Сергей Есенин был одним из тех русских литераторов, которые с первых дней Октября приняли революцию и, несмотря на сложные жизненные коллизии, до самого конца оставались с нею, хоть и по-своему, с противоречиями, политической наивностью, житейской неопытностью, известным крестьянским уклоном.

Московский пролог

Великие перемены в России семнадцатилетний юноша словно предчувствовал, когда покинул родное село Константиново в Рязанской губернии. Блестяще окончив начальную школу и двухклассное церковно-учительское училище, Есенин получил звание «учителя школы грамоты». Вставал вопрос, что дальше?

Окончившие второклассную школу работали либо в гражданских учреждениях, либо учителями с зарплатой 10–12 рублей в месяц; некоторые поступали на курсы бухгалтерии. Отдельным счастливчикам удавалось поступить по конкурсу в специальные средние учебные заведения — в учительские семинарии или в церковно-учительские школы.

Сложные семейные отношения, перспектива унылой жизни в селе не радовали, и, рассорившись с матерью и родными, Сергей переехал в Москву, где в одной из лавок работал приказчиком отец Александр Никитич. Отец принял его с тем, чтобы осенью Сергей поступил в учительский институт.

Лето 1912 года в Первопрестольной было жарким. Вторая столица все еще жила под впечатлением апрельского расстрела на Ленских приисках и всколыхнувших город майских массовых забастовок протеста: одновременно бастовали около 200 тысяч человек. Страна понемногу просыпалась после революционных событий 1905–1907 годов. В агентурной записке начальника Московского охранного отделения говорилось: «Подобного повышенного настроения давно уже не было… Многие говорят, что “расстрел” ленских рабочих напоминает “расстрел” рабочих у Зимнего дворца 9 января 1905 года».

Отец устроил сына конторщиком в той же лавке колониальных и мясных товаров, где работал сам, но своевольный юноша там не задержался. Буквально через неделю его уволили — за отказ вставать с рабочего места, когда входила хозяйка, жена купца Николая Крылова. Все вставали, а этот мальчишка – нет.

Отношения между отцом и сыном установились неровные, как это будет в жизни Есенина почти всегда и со всеми. При этом разлад оказался очень серьезным. Помимо откровенного нежелания сына служить в лавке, было увлечение его стихами. Александр Никитич, зная по своему горькому жизненному опыту, как без образования трудно выбиться в люди, сетовал, что тот весьма прохладно относился к родительской затее – сделаться учителем. Отец не верил, что можно прожить на деньги, заработанные стихами. Ему казалось, что ничего путного из этого не выйдет. Стихи для крестьянского парня вещь несерьезная, как говаривал дед Есенина, «пустое дело».

Все это очень огорчало и угнетало Сергея Есенина. Последовали отказ жить вместе с родителем, поиск нового места. «Особенно душило меня безденежье, — признавался он в одном из писем, — но я все-таки твердо вынес удар роковой судьбы, ни к кому не обращался и ни перед кем не заискивал». Однако не это больше всего заботило начинающего поэта.

Ничего стоящего он еще не написал, но пребывал в безошибочном убеждении своего уникального поэтического дара. Юноша действительно глубоко поверил в свой поэтический талант, много и серьезно занимался стихосложением и сочинил уже около четырех десятков стихотворений.

Поиски и разочарования

Накануне, весной, Есенин, на короткое время посетив отца в Москве, пытался пристроить некоторые свои первые стихотворения. В этих попытках познакомился с председателем Суриковского литературно-музыкального кружка Сергеем Николаевичем Кошкаровым, позже ставшим одним из первых советских поэтов (под псевдонимом Сергей Заревой). Кошкаров мгновенно оценил литературный потенциал молодого человека, а после размолвки Сергея с родителем, постоянно упрекавшим сына в несерьезных увлечениях стихами, дал ему приют в своей квартире, правда, ненадолго.

Суриковский кружок — по имени его основателя крестьянского поэта Ивана Захаровича Сурикова — был весьма близок к социал-демократам и, естественно, ко времени прихода Есенина здесь энергично обсуждали события, касающиеся Ленского расстрела и последующих событий.

