбилейном буклете ГА РФi, хотя в некоторых других изданиях он фигурирует с названием «Горец».

Действительно, такие элементы одежды изображённого, как головной убор, украшенный драгоценными камнями, и некий знак отличия, висящий на груди, вполне позволяют предположить, что перед нами портрет турецкого посланника. Однако с той лишь разницей, что это портрет не известного Галиль-паши, а портрет другого чрезвычайного турецкого посланника Февзи Ахмет-паши, посетившего Петербург с 22 ноября 1833 по февраль 1834 года.

Лермонтов М. Ю. (1814—1841). Портрет турецкого посланника в Петербурге Февзи Ахмет-паши. 1833. Бумага, пастель. 15х11,5. Надписи: слева: 1833 М. Л.; внизу: Лермонтов. ГА РФ. Ф. 728. Оп. 1. Д. 2969. Л. 1.

Мушир, т. е. маршал, командующий гвардией Ахмет-паша, был одним из трёх сановников, кто с турецкой стороны подписал Ункяр-Искелесийский договор 1833 года. В конце ноября того же года он в качестве чрезвычайного посла султана прибыл в Петербург с тем, чтобы торжественно поблагодарить императора Николая I за его помощь Османской империи, когда той угрожало поражение в войне с египетским пашой.

Ункяр-Искелесийский договор — это договор о мире, дружбе и оборонительном союзе между Россией и Турцией. Назван по имени местечка Ункяр-Искелеси близ Стамбула, где был подписан. Поводом к нему стала поддержка султану Махмуду II в борьбе с его непокорным египетским вассалом Мехметом Али. Договор предусматривал военный союз между двумя странами в случае, если одна из них подвергалась нападению. Секретная дополнительная статья договора требовала от Турции закрытия Босфора и Дарданелл для военных кораблей всех стран, кроме России, что вызвало большое недовольство в Париже и Лондоне, рассчитывавших на доминирование в Черноморье. Договор был подписан сроком на восемь лет. В Османской империи была выпущена специальная медаль, которой награждались российские участники экспедиции. В свою очередь, награду турецким деятелям учредили и в Петербурге.

По словам Марины Сидоровой, вряд ли Лермонтов в 1833 году стал бы изображать на портрете Галиль-пашу, визит которого в Россию состоялся тремя годами ранее. Впечатления от этого визита остались в многочисленных мемуарах. Всем мемуаристам прежде всего запомнилась странная одежда посла — вместо национальной одежды непонятный плащ и «безобразный колпак на голове».

Возможно, если бы Лермонтов запечатлел Галиль-пашу — наверняка со свойственными ему насмешливостью и иронией — он обязательно бы отметил эти несуразности в одежде. И ещё одна деталь, которая даёт веские основания считать запечатлённого на портрете мужчину именно Ахмет-пашой.

На груди изображённого отчётливо виден некий знак отличия круглой формы на ленте. Очевидно, это та самая медаль, которую учредил император Николай I о событиях 1832 года для награждения турецких войск, стоявших в одном лагере с русским десантом. Всего было изготовлено 168 золотых и 2265 серебряных медалей, а 8 золотых наград, предназначенных для высших турецких сановников, украсили бриллиантами. Медали носились на груди на красных лентах.

Февзи Ахмет-паша, кроме командования султанской гвардией, являлся ещё и везиром (т. е. министром и одним из высших чиновников). Безусловно, он был в числе тех, кто получил одну драгоценных российских медалей и, приехав в Петербург, везде появлялся с нею, что и запечатлел на своём рисунке поэт.

Лермонтов менее известен как художник. Между тем он имел большое дарование к живописи. Любовь к рисованию проявилась у Лермонтова очень рано. По рассказам его близкого друга Святослава Раевского, пол в детской комнате в Тарханах был покрыт сукном, и величайшим удовольствием ребёнка было ползать по нему и чертить мелом. Любопытно, что на самом раннем портрете, очевидно, заказанном бабушкой, Лермонтов изображён в возрасте четырех-пяти лет с мелком в руке. Биографы отмечают, что в юношестве он даже колебался между живописью и поэзиею.

Портрет М.Ю.Лермонтова в возрасте 3-4 лет 1817-18 гг. Неизвестный художник

Переехав в 1832 году в Петербург, Лермонтов не прекращал своих занятий живописью. Здесь он берёт уроки у известного автора жанровых сцен Петра Заболотского, преподававшего во многих петербургских аристократических семьях, и, как отмечают исследователи, его влияние на своего ученика было несомненным. Заболотский оставил лучший по сходству портрет Лермонтова.

Лермонтов, автопортрет

В российских музейных и архивных коллекциях имеется немало работ поэта. До нас дошли 11 картин, исполненных маслом, 51 акварель, 50 рисунков на отдельных листах, 2 больших альбома с почти тремя сотнями рисунков и, наконец, около 70 зарисовок, находящихся в рукописях поэта. Он любил дарить своим друзьям и приятелям свои картины, акварели и рисунки. Дарил их он и учителям рисования Петру Заболотскому и Александру Солоницкому.

Портрет Лермонтова работы однополчанина Д.П. Палена. 1840 г.

Рисунок из фонда ГА РФ, как явствует из содержания письма Назаровой, поменял несколько владельцев. Лермонтов подарил его своему первому учителю рисования Солоницкому, очевидно, послав рисунок в письме или с оказией, так как сам в Москве до 1835 года не появлялся.

Сведения о Солоницком очень ограничены. В издании «Список русских художников», выпущенном Императорской Академией художеств в 1914 году, говорится, что «живописец акварельный» Солоницкий был удостоен в 1839 году академией звания «неклассного художника» за картину, изображающую «родителей, учащих детей своих благочестию».

Александр Солоницкий, в свою очередь, передарил портрет своей ученице Юлии Бальтус. Она была дочерью учителя французского языка при университетском пансионе Антона Бальтуса. До 1815 года Антон Карлович, «из иностранных дворян французской нации», был домашним учителем «в доме госпожи Голофтеевой». Возможно, бывая в одних и тех же домах, Бальтус и Солоницкий подружились и последнего пригласили в качестве учителя рисования к детям Бальтуса. Юлия Бальтус впоследствии стала профессиональной художницей, в 1852 году окончила Академию художеств.

— Смеем предположить, — говорит Марина Сидорова, — что рисунок Лермонтова Юлия Антоновна получила от своего первого учителя как знак признания её художественного таланта и достоинств портретиста.

К сожалению, мы не знаем, почему Бальтус рассталась с рисунком и отдала его своей приятельнице Елизавете Егоровне Назаровой, в конечном счёте оказавшимся в качестве подарка в архиве Александра II.

Принятый и сохранённый в личном архиве подарок говорит не только о продолжавшейся приязни царя к романтической поэзии и её свободолюбивому певцу. Он обнаруживает и удивительную схожесть — при всём огромном различии положений и обстоятельств — трагических судеб и поэта, и императора. С одной стороны, один из первых провозвестников революционно-демократических взглядов, получивших развитие лишь во второй половине XIX века. И с другой, правитель, понимавший властное требование изменений в государстве и обществе, но скованный сословными предрассудками и не способный преодолеть свою нерешительность и страх перед вызовами времени.

С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока. […]

— написал в стихотворении «Пророк» «сын страданья», Михаил Лермонтов, сам, по словам Александра Герцена, «один из пророков русского народа».

[…] Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:
«Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!
Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!»

Вячеслав Тарбеев,
советник директора Государственного архива Российской Федерации