Пётр Великий изучает судостроение в Заандаме. Гюстав Ваппер

Несмотря на преобладающие в литературе представления о неспособности Петра I к концептуальным обобщениям, многое свидетельствует о том, что царь обладал достаточным интеллектуальным потенциалом для подобного рода творчества. Сформулированные им идеи и замыслы — как осуществлённые, так и не реализованные при жизни первого российского императора — стали программным ориентиром государственного строительства и общественного развития на столетие вперёд.

ПРАКТИКА VS ТЕОРИЯ

В своих грандиозных преобразованиях Пётр I был вынужден взять на себя роль не только практика (политика, полководца, организатора производства и т. п.), но и идеолога преобразований — роль, которую в странах европейского Запада, имевших долгую традицию «воспитания интеллекта», играли выпускники университетов. Поэтому, размышляя о Петре как авторе концепции нового государства, надо начать разговор с рассуждений о его интеллектуальном потенциале, о самой способности к такого рода умственной работе. Ведь в общественном сознании он стереотипно видится, скорее, с топором, чем с пером: рубит корабль, рубит головы стрельцам, прорубает «окно в Европу». «Царь-плотник», но никак не интеллектуал, не «философ на троне». Созидатель — да. Мыслитель — едва ли…

Так был ли Пётр интеллектуалом? Ответить на этот вопрос сходу вроде бы не получается. Само понятие «интеллектуал» очень позднего происхождения, к тому же обременено множеством значений, не всегда применимых к людям типа первого российского императора. Пожалуй, главное тому препятствие — оппозиционность как качество, неизменно приписываемое «настоящему» интеллектуалу. С этой точки зрения Пётр по определению не мог быть интеллектуалом, хотя бы потому, что сам являлся властью. Но при таком подходе нам придётся, например, вычеркнуть из «списка интеллектуалов» Екатерину II, оставив там Николая Новикова…

Однако, если не допускать стереотипной подмены понятия «интеллектуал» понятием «интеллигент», нагруженного в русской традиции многочисленными смыслами, то выходом из ситуации становится поиск иных рамочных критериев, отличающих интеллектуалов от не-интеллектуалов¹См.: Фадеева Л.А. Дискуссии об интеллектуалах в контексте политической истории Запада // Диалог со временем. 2012. № 41.. (По этому пути идут сейчас такие исследователи, как Л.П. Репина, Н.П. Матханова, И.В. Ружицкая, О.Г. Агеева и др.²См.: Репина Л.П. Историческая наука на рубеже ХХ — XXI веков: социальные теории и историографическая практика. М., 2011; Матханова Н.П. Чиновники-интеллектуалы в Сибири XIX в. // Известия Иркутского гос. ун-та. Сер.: История. 2018. Т. 25; Ружицкая И.В. М.А. Корф: бюрократ или интеллигент? // Отечественная история. 2005. № 4; Агеева О.Г. Пётр I: у истоков российского имперства // Отечественная история. 2005.) Суть его заключается в том, чтобы при определении интеллектуалов опираться на семантическую основу слова, а не на дискурсивные коннотации понятия, то есть отнести к этой категории людей, занимающихся наиболее сложными видами умственной деятельности и обладающих способностью произвести собственный «интеллектуальный продукт». С этой точки зрения Пётр I без сомнения может быть отнесён к интеллектуалам. Его природный ум, литературная одарённость, необычайная широта кругозора, стремление к постоянному саморазвитию, начитанность, чрезвычайно богатые речевые способности неоднократно отмечались современниками, признавались практически всеми историками и находят подтверждение в лингвистических и культурологических исследованиях.

Универсальный мореходный астронавигационный инструмент, включает в себя часы солнечные универсальные механические. Италия, Венеция 1697 год. Предмет из Кабинета Петра Великого, Государственный Эрмитаж

Учитывая это, доказывать способности царя Петра к интеллектуальной деятельности — всё равно что ломиться в открытую дверь. Но дело в том, что, признавая выдающиеся умственные дарования первого русского императора, ряд историков отказывают ему в умении сводить полученные знания в большую систему, в программную идею, чётко выраженную мировоззренческую концепцию, а более конкретно — в формулирование цельной программы реформ. Среди тех, кто придерживался такого мнения — специалисты очень высокого уровня, лучшие знатоки эпохи, начиная от М.М. Богословского, проводившего эту мысль через ряд своих исследований, до Н.И. Павленко, писавшего о «хаотичном и поспешном» характере петровских преобразований, Х. Баггера (Пётр «так и не стал теоретиком»), отчасти В.И. Буганова и Е.В. Анисимова, отмечавших бессистемность и хаотичность процесса реформ, хотя и признававших, что в последний период Петровского царствования они всё-таки стали складываться в некую систему³Подробнее см.: Богословский М.М. Пётр Великий по его письмам // Богословский М.М. Российский XVIII век. Кн. I. М., 2008; Павленко Н.И. Пётр Великий. М.,1990; Баггер Х. Реформы Петра Великого в России // Царь Пётр и король Карл: два правителя и их народы. М., 1999; Буганов В.И. Пётр Великий и его время. М., 1989; Анисимов Е.В. «Шведская модель» с русской «особостью» // Звезда. 1995. № 1. .

Неоднозначность оценок Петра в этом смысле проистекает от того, что, во‑первых, историки, как правило, смешивают представления царя о государстве и его практическую реформаторскую деятельность. Между тем и другим несомненно существовала взаимосвязь, но было и много различий. Одно дело — декларации и устремления, другое — их воплощение в жизнь. Во-вторых, подобные оценки — результат ещё одного исходно неверного посыла: противопоставления практического и теоретического (если Пётр практик и прагматик, то он-де по определению не способен на концептуальное обобщение).

Часы солнечные универсальные механические. Англия, начало XVIII века. Предмет из Кабинета Петра Великого, Государственный Эрмитаж

Проследить историю развития воззрений Петра I на проблемы государственного строительства, вычленить в этом процессе идеологическую составляющую, выявить источники влияния, формировавшие концептуальные предпочтения царя в этом вопросе, очень непросто потому, что (как ни парадоксально) обо всём этом написано очень много. Но обилие написанного рассредоточено и не систематизировано. В результате, в историографии накопилось множество «общих мест», стереотипных оценок, некоего «информационного шума», которые приводят либо к противоречивым выводам, вроде вышеупомянутых (необычайно грамотный и начитанный человек, но не способный к обобщениям; гений, но не «теоретик» и т. п.), либо к не менее противоречивым заключениям (Пётр Великий — чуть ли не адепт теорий Гоббса, Гроция и Пуфендорфа, но при этом «технократ» и «прагматик»). Однако использование исследовательского арсенала смежных дисциплин делает попытку выяснения эволюции политического и идейного дискурса Петра не таким уж безнадёжным занятием.

ДИПЛОМИРОВАННЫЙ СПЕЦИАЛИСТ

Как формировались особенности мышления первого русского императора и в чём, собственно, они заключались? Практически все биографы Петра I и исследователи петровской эпохи констатировали особый интерес царя к техническим и естественно-научным дисциплинам. О.Г. Агеева, характеризуя этапы обучения русского монарха, отметила, что очень рано, в юношеском (по меркам времени) возрасте 15–16 лет, он начал получать «своё второе образование — иное по типу (технико-математическое) и характеру (западноевропейское)», имея в виду под первым образованием традиционное русское, освоенное им в детстве⁴Агеева О.Г. Пётр I: у истоков российского имперства. С. 6..

Современники отмечали, что полученные царём знания имели очень основательный характер и широкий диапазон. Можно сказать, что Пётр стал первым русским монархом — дипломированным специалистом технического профиля, поскольку имел дипломы корабельного и часового мастера. Аттестат, или патент, корабельного мастера, полученный им от Г.К. Поола на Амстердамской верфи Ост-Индской компании в 1697 году, свидетельствовал не только о приобретённых навыках при строительстве фрегата «Апостолы Пётр и Павел», но и о том, что Пётр освоил «корабельную архитектуру» и «черчение планов», то есть теоретическую часть знаний, необходимых мастеру-корабелу. Известно также, что в конечном итоге Пётр остался не удовлетворён именно теоретическим уровнем голландского кораблестроения и, перебравшись в Англию, ещё 3 месяца получал недостающие познания на лондонских верфях.

Пётр Великий посещает в 1698 году лондонские верфи в Дептфорде. Дэниэл Маклис. 1857 год

Стремление царя к глубокому усвоению не только практических навыков, но интересовавших его наук, хорошо известно и по его дальнейшим поступкам.

Красноречив состав его личной библиотеки, обширной даже по европейским меркам (более чем полторы тысячи томов, не считая 1351 наименования собраний карт, чертежей, иллюстративных материалов и нескольких сотен рукописей). Почти на половину, если основываться на подсчётах С.П. Луппова, библиотека состояла из книг по техническим и естественным наукам и дисциплинам — от трактатов по математике и астрономии до трудов по гражданской архитектуре на различных европейских языках. Значительную часть её составляли исторические труды и религиозная литература⁵Луппов С.П. Книга в России в первой четверти XVIII века. Л., 1973. С. 170. Книжный фонд государя мог быть куда больше, если бы в 1714 году он не передал часть его в библиотеку Академии наук..

Владение Петром большим количеством ремёсел, его устойчивый интерес и основательные познания в математике, физике, военно-инженерных дисциплинах, баллистике и т. п. обычно служат доказательством узкоспециального характера его образования. Отсюда — вывод о характере его мышления, прагматическом и даже технократическом. Но надо помнить, что все эти познания легли на фундамент традиционного образования, гуманитарного по своей природе и, пожалуй, не менее глубокого по уровню усвоения.

Астролябия круглая. Великобритания, первая четверть XVIII века. Мастер Джон Раули. Предметы из Кабинета Петра Великого, Государственный Эрмитаж

Пётр живо интересовался древней и новой историей и иностранными языками, из которых освоил голландский и немецкий. Известно к тому же, что с детских лет он был очень начитан в религиозной литературе, знал наизусть основные книги Нового Завета, умел вести беседы на богословские темы. Даже представители иных христианских конфессий отмечали эти свойства русского монарха. Одна из оценок в этом отношении принадлежит известному богослову Джилберту Бёрнету, епископу Солсбери. В письме от 19 марта 1698 года руководителю певческой капеллы в Йорке Фаллю он отметил:

«Дорогой сэр!.. После вашего отъезда царь приезжал однажды в Ламбет, видел таинство причащения и рукоположения и остался очень доволен. Я часто бываю с ним. В прошлый понедельник я провёл у него четыре часа. Мы рассуждали о многих вещах; он обладает такой степенью знания, какой я не ожидал увидеть в нём. Он тщательно изучал Священное Писание»⁶Шубинский С.Н. Пётр Великий в Дептфорде // Исторический вестник. 1888. Т. 34. С. 413..

Тот равновесный интерес Петра к самому широкому кругу знаний, который можно понять из общей оценки состава его личной библиотеки, тем более примечателен, если учесть, что она была не коллекцией, собранной из соображений моды и престижа. Это было рабочее книжное собрание. Царь собирал свою библиотеку самостоятельно и целенаправленно: начал масштабные закупки иностранной литературы уже в ходе Великого посольства и продолжил приобретать книги крупными партиями и позднее, даже в самые тяжёлые годы Северной войны.

Книга Карела Алларда «Новое голландское кораблестроение». Из библиотеки Петра Великого

Следует также помнить, что в ту эпоху между техническим, естественно-научным и гуманитарным знанием не пролегало того жёсткого разграничения, которое станет свойственно наукам впоследствии, когда их развитие пойдёт по пути углубления специализации. Интеллектуал раннего Нового времени был типом универсальным: математик и физик, одновременно — историк, философ и богослов — явление для эпохи не редкое. Пётр, несомненно, относился к такого рода людям. Это означает, помимо прочего, что его довольно ранние и при этом основательные знания в области, к примеру, математики, геометрии, фортификации и гражданской архитектуры не только служили прагматическим целям, но имели дисциплинирующее воздействие на сам процесс мышления и познания, давали материал и методику для формирования представлений о политике, морали, государственном управлении. Мир упорядоченных, регулярных предметов и явлений в технических областях знания вполне мог воспитывать в мировоззрении Петра склонность к переносу таких же представлений на жизнь государства и общества.

ПЕТРОВСКИЙ «АВАНГАРД»

То, что Пётр обладал способностями мыслить ассоциациями и яркими образами, подтверждается исследованиями его речевых особенностей. Взаимосвязь языка и мышления сегодня не нуждается в доказательствах; речь раскрывает особенности сознания и процесса познания.

Лингвистические исследования специфики языка первого русского императора, основанные на анализе его огромного, в первую очередь, эпистолярного письменного наследия, показывают, среди прочего, мощную лингво-когнитивную составляющую его языковой личности и, в частности, активное и охотное использование им в речи того, что на современном научном языке называют практикой вторичных номинаций, из которых едва ли не излюбленным приёмом Петра являлся метафорический перенос⁷Подробнее см.: Гайнуллина Н.И. Языковая личность Петра Великого (Опыт диахронического описания). Алматы, 2002..

В этом смысле Пётр как интеллектуальная личность был очень «авангарден» по российским меркам и в то же время безусловно вписывался в общеевропейский барочный контекст. Метафоричность и образность петровских текстов хорошо известны и историкам⁸Успенский Б.А. Царь и Бог // Успенский Б.А. Избранные труды. Т.I. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994. С. 112.. Эти характерные черты языка и мышления Петра I говорят о способности этого человека к смысловому переносу опыта и знаний, полученных в рамках одних предметных полей, на другие. Историки, упрекающие Петра за узкий прагматизм и отказывающие ему в способности создания общей идеи реформ, во‑первых, не берут во внимание то, что прагматизм и рационализм были общими свойствами философских идей европейского Просвещения, а, во‑вторых, неоправданно понижают значимость прагматизма как именно интеллектуального качества.

Планка орудийная прицельная. Западная Европа, конец XVII – начало XVIII века. Предметы из Кабинета Петра Великого, Государственный Эрмитаж

Между тем, современные специалисты, занимающиеся изучением проблем психологии мышления, пришли к пониманию значащих для оценки когнитивных способностей Петра I вещей. Прежде всего это наработки академика Б.М. Теплова, родоначальника школы дифференциальной психологии, и его последователей, в фокусе интересов которых находится феномен практического мышления — того самого, наличие которого, по устоявшемуся мнению, не позволяло русскому царю формулировать обобщающие идеи⁹Подробнее см.: Панкратов А.В. Субъектность как одно из свойств обобщений практического мышления // Практическое мышление: специфика обобщения, природа вербализации и реализуемость знаний. Ярославль, 1997; Варёнов А.В. Ситуационная модель: коммуникация событий или коммуникация отношений // Там же; Корнилов Ю.К., Панкратов А.В. Практическое мышление как высшая психологическая функция // Там же; Арпентьева М.Р. Практическое мышление // Б.М. Теплов и современное состояние дифференциальной психологии и дифференциальной психофизиологии. М., 2017..

«Настоящий практик-специалист — поясняет один из представителей этой школы,  — всегда “гений целого” и “гений деталей”, соединяющий разные способы постижения себя и мира. Его мышление перерабатывает информацию, обладающую колоссальной сложностью, таким образом, чтобы создать простой и ясный результат»¹⁰Арпентьева М.Р. Там же. С. 116..

Важно и то, что современная психология перестала воспринимать соотношение практического и теоретического мышления как уровневых явлений, то есть отошла от античной традиции, согласно которой теоретическое мышление всегда считалось более «высоким», чем практическое. Практическое и теоретическое мышление теперь рассматриваются как рядоположенные, но различаемые по разным способам получения информации, её обработки и конечному интеллектуальному продукту. Эти теоретические положения вполне пригодны для понимания характера интеллектуальных способностей Петра I, особенностей его стиля мышления.

Пётр I. 1982–1984 годы. Сергей Кириллов

В подобной исследовательской «оптике» становится очевидно, что отмечаемый всеми историками прагматизм Петра не был ограничением или препятствием в конструировании им больших обобщающих идей, сформировавших и вдохновивших проект кардинального преобразования Российского государства.

Текст: Дмитрий Редин, доктор исторических наук, Уральский гуманитарный институт
Уральского федерального университета

Источник: Вестник «Воронцово поле» №2, за 2022 г.

• 350-летие Петра Великого
• 350-летие со дня рождения Петра I