Новые друзья помогли устроиться на работу поближе к литературной жизни и литераторам – в контору книгоиздательского товарищества «Культура». Одновременно пришлось постигать первые уроки общественно-политической жизни. Тем более что осенью поднялась новая волна стачечного движения; к ноябрю в Москве бастовало уже около 90 тысяч человек. Сначала поводом стали смертные приговоры участникам восстания на Черноморском флоте, а потом избирательная кампания по выборам в Государственную думу IV созыва.

На фото: Типография Сытина. Одно из ее подразделений

Позднее поэт скажет об этом периоде и суриковцах:

«Они мне многое в жизни объяснили, и, может быть, именно благодаря этим людям я не свихнулся в политическом отношении».

Из письма Есенина своему рязанскому другу Григорию Панфилову узнаем, что он «устраивал агитацию среди рабочих письмами». По-видимому, подразумевалось распространение листовок и журнала «Огни» социал-демократического толка. В том же письме он замечает: «Вопрос о том, изменился ли я в чем-либо, заставил меня подумать и проанализировать себя. Да, я изменился. Я изменился в взглядах».

На фото: Есенин первый слева в четвертом ряду

Есенин уже не был тем хоть и решительным до отчаяния, но все же деревенским пареньком, каким еще несколько месяцев назад приехал в Москву. Достаточно быстро избавившись от былой робости, начинающий поэт начал настойчиво штурмовать редакции газет и журналов. Посылал туда стихи, даже на конкурс популярнейшего на рубеже XIX–XX веков поэта Семена Надсона, чьи творения гимназисты и студенты переписывали в тетради, заучивали наизусть, декламировали в самодеятельных театрах. Не избежал поэтической влюбленности в Надсона и Есенин, правда, ненадолго.

Но, увы, все было безрезультатно: нашему поэту в лучшем случае вежливо желали продолжать работать над словом, а чаще всего ответом было просто молчание.

Настроение было угнетенное, — он поэт, и никто не хочет этого понять. К тому же «Культура» в начале февраля 1913 года закрылась. От безысходности Есенин вернулся в Константиново, но поскольку, по его словам, мать для него «нравственно умерла», дома не задержался и вскоре опять направился в Москву.

Товарищи по Суриковскому кружку помогли вновь, нашли ему работу в типографии русского предпринимателя и просветителя, основателя издательства литературы массовыми тиражами «Товарищество И.Д. Сытина». До революции Иван Сытин издавал восемь газет и четырнадцать журналов, его продукция составляла почти четверть всех книжных изданий России. К дешевой сытинской книжке тянулась вся грамотная и трудовая Россия.

Просвещенный предприниматель Иван Дмитриевич Сытин отнюдь не отличался либерализмом по отношению к рабочим. Типография на Новокузнецкой улице, где начал работать Есенин, являлась одной из основных использующих т. н. заемный труд, то есть практически все отдавалось на подряды мелким владельцам, а те, как говорится, драли с рабочих по семь шкур. Потому там периодически возникали стачки. К примеру, во время декабрьского восстания 1905 года типография Сытина на Валовой улице вообще была одним из центров уличных боев и сгорела.

На фото: Есенин в группе работников типографии

Перед Есениным открылся иной по сравнению с лавкой Крылова и конторой «Культуры» мир. После неторопливой, размеренной сельской жизни типография с ее гигантским размахом и бурной, живой жизнью произвела громадное впечатление. Он был весь захвачен работой в ней, готовил и отправлял почту, упаковывал книги. Даже на некоторое время бросил писать стихи. Спустя несколько недель, оценив его грамотность, Сергея назначили подчитчиком, помощником корректора. Читал по авторской рукописи текст, в котором корректор исправлял ошибки в гранках.

«Пришел он кроткий, застенчивый, стесняющийся всех и всего», — рассказывает Анна Романовна Изряднова, работавшая в корректорском отделении, а в 1913 году ставшая его первой гражданской женой и матерью его сына. — По внешнему виду на деревенского парня похож не был… На нем был надет коричневый костюм, высокий крахмальный воротничок и ярко-зеленый галстук и… копна золотистых кудрей. Окружающие окрестили его по первому впечатлению “вербочный херувим”. Но это было только первое впечатление. Кротость скоро прошла».

В числе «сознательных рабочих»

Беспокойная, жаждущая социальной справедливости натура Есенина встретилась с несколькими типографскими рабочими, которые, как отмечалось в донесении Московского охранного отделения, являлись «отдельными последователями идей Российской социал-демократии». С ними посещал маевки, участвовал во всех стачках.

Работавший в типографии и входивший в Суриковский кружок Григорий Деев-Хомяковский в советское время стал поэтом и оставил воспоминания. Есенин, по его словам, «был чрезвычайно близок кружковой общественной работе… часто выступал с нами среди рабочих аудиторий на вечерах и выполнял задания, которые были связаны со значительным риском».

Сытинские рабочие активно протестовали в связи с гонениями на рабочую печать. По призыву Московского комитета РСДРП(б) 23 сентября в общегородской забастовке приняли участие 55 тысяч человек из более полутора сотен московских предприятий. В типографии, по данным полиции, оставили работу 1650 человек. На следующий день утром в типографию явился пристав и арестовал восемь рабочих, особо замеченных в числе протестующих. По воспоминаниям свидетелей, возмущенные рабочие остановили машины и не скрывали своего возмущения, а «Есенин был особенно взволнован и расстроен случившимся».

Анна Изряднова вспоминала, что он «приходил домой с целой охапкой прокламаций, возбужденный, взволнованный – надо прокламации разослать по адресам». И, конечно, не мог вместе не угодить в историю, вылившуюся в наблюдение его охранкой.

Эта история в 1970–1980 годы была обстоятельно исследована в советское время историком-архивистом, главным специалистом бывшего Центрального государственного архива Октябрьской революции — ЦГАОР (ныне Государственного архива Российской Федерации) Любовью Мироновной Шалагиновой. Она тщательно изучила сохранившиеся фонды полицейских архивов, не оставляя без внимания даже косвенные свидетельства участия Есенина в московском революционном движении.

В ноябре 1912 года по итогам выборов в IV Государственную думу прошли 13 членов РСДРП — шесть большевиков и семь меньшевиков, все они составили единую фракцию социал-демократов. При этом общеизвестно, что, несмотря на свое присутствие в буржуазной Думе, большевики оставались безусловными противниками власти. Однако прикрываясь лицемерными фразами о единстве, «семерка», пользуясь большинством в один голос, делала все, чтобы сковать деятельность большевистских депутатов.

Вопрос вышел далеко за рамки внутрифракционной склоки и ЦК РСДРП(б) принял решение добиваться равноправия, в том числе путем направления писем от рабочих в газеты и непосредственно руководителю фракции, члену большевистского ЦК Роману Вацлавовичу Малиновскому. В числе таких обращений было и обращение пяти групп т. н. сознательных рабочих Замоскворецкого района г. Москвы. Письмо, под таким названием вошедшим в историю, подписали 50 человек, включая Есенина и трех наборщиков типографии.

Все фамилии рабочих, поставивших свои подписи, были выявлены в московских архивах Шалагиновой; это были работники пяти крупных замоскворецких предприятий — товарищества Даниловской мануфактуры, механического завода «Бр. Бромлей», завода А. Г. Якобсона, общества потребителей торгово-промышленных предприятий «Солидарность» и товарищества И.Д. Сытина.

Только после революции стало известно, что руководитель фракции Малиновский был хорошо законспирированным провокатором и состоял секретным сотрудником Охранного отделения Департамента полиции Министерства внутренних дел Российской империи. Понятно, что копия письма немедленно оказалась в охранке. Тут же начался розыск, агентурным отделом были сделаны запросы в адресный стол. Относительно Есенина был получен ответ: в Москве значатся около 200 Есениных. Но это не смутило, дальше все было делом техники.

Спустя время, буквально перешерстив все учетные данные, в охранном отделении установили, что одним из подписантов несомненно является: «Есенин Сергей Александрович, кр<естьянин> Рязанской губ<ернии> и уезда, Кузьминской вол<ости>, села Константиново, 19 лет, корректор в типографии Сытина по Пятницкой ул<ице>, проживает в доме № 24, кв. 11 по Строченковскому пер<еулку>».

31 октября 1913 года в охранном отделении на Есенина была заведена регистрационная карточка, а на следующий день установлена слежка.

На фото: Регистрационная карточка Есенина

В графе «Кличка наблюдения» написано: «Набор». На обороте карточки отпечатано донесение осведомителя, секретного сотрудника «Андреева» — на самом деле так звали рабочего типографии Николаева, выдававшего себя за большевика.

2 ноября 1913 года филеры выдали первый отчет.

«В 7:20 вышел из дому, отправился в типографию. В 12:30 вышел с работы, отправился домой на обед, пробыл там 1 час 10 минут, вернулся на работу. В 6:10 вышел с работы, вернулся домой. В 7 вечера вышел из дома, пошел в колониальную и мясную лавку Крылова, пробыл там 10 минут, вернулся домой».

Читая запись филера за наблюдением другого рабочего, находившегося под слежкой, замечаем, что тот вышел из дома «вместе с неизвестным», которому по тогдашним правилам политического сыска тут же дали кличку «Квадрат» и указали приметы: «Лет 18, сред<него> роста, тонкого телосложения, блондин, лицо чистое, нос прямой, усов и бороды нет, походка ровная, тип русский, рабочий, черная фуражка, черное пальто и черные короткие брюки».

ГА РФ. Ф. 63. оп. 44. д 4983.

Установить достоверно, кто этот «Квадрат» в полиции, не смогли. Однако приметы и проведенное архивистом ЦГАОР Любовью Шалагиновой кропотливое изучение сохранившихся полицейских бумаг, а также сопоставление разных документов позволило сделать вывод, что «Квадратом» мог быть не кто иной, как Сергей Есенин.

Рабочая фуражка и старое пальто, вероятно, были надеты специально для конспирации. Более того, есть фотографии, где Сергей также в фуражке, снят отцом и дядей, и выглядит вполне рабочим человеком.

Посты наблюдения за Есениным были установлены с восьми утра до десяти вечера. Охранка интересовалась, у кого жил Есенин, с кем встречался.

Так, в наряд наблюдательных постов Московского охранного отделения вписывается от руки: «Уст<ановка> Есинина <так в оригинале>. Уг<ол> Строченовск<ого> пер. и Валовой ул.», — и рядом с этой записью фамилии назначенных филеров: «Веремчук, Грязнов, Угаров II». Надо сказать, что сама охранка не очень ценила нелегкий хлеб филеров. За каждое донесение о Есенине сыщик получал всего 65 копеек.

В дневнике от 3 ноября читаем: «… в 3:20 вышел из дома со свертком в семь вершков длины, завернутым в холстину и перевязанным бечевкой, сел в трамвай, на Серпуховской площади пересел, доехал до Красносельской, зашел в дом № 13 по Краснопрудному ререулку, пробыл там полтора часа и вышел без свертка».

5 ноября сыщик заметил, что в 9:45 вечера «Набор» вышел из дома с неизвестной барынькой, которой была дана кличка «Доска». «Лет 20, — указывалось в приметах, — среднего роста, телосложения обыкновенного, темная шатенка, лицо круглое, брови темные, нос короткий, слегка вздернутый». На запрос охранки полицейский надзиратель сообщил: «Изряднова Надежда Романовна…» То была корректор Сытинской типографии Надежда Изряднова, которая работала там со своей сестрой, тоже корректором, 23-летней Анной.

В полицейской справке из 2-го участка Мещанской части сказано, что «Набор» посетил в этом доме одну из квартир. Там проживала семья надсмотрщика таможни Шпаковского с сыновьями, в том числе с 14-летним Алексеем, уже работавшим наборщиком. Именно этот подросток, как было установлено полицией, в типографии продавал большевистскую газету «Путь правды», доставленную ему Есениным. «Путь правды» — под таким названием с января по май 1914 года выпускалась многократно закрываемая большевистская «Правда».

Наблюдение, организованное за Есениным, было снято 8 ноября в связи с очередной забастовкой сытинцев. На этот раз причиной явился судебный процесс, затеянный против петербургских рабочих, обвиненных в подстрекательстве к забастовке рабочих Обуховского завода.

Между тем на следующий день, 9 ноября, «Набор», т. е. Есенин, вновь оказался включенным в наряд наружного наблюдения.

Известно также, что у Есенина даже был произведен обыск, но ничего предосудительного полиции обнаружить не удалось.

В ГА РФ сохранились и другие донесения филеров Московского охранного отделения. Например, из записей сыщика, следившего за Есениным и его друзьями в предновогодний вечер 31 декабря 1913 года, явствует, что друзья делали покупки продуктов и напитков для предстоящей совместной встречи нового года, «где и были оставлены в 10 часов вечера…».

Народный университет

В своих прижизненных автобиографиях Есенин не раз упоминал, что прошел два курса Московского городского народного университета имени А.Л. Шанявского – вольнослушателем в историко-философский отделе.

Генерал-майор, а по выходе в отставку сибирский золотопромышленник, Альфонс Леонович Шанявский польского происхождения завещал все свое состояние на создание университета, доступного для всех, независимо от пола, вероисповедания и политической благонадежности. «Главной его мечтой, — отмечала вдова генерала Лидия Алексеевна, — всегда было все свои средства оставить на такое высшее учреждение, где могли бы свободно, без требования аттестатов зрелости и пр. учиться и мужчины, и женщины, и русские и нерусские, одним словом, все, кто учиться желает».

Университет, открытый стараниями меценатов, предпринимателем Михаилом Сабашниковым и профессором Московского университета Владимиром Ротом, располагался на Миусской площади, тогда окраине Москвы. В советское время его занимала Высшая партийная школа при ЦК КПСС, а ныне здесь находится Российский государственный гуманитарный университет.

На фото: Университет Шанявского

Советский писатель и мемуарист Дмитрий Николаевич Семеновский, поступивший в университет вместе с Есениным, подчеркивает в своих воспоминаниях, что «университет Шанявского был для того времени едва ли не самым передовым учебным заведением страны. Широкая программа преподавания, лучшие профессорские силы, свободный доступ — все это привлекало сюда жаждущих знаний со всех концов России».

Слушатели сами решали, какие лекции они хотели бы прослушать — не было обязательных дисциплин, и каждый студент самостоятельно определял, чему он хотел учиться. Правда, университет и не выдавал документов своим выпускникам о том, что они прослушали курс.

«На одной из вечерних лекций, — рассказывает Семеновский, — я очутился рядом с миловидным пареньком в сером костюме… юноша держался скромно и просто. Доверчивая улыбка усиливала привлекательность его лица. Это был Сергей Есенин. Он занимался на историко-философском отделении, где слушал лекции по русской и западноевропейской литературе, истории России и Франции, истории новой философии, политической экономии, логике». Лекции здесь читали лучшие московские профессора.

Вечерами занимаясь в университете Шанявского, Есенин испытывал известные материальные затруднения. За учебу надо было ежегодно платить. Плата за посещение лекций составляла от 30 до 45 рублей в год, что в общем-то было вполне доступно для широких слоев населения. Хоть сумма была и невелика, но для скромного заработка Есенина ощутима. «Поступил в Университет Шанявского на историко-философский отдел. Но со средствами приходится скандалить», — сообщал Есенин в письме другу Григорию Панфилову в сентябре 1913 года.

«Может быть, выговорите мне прислать деньжонок к сентябрю, — писал Есенин летом 1915 года в Петроград, прося журнал выслать гонорар за стихи. — Я был бы очень Вам благодарен. Проездом я бы уплатил немного в Университет Шанявского, в котором думаю серьезно заниматься. Лето я шибко подготовлялся». И все же осенью 1915 года Есенин уже не смог продолжать учебу, ибо «должен был уехать обратно по материальным обстоятельствам в деревню».

Лекции вместе с Есениным иногда посещала Анна Изряднова, которая позднее сетовала в своих воспоминаниях:

«Все свободное время читал, жалованье тратил на книги, журналы, нисколько не думая, как жить».

Посещение университета имело большое значение для общеобразовательного и культурного уровня Есенина. Там он познакомился с несколькими молодыми людьми, также пробовавшими свое перо. В свободное время они собирались у кого-нибудь, читали свои стихи, толковали о литературе, цензуре, текущих политических событиях.

У одного из посетителей поэтического вечера в университете имени Шанявского остался в памяти такой есенинский образ:

«… Мальчик с золотой копной волос, одетый в розовую крестьянскую рубашку, вышитую крестиком. Я хорошо запомнил и его костюм, и его внешний облик».

К этому времени Есенин знал всех литераторов-шанявцев — разных возрастов, вкусов, взглядов, и среди этой компании Есенин сразу получил признание. Собираясь, они не ограничивались разговорