19 июля 2023 года исполнится 130 лет со дня рождения Владимира Маяковского

19 июля 2023 года исполнилось 130 лет со дня рождения Владимира Маяковского

В Коллекции фотопортретов, проходивших по делам полицейских учреждений 1840 – 1917 годов, что в Государственном архиве Российской Федерации, сохранилась учетная карточка Московского охранного отделения на одного из фигурантов дела о нелегальной типографии Российской социал-демократической партии. (ГА РФ. Ф. 1742. Оп.1. Д. 2286).

Владимир Маяковский. Порыв

На фотографиях, как принято в полиции, мужчина лет 17 - 19 с густой копной волос и усиками, какими обычно обладают молодые люди только-только познакомившиеся с бритвой. Два снимка – в 1/7 натуральной величины (поясной портрет анфас и в профиль), а третий - «во весь рост, стоя, в 3/4, в том самом головном уборе, верхнем платье и обуви, в которых был задержан». Рядом с мерной линейкой – голова на уровне 185 сантиметров.

Под портретом арестованного написано: «Маяковский Владимир». И еще: «Возраст по нар<ужному> виду 17 -19. Далее следуют обстоятельные данные о криминалистических приметах: цвете волос и глаз, форме носа и губ, особенностях речи, походки и прочих обязательных пунктах типовой регистрационной полицейской карточки.

19 июля 2023 года исполнилось 130 лет со дня рождения Владимира Маяковского

Речь идет о задержанном объекте наружного наблюдения с кличками «Скорый» и «Высокий», данными ему за способность быстро передвигаться и высокий рост.

Московское охранное отделение в Российской империи было ведущим розыскным учреждением, своеобразной школой политического розыска. Оно активно вело борьбу не только с революционным и оппозиционным движением, зорко следило за любым проявлением свободомыслия, но и с организованной преступностью. К 1917 году в его картотеке числилось более 300 тыс. карточек на лиц, попавших в поле зрения полиции. Во время Февральской революции судьба накопленного материала оказалась под вопросом. По решению Временного правительства Отдельный корпус жандармов расформировывался, а его чины, за исключением тех, кто по возрасту или состоянию здоровья не подлежал призыву в войска, были переданы в Военное министерство. Остальные увольнялись. Архивы, дела переписка политического и общеуголовного характера переходили соответствующим воинским начальникам и прокурорам.

19 июля 2023 года исполнилось 130 лет со дня рождения Владимира Маяковского

Повсеместно начались погромы полицейских учреждений. В Москве ворвавшаяся в помещение охранного отделения толпа, несомненно, руководимая криминальными элементами, ломала шкафы, картотеки, выбрасывала на улицу документы и разжигала костры. Правда, есть и мнение, что служащие охранки, пытаясь скрыть некоторые секретные данные, сами подожгли здание. В огне погибла часть архива - дела, альбомы, каталоги, фотографии.. К счастью, немалая их часть успешно пережила февраль и последующие бурные катаклизмы ХХ века и сохранилась. Одно из них – карточка Маяковского.

В начале 1908 года полиция держала под наблюдением дом некоего Коноплина на Пресне в Ново-Чухнинском переулке (ныне улица Зоологическая). Здесь находилась недавно организованная нелегальная типография московских большевиков и начали печататься прокламации. 29 марта полиция решила покончить с нею и устроили засаду. «Скорого» взяли вместе с кипой газет и прокламаций, которые он, очевидно, еще по недостатку подпольного опыта он принес в типографию.

50-летний следователь по особо важным делам Роман Романович Вольтановский, назначенный по делу, в охранном отделении был человеком не случайным. За ним уже были успешно важные дела об участниках вооруженного восстания в Москве, завершившиеся серьёзными приговорами. Вот что написала о нем в некрологе газета партии прогрессистов «Утро России», содержавшейся братьями банкирами и промышленниками Рябушинскими, 15 января 1917 года. Бывший следователь охранки характеризовался как добросовестный чиновник и защитник престола.

«Покойный занимал очень видное место в судебном мире Москвы,
— писала газета.

— Все крупнейшие дела последних 10—12 лет, прошедшие в московских судах, были подготовлены им <...>. Это был убежденный и неуклонный в своих чиновничьих стремлениях службист, полагающий в основу своей бюрократической карьеры беспощадное применение самых суровых велений закона <...> Из всех норм устава о предупреждении и пресечении преступлений покойный выбирал наиболее ощутительные для подследственных лиц. Вероятно, таких фанатиков следственного дела имел в виду Наполеон, сказавший известную фразу: «В этом мире я не боюсь никого, кроме судебного следователя, обладающего правом ареста»…

В тот же день в квартиру, где проживала семья Маяковских, нагрянула полиция. Ольга, сестра Владимира, вспоминала:

«Пока полицейские обыскивали комнату, где жил Володя, сестра <Людмила> спустила на соседнюю крышу в снег несколько пачек нелегальных брошюр из окна угловой комнаты. При обыске ничего не нашли».

В полицейском протоколе записано:

«1908 г., марта 29 дня, я, помощник пристава 1 участка Сущёвcкой части, капитан Алексеев,.. произвёл обыск в квартире, занимаемой Маяковской, причём ничего предосудительного не обнаружено, а также переписок, рукописей и визитных карточек, а также адресов».

Еще в период обучения в кутаисской гимназии быстро взрослеющий подросток увлекся революционными идеями и не раз участвовал в митингах, которые организовывали анархисты и социал-демократы. В 1904 – 1905 годах Кутаис, как и вся Западная Грузия, был серьёзно охвачен волнениями. Осенью 1905 года учебные заведения были закрыты, в городе объявлено военное положение, проводились аресты. Вместе с другими старшеклассниками Владимир ходил на митинги, разбрасывал прокламации, бросал камни в полицейских.

Тогда же подросток познакомился с какими-то работами Энгельса и Лассаля.

Сестра Людмила, приехавшая в Кутаис из Москвы, где училась в Строгановском училище, рассказывала:

«Володю я нашла выросшим во всех отношениях. Он был насыщен революцией, горел и жил ее судьбой! Я видела в нем юношу, которому было близко и интересно все, что касалось революции, поэтому я давала ему читать все, что я привезла».

«Речи, газеты. Из всего — незнакомые понятия и слова. Требую у себя объяснений. В окнах белые книжицы. «Буревестник». Про то же. Покупаю всё. Встал в шесть утра. Читал запоем. Первая: «Долой социал-демократов». Вторая: «Экономические беседы». На всю жизнь поразила способность социалистов распутывать факты, систематизировать мир.… Многое не понимаю. Спрашиваю. Меня ввели в марксистский кружок… Стал считать себя социал-демократом: стащил отцовские берданки в эсдечий комитет.

Фигурой нравился Лассаль. Должно быть, оттого, что без бороды. Моложавей. Лассаль у меня перепутался с Демосфеном»…

После смерти отца-лесничего в 1906-м году обедневшая семья в поисках лучшей жизни переехала в Москву. Чтобы сводить концы с концами мать Александра Алексеевна вынуждена была сдавать комнаты и готовить обеды.

«Комнаты дрянные. Студенты жили бедные. Социалисты»,

- отмечал Маяковский в автобиографии.

Постояльцы, студенты Московского университета, много спорили, курили, тащили листовки и иную запретную печать.

Владимир не оставил своих опасных увлечений. Поначалу не годам рослый сын хозяйки присаживался в уголке, «жадно слушая, а потом смущенно, боясь, что откажут, брал почитать «что-нибудь революционное». Позже перестал спрашивать; просто брал и буквально проглатывал запрещенные книги. Встречи с революционерами сыграли большую роль в формировании взглядов будущего поэта.

В Москве Владимир продолжил ходить в гимназию. Классическая гимназия № 5 на углу Поварской улицы и Большой Молчановки в общем-то была известным учебным заведением (позже она стала московской школой № 91, здание не сохранилось). Учился Владимир в одном классе с младшим братом Бориса Пастернака Александром. Здесь, кстати, учились немало юношей, которые с годами оставили заметный след в российской культуре и политике, например, Иван Ильин, Борис Пастернак, Владимир Соловьев, Владимир Фаворский.

Но гимназия не увлекала. Учился неважно, уроки, особенно математика, не ладились.

«Единицы, слабо разноображиваемые двойками. Под партой «Анти-Дюринг»,

— шутливо вспоминал он.

В четвертом классе он познакомился со студентами, симпатизировавшими социал-демократам. Из полицейских документов видно, что в гимназии № 5 выходил нелегальный журнал «Борьба» и собирался кружок учащихся. Но общительный, жадно интересующийся запретными делами Маяковский в автобиографии упоминал о другом нелегальном журнале — «Порыв», который делали в таком же нелегальном социал-демократическом кружке гимназии № 3 на Лубянке, где учился приятель Маяковского Сергей Медведев.

«В гимназии у нас существовал социал-демократический кружок, — рассказывал в своих воспоминаниях Медведев, — в нем, кроме учеников нашей гимназии, принимал участие и Маяковский. Все кружковцы были старше Володи, но отношение к нему было как к равному. - Володя сам на разговор никогда не напрашивался и больше прислушивался. Но все замечания и фактические поправки, которые он вставлял в разговор, всегда производили на нас всех очень благоприятное впечатление».

С Медведевым, ставшим Сергеем Сергеевичем, известным физико-химиком, членом Академии наук СССР, в дальнейшем Маяковского связала близкое знакомство, сохранившееся и в послеоктябрьский период. Пока же они, по воспоминаниям, «получали от организаторов рабочих кружков указания о месте и часе собрания порученного нам кружка для рабочих и проводили в нем разъяснительные беседы по основным пунктам марксистского учения о классовой борьбе, об эксплуататорской сущности капиталистического строя, обсуждали также некоторые вопросы текущей политики большевистской партии и т. д».

Большинство юных авторов «Порыва» считали несовместимым лирику с «социалистическим достоинством». В сохранившихся экземплярах журнала «Порыв» преобладают публицистические статьи. На гектографе было выпущено три номера журнала (за февраль, март и апрель 1907 года. Два из них сохранились.

Они позволяют понять, почему Маяковский так сурово отнесся к своим первым стихотворным опытам. В несколько наивной полемике о задачах поэзии, развернувшейся на страницах одного номера, Маяковский был на стороне тех, кто считал, что всякое искусство, не связанное с революцией, «нужно отринуть беспощадно».

«Беллетристики не признавал совершенно. Философия. Гегель. Естествознание. Но главным образом марксизм. Нет произведения искусства, которым бы я увлекся более, чем «Предисловием <к критике политической экономии>» Маркса. Дома из комнат студентов шла нелегальщина. «Тактика уличного боя» и т.д. Помню отчетливо синенькую ленинскую «Две тактики (<социал-демократии в демократической революции>». Нравилось, что книга срезана до букв. Для нелегального просовывания. Эстетика максимальной экономии».

Знакомый младшей сестры Ольги, студент большевик Иван Карахан участвовал в декабрьском вооруженном восстании и сражался на баррикадах Пресни. В то время, занимаясь с Маяковским математикой, Карахан работал в качестве агитатора в рабочих кружках. Начав с занятий по гимназической программе, Карахан рассказывал подростку о революционных событиях 1905 года и на прогулках стал давать Маяковскому небольшие партийные поручения и систематически заниматься с ним теорией марксизма..

«Я видел в нем товарища, который хотел освоить марксизм и стать активным борцом революции»,

- рассказывал Карахан.

Именно дружба с Караханом дала Маяковскому не только знание марксистской литературы, но и практический опыт подпольной работы.

Материальное положение Маяковских было тяжелым. Семья жила в бедности.

«С едами плохо. Пенсия — 10 рублей в месяц. Я и две сестры учимся».

Денег хронически не хватало. К тому же оставаться в гимназии, продолжая партийную работу, было опасно. В конце февраля 1908 года Маяковский, поддержанный родными, принимает решение об уходе из гимназии. Исключение из гимназии за неоплату в семье не было воспринято как трагедия, тем более, что Владимир обнаружил способности к рисованию и решил серьезно заняться живописью. Прошение матери мотивировалась болезнью Маяковского и отсутствием средств для платы за обучение.

После поражения декабрьского вооруженного восстания революция пошла на убыль. Состояние Московской организации РСДРП было крайне сложным. Арестовывались активисты и руководящие работники партии, полиция громила профессиональные союзы. Нелегальные типографии проваливались одна за другой.

Вступление Маяковского в большевистскую фракцию Российской социал-демократической рабочей партии непосредственно связано с именем будущего советского экономиста, профессора МГУ И МВТУ Владимира Ильича Вегера.

О нем, обладавшем партийным псевдонимом Поволжец, поэт упоминает в автобиографии:

«Были Ломов, Поволжец, Смидович и другие» (Ломов – партийный псевдоним Георгия Ипполитовича Оппокова, активного участника революционного движения в Москве, будущего наркома юстиции и заместителя председателя Госплана СССР. Смидович Петр Гермогенович - участник вооруженного восстания в Москве 1905 года и подавления Кронштадтского мятежа, после Октября 1917-го – председатель Моссовета, занимал ряд важных должностей в советском партийном и государственном руководстве).

«В своей автобиографии,
- рассказывает Вегер,

- где он упоминает меня, Маяковский говорит, что на общемосковской партийной конференции он был избран в состав МК партии. Здесь неудачно употреблено слово «избран», так как может быть сделан вывод, что выборы имели обычный характер, как делается сейчас. В то время так не делалось. Конференция проходила в лесу, в Сокольниках. Сокольническая конференция сформировала Московский комитет. Туда был введен и Маяковский».

Поволжец тогда учился на юридическом факультете Московского университета и был одним из представителей большевиков в центральном университетском органе, организовывавшем митинги и собрания студенческой молодежи. Вероятно, на одном из собраний Маяковский и познакомился с Вегером.

Вот что рассказывает Вегер об обстоятельствах приема будущего поэта в партию:

«Когда Маяковский приходил ко мне, я был парторгом по студенческим делам... Я ведал большевистской группой в Московском университете. Когда Маяковский пришел ко мне, он уже фактически работал в партии, выполнял различные поручения, и пришел ко мне, чтобы сказать, что желал бы сделать партийную работу своей главной, основной работой. Он ставил вопрос так, что он всецело хочет заниматься партийной работой, что на него можно смотреть как на профессионального работника. Связи у него уже были, он знал ряд большевиков и выполнял поручения партийной организации.

Все это показывало, что есть основания послать его на более серьезную работу. Маяковский, хотя ему значилось по документам 15 лет (в действительности 14) , по своему виду ни в коей мере не подходил к этому возрасту. Это был рослый, сильный юноша, которому можно было дать лет 19. Он участвовал в революционном движении и, придя ко мне, сослался на двух видных в то время подпольщиков. Учитывая его участие в рабочем движении, опыт, который он уже приобрел, я сделал вывод, что его можно направить на более значительную и ответственную партийную работу…

Из отзывов, которые о нем были, и из его объяснений у меня создалось впечатление, что он подходит к организаторской работе, к тому же он не болтлив, может хранить секреты и соблюдать правила конспирации…

Нужен был парторг для Лефортовского района. В связи с этим Маяковский представлял интерес. Первое время он мог бы быть заместителем парторга, а через некоторое время и заменить уезжающего товарища. Нужно было подготовить парторга района, который мог бы войти в МК партии… Кроме меня Маяковский проверялся еще одним членом МК».

Из автобиографии:

«1908 год. Вступил в партию РСДРП (большевиков). Держал экзамен в торгово-промышленном подрайоне. Выдержал. Пропагандист. Пошел к булочникам, потом к сапожникам и, наконец, к типографщикам».

В уже цитированных выше мемуарах Сергея Медведева подчеркивается, что в рабочих кружках Маяковскому приходилось выступать с различными докладами и сообщениями каждую неделю. Он всегда готовился к ним весьма добросовестно.

«Рабочие, среди которых выступал тогда Володя, принимали его, как вполне взрослого человека, и относились к нему с уважением. Когда я однажды спросил у его слушателей, как нравятся им его собеседования, они мне ответили: «Прямо, как по книжке читает».

Это означало, как мог я понять из разговоров с ними, что ясному, толковому изложению Володи недоставало на первых порах агитационной зарядки. Но надо помнить, что эта оценка, если я правильно понял ее смысл, относилась к самым первым шагам пропагандистской деятельности Володи... И действительно, на следующем занятии кружка он уже вполне удовлетворил слушателей: говорил он с огоньком, но просто и понятно для слушателей, которые оживленно обсуждали тему, задавали вопросы и т. д. Холодок, появившийся между руководителем и слушателями, пропал бесследно»... Он говорил, что ему много приходится готовиться к занятиям в кружке не по содержанию лекции, а как ее преподнести слушателям.

Следует отметить, что Маяковский пришел к большевикам тогда, когда неустойчивые слои интеллигенции, еще вчера очарованные революционной фразеологией, покидали партию. В советской историографии этот период назывался «мрачной реакцией». Поражение революции и репрессии царского правительства, реальная угроза оказаться в тюрьме или ссылке вызывали разброд в среди неустойчивых молодых людей, примкнувших к социал-демократам в период их наибольшего подъема. Аресты усиливали отток актива, а разложение организаций влекли за собой новые провалы, появление провокаторов, которые наносили большевистскому подполью чувствительный удар за ударом. Все внимание партии было обращено на сохранение и укрепление нелегальной организации. Остро чувствовалась нехватка работников.

Последующие два года, 1908 – 1909, Маяковский, оставивший гимназию, практически полностью посвятил политической деятельности. Он стал пропагандистом и довольно быстро проявил себя как энергичный и распространитель нелегальной литературы. В целях конспирации его знали только как «товарищ Константин». Такой псевдоним Владимир, по-видимому, избрал в память об отчестве отца или умершего от скарлатины в трехлетнем возрасте брате Косте.

Понятно, юный подпольщик и не мог не оказаться в сфере внимания департамента полиции. За свой широкий, размашистый шаг Владимир у филеров получил кличку «Скорый» (между прочим, под таким же именем в полиции проходил и член партии социалистов-революционеров Александр Федорович Керенский). Несколько раз попадал в облавы и, по его словам, во время одной из них был вынужден съесть вместе с переплетом записную книжку, где содержались адреса, которые не должны были попасть охранке.

«Работа Маяковского была пропагандистская и организаторская, он беседовал с рабочими, чтобы их втянуть в активную подпольную жизнь, — писал Вегер. — Затем выпуск соответствующих листовок и организация их распространения и работа в МК. В МК ядро было большое и солидное, и Маяковский здесь не мог играть самостоятельной роли, но он выполнял поручения МК»...

Состав московского комитета РСДРП(б) вследствие арестов беспрестанно менялся, пополняясь новыми людьми. Так Маяковский стал членом МК, хотя по возрасту, казалось, мало подходил к этому.

По свидетельствам современников, Маяковский нередко бывал у Ивана Ивановича Скворцова-Степанова, в то время редактировавшего нелегальную газету «Рабочее знамя». Известный большевик, один из наиболее успешных переводчиков «Капитала», высоко оцененный В.И. Лениным, будущий первый советский нарком финансов, он также вполне может называться наставником «товарища Константина».

В тот период, когда Маяковский был парторгом Лефортовского района, был выпущен целый ряд листовок. Выпускались листовки и отдельными подрайонами. В период, когда Маяковский работал в Лефортове, листовки выпускались на пуговичной фабрике Ронталера; это были прокламации, выпущенные непосредственно от имени партийного комитета. Предприятие было уже известно своим революционным нравом. У Ронталера трудилось 800 рабочих, преимущественно женщины. В 1905 году, когда в Москве одновременно встали крупные мануфактуры и заводы, то стачки начались именно с фабрики Ронталера, она забастовала одной из первых, и вернулась к работе чуть ли не последней. Бастовали полтора месяца и в результате рабочим было прибавлено в заработках и сделаны другие уступки. Ронталерцы даже отвоевали себе право на чтение газет во время работы и право получать их за счет конторы.

В Москве действовало чрезвычайное положение. Бутырская - Центральная пересыльная, Таганская, военная и губернская тюрьмы были переполнены. Из-за большого числа арестованных под тюрьмы переделали несколько районных полицейских домов. Большинство арестованных содержались без предъявления обвинений.

Арест помешал работе Маяковского в Лефортовском районе и в МК.

«Здесь работать не пришлось — взяли»,

— написал Маяковский.

Начальник Московского охранного отделения извещал директора Департамента полиции:

«Ввиду полученных агентурных сведений, что в доме Коноплина по Чухнинскому переулку только что поставлена тайная типография, в ночь на 29 марта в означенном доме был произведен обыск, коим арестована на полном ходу типография Московского комитета Российской социал-демократической рабочей партии».

Молодой подпольщик не знал, что выследившая типографию полиция ночью явилась с обыском на квартиру, где располагалась типография. Днем оставленной в доме Коноплина полицейской засадой был схвачен Маяковский.

«Нарвался на засаду в Грузинах. Наша нелегальная типография. Ел блокнот. С адресами и в переплете»,

— писал Маяковский в автобиографии «Я сам».

Позднее, когда уже велось следствие по делу о тайной типографии, городовой 2-го участка Пресненской части Н.Л. Соловьев показывал на допросе:

«Часа в два дня в квартиру портного явился какой-то молодой человек, позднее в участке назвавшийся Маяковским, со свертком в руках. На вопрос, к кому он пришел, неизвестный ответил: «к портному»; когда же стали расспрашивать подмастерьев портного, находившегося в то время в участке, то оказалось, что задержанный нами человек ходил не к портному, а к тем жильцам, квартиру которых я окарауливал. Я пригласил его следовать за мною в участок, и здесь у задержанного были отобраны те самые прокламации»…

«При осмотре свертка, отобранного у Маяковского, в нем оказалось следующее: 76 экземпляров подпольной газеты «Рабочее знамя», 70 экземпляров прокламации «Новое наступление капитала», четыре экземпляра «Солдатской газеты»… Все статьи в газете направлены на пропаганду идей преступного сообщества в войсках и осмеянию «царской власти».

Московский градоначальник вынес следующее постановление:

«1908 года, марта 29 дня, я, московский градоначальник, генерал-майор Адрианов, получив сведения, дающие основания признать потомственного дворянина Владимира Владимирова Маяковского вредным для общественного порядка и спокойствия, руководствуясь § 21 высочайше утвержденного в 31 <-й> день августа 1881 года Положения об усиленной охране, постановил: означенного Маяковского, впредь до выяснения обстоятельств дела, заключить под стражу при Сущевском полиц<ейском> доме с содержанием согласно ст<атье> 1043 Уст<ава> угол<овного> судопр<оизводства>. Настоящее постановление, на основании 431 ст<атьи> того же Устава, объявить арестованному, а копию с постановления препроводить прокурору Московской судебной палаты и в место заключения задержанного».

На следующий день все задержанные в доме Коноплина, включая «потомственного дворянина», были переведены в Сущёвский полицейский дом, где на них завели учётные карточки, в которые вклеили фотокарточки.

У следователя Романа Вольтановского, заполнявшего регистрационную карточку, сразу же вызвало сомнение в возрасте, которое назвал задержанный: родился 7 июля 1893 года. Спустя неделю сестра Маяковского, Людмила Владимировна, «представила свидетельство Грузино-Имеретинской синодальной конторы от 14 марта 1902 г. за № 3204 в доказательство того, что задержанному ее брату Владимиру Владимировичу Маяковскому 14 лет».

В полиции Маяковский вел себя дерзко, насмехался над сыщиками, предъявлял какие- требования, постоянно скандалил. Во время первого же ареста чины полиции заподозрили у юноши неполадки с психикой и направили на психиатрическое освидетельствование.

Однако заключение, датируемое 1908 годом, гласило:

«В психиатрическом отношении все в порядке».

Вольтановский выносит решение:

«Маяковского привлечь по настоящему делу в качестве обвиняемого в преступлении, предусмотренном 1<-й> ч<астью> 102 ст<атьи> Угол<овного> улож<ения>». В ней говорилось: «Виновный в участии в сообществе, составившемся для учинения тяжкого преступления, статьею 100 предусмотренного, наказывается: каторгой на срок не свыше 8 лет». А статья 100 предусматривала: «Виновный в насильственном посягательстве на изменение в России или в какой-либо ее части установленных законами основными образа правления или порядка наследия Престола или отторжение от России какой-либо ее части, наказывается: смертной казнью».

Маяковский ни в чем не признавался.

Следователю был необходим образчик почерка Маяковского.

«Меня обвиняли в писании прокламации. Я безнадежно перевирал диктант. Писал: «социяль-димокритическая». Возможно, провел».

В графе «по существу предъявленного обвинения обвиняемый объяснил»:

«Я не признаю себя виновным в участии в Московской организации Российской социал-демократической рабочей партии, поставившей своей целью насильственное <ниспровержение>, путем вооруженного восстания, существующего государственного и общественного строя, так как никакого отношения к каким бы то ни было революционным организациям, а в частности и к означенной организации, я не имел и не имею».

По поводу газет и прокламаций Маяковский сообщил, их ему передал молодой человек по имени Александр.

«Своей фамилии он мне не называл, и я этим не интересовался… он мне сказал, что торопится куда-то и передал мне два свертка, обернутые в газетную бумагу и связанные вместе веревкой, попросив меня отнести эти свертки по следующему адресу: Ново-Чухнинский переулок, дом Коноплина, кв. № 7»…

Получив свидетельство о несовершеннолетии и не добившись от Маяковского признания себя виновным, следователь был вынужден принять постановление:

«Приняв во внимание состояние здоровья обвиняемого, а также, что ему в настоящее время 14 лет и что показание его заслуживает доверия, признал возможным ограничиться в отношении его одной из менее строгих мер пресечения способов уклониться от следствия и суда, а потому на основании 2 п<араграфа> 416 и 421 ст<атей> Уст<ава> угол<овного> судопроизводства постановил: означенного Маяковского отдать под особый надзор полиции по месту его жительства».

Между тем следствие по делу тайной типографии продолжалось и подозрения с Маяковского сняты не были. Показания обвиняемых и свидетелей проверялись по всем возможным инстанциям.

Так, в ответ на запрос следователя, директор 5-й гимназии сообщал 5 мая 1908 года:

«На отношение от 2 сего мая за № 648 имею честь уведомить, что изображенное на приложенной к означенному отношению фотографической карточке лицо есть, действительно, бывший воспитанник 5-го класса вверенной мне гимназии Владимир Маяковский, обучавшийся в оной с августа 1906 года и уволенный из Московской 5-ой гимназии по постановлению педагогического совета с 1-го марта 1908 года за невзнос платы за 1<-ю> половину 1908 года. Независимо от сего, матерью ученика подано было прошение о выдаче документов и свидетельства об его успехах, так как он «по болезни не может продолжать занятия в гимназии». Все документы возвращены матери под ее расписку; а по выписке из его метрики он родился 7-го июля 1893 года».

Год 1893-й в документе дважды подчеркнут. Вероятно, следователь, не оставивший подозрения и заметив разницу между формулярным списком отца, Владимира Константиновича Маяковского, где указан 1894 год рождения сына, и метриками, усомнился в правильности свидетельства о несовершеннолетии, тем более, что Маяковский выглядел значительно старше. Освободив Маяковского из-под стражи на основании несовершеннолетия, следствие продолжало проверять правильность документов о его возрасте. Был послан запрос на Кавказ.

Второе отделение Грузино-имеретинской конторы святейшего правительствующего синода ответило:

«Вследствие отношения от 22 апреля сего года за № 612, Синодальная контора уведомляет вас, что в метрической книге Имеретинской епархии, Сакопадзевской Георгиевской церкви за 1893 год, в 1-ой части о родившихся, в статье 14-ой мужеского пола, записано: «родился 7-го, крещен 18 июля Владимир; родители его: дворянин Владимир Константинович Маяковский и законная жена его Александра Алексеевна, оба православной веры; восприемниками были: надворный советник Николай Ильич Савельев и девица Анна Константиновна Маяковская; таинство крещения совершил священник Зустин Барбакадзе с причетником Николаем Дясишкадиани».

Но и этого следствию показалось недостаточно. Вызванная в полицию Александра Алексеевна заявила:

«Сыну моему Владимиру Владимировичу Маяковскому исполнится в июле месяце 15 лет. Подобно мужу, сын отличается большим ростом и на вид имеет больше этих лет. Два года тому назад я овдовела и должна была переехать в Москву из Кутаисской губ<ернии>, где служил мой муж лесничим, чтобы дать образование своим детям.

Материальную нужду я стала испытывать после смерти мужа, после которого я получаю пенсию всего в размере 50 рублей в месяц, в то время как имею трех детей школьного возраста. Муж мой был совершенно здоровым человеком и умер от заражения крови после укола пальца. Спиртными напитками он не злоупотреблял. Дети мои, выросшие в деревне, отличаются хорошим физическим развитием. Сын Владимир в прошлом году перенес воспаление в легком, но теперь оправился. Учился он хорошо, наклонностей к шалостям не проявляет и принужден был уйти из гимназии исключительно благодаря болезни. В настоящее время он самостоятельно, без помощи репетиторов, подготовляется вновь для поступления в гимназию в 5-й класс. Более объяснить ничего не имею».

Закончив предварительное следствие 6 июля 1908 года уже другой судебный следователь Руднев постановил:

«Делу дать направление в порядке, указанном 35<-й> статьей Устава уголовного судопроизводства».

Еще через два с половиной месяца состоялось распорядительное заседание Московского окружного суда, на котором Маяковский был признан действовавшим при совершении преступления «с разумением».

11 октября Маяковский в числе других обвиняемых был предан суду Московской судебной палаты. 24 ноября дело поступило к прокурору Московской судебной палаты, а 23 декабря составлен обвинительный акт по делу о подпольной типографии.

«Перед судом Володя уговаривал маму не ходить на разбор дела, а сестру и меня просил не пускать маму, так как беспокоился, что она будет чересчур нервничать и тяжело переживать обстановку суда. Володю ввели под конвоем. Он был худ и бледен в своей неизменной черной сатиновой рубахе. На суде он держал себя внешне спокойно, и только горящие глаза выдавали его состояние. Он улыбался мне и знакомым, которые были на суде»,

- описывала поведение Маяковского на суде сестра Людмила.

В приговоре суда кратко повторялось содержание обвинительного заключения. и относительно «дворянина Владимира Владимирова Маяковского». Признав «его виновным в преступлении, предусмотренном 2<-м> п<унктом> 132 ст<атьи> Угол<овного> улож<ения>, но действовавшим без разумения, не понимая свойства и значения совершаемого, отдать, согласно 41 ст. того же Уложения, под ответственный надзор родителям»…

На следующий день в газетах появились сообщения о суде над организаторами подпольной типографии МК РСДРП. «Московские ведомости» в разделе «Судебная хроника» писали:

«Дело о тайной типографии. 9 сентября в Особом присутствии Московской судебной палаты, с участием гг. сословных представителей, рассматривалось при закрытых дверях дело о мещанине Иванове, крестьянине Трифонове и 14-летнем дворянине Маяковском по обвинению их в принадлежности к социал-демократической партии и оборудовании для партийных целей тайной типографии, в которой ими печатались революционные издания.

Особым присутствием Московской судебной палаты все трое обвиняемых признаны виновными и Трифонов приговорен к шестилетней каторге, а несовершеннолетние Иванов и Маяковский к отдаче родителям на исправление».

Маяковский был освобождён от наказания с передачей под надзор родителей (матери) как несовершеннолетний, «действовавший без разумения».

Так окончилось «дело о тайной типографии МК РСДРП в доме Коноплина по Ново-Чухнинскому переулку».

Владимир знал, что за ним наблюдает полиция. Вероятно, чувствуя, что любым неосторожным движением Маяковский может провалить товарищей, в первое время он не рисковал восстанавливать партийные связи и не включался в активную работу. Безусловно, поэтому, выйдя из тюрьмы, Маяковский не продолжил работу парторга Лефортовского района, во всяком случае на этот счет сведений никаких нет.

Однако полиция не оставила вниманием будущего поэта. Дневники филеров охранного отделения говорят о довольно плотном надзоре за Маяковским, его передвижения по Москве фиксировались чуть ли не по часам. Задачей было выявить круг общения юноши и, главное, выйти на более значительных личностей подполья. С 5 августа на него был заведен индивидуальный дневник наружного наблюдения. На первой странице журнала, посвященного «объектау наблюдения» написаны новые филерские клички: «Высокий», он же Кленовый».

Восстанавливать порванные связи становилось все труднее. Но и упорства и воли не убывало. Впереди были новые опасности, два новых ареста, полицейские части в разных районах Москвы и полугодовое пребывание в Бутырке, причем пять месяцев в камере-одиночке за свой непокорный и буйный нрав Юный большевик приобрел свой первый тюремный опыт и, надо отметить, с честью прошел трудную школу.

В 1910-м году после освобождения из тюрьмы молодой поэт отошел от революционной борьбы, вышел из партии.

«Если остаться в партии — надо стать нелегальным. Нелегальным, казалось мне, не научишься. Перспектива — всю жизнь писать летучки, выкладывать мысли, взятые из правильных, но не мной придуманных книг. Если из меня вытряхнуть прочитанное, что останется? Марксистский метод. Но не в детские ли руки попало это оружие? Легко орудовать им, если имеешь дело только с мыслью своих. А что при встрече с врагами? Хорошо другим партийцам. У них ещё и университет. (А высшую школу — я ещё не знал, что это такое,— я тогда уважал!)

Что я могу противопоставить навалившейся на меня эстетике старья? Разве революция не потребует от меня серьёзной школы? Я зашёл к тогда ещё товарищу по партии — Медведеву. Хочу делать социалистическое искусство. Серёжа долго смеялся: кишка тонка.

Думаю всё-таки, что он недооценил мои кишки».

Сам же Медведев в 1930-е годы признавался:

«Вполне вероятно, что я действительно отнесся к его словам несколько скептически и считал, что он себя переоценивает. Мне казалось тогда, что ему, как всякому человеку, который хочет приобрести основательные знания, необходимо учиться в университете».

Маяковский:

«Я прервал партийную работу. Я сел учиться»… «Отчего не в партии? Коммунисты работали на фронтах. В искусстве и просвещении пока соглашатели. Меня послали б ловить рыбу в Астрахань»…

Эта часть жизни - революционная – будущего выдающегося советского поэтав целом исследована достаточно плотно. В свое время историками и литературоведами были просмотрены архивы Московского охранного отделения, Департамента полиции, Московской судебной палаты, Военно-окружного суда, Центральной пересыльной (Бутырской) тюрьмы, Канцелярии московского градоначальника. В большой степени использовались воспоминания и материалы, хранящиеся в российских государственных архивах, библиотеках и музеях, в первую очередь, в музее Маяковского. Некоторые факты устанавливались в личных беседах с жившими тогда непосредственными участниками событий. На сей счет представляет интерес обзор числа книг и статей, сделанный советским литературоведом Владимиром Федоровичем Земсковым (http://mayakovskiy.lit-info.ru/mayakovskiy/bio/zemskov-v-revolyucionnom-dvizhenii/predislovie.htm).

Разумеется, нет необходимости преувеличивать место и заслуги Маяковского в революционном движении. Это была судьба многих молодых людей из поколения, пережившего искания, надежды, сомнения, разочарования.

Главное, увлечение марксизмом и работа в подполье сыграли определенную роль в формировании мировоззрения молодого поэта, в немалой степени определили направление его творчества и будущую посмертную славу, отдавшего свой могучий талант революционному обновлению жизни, позволили громко сказать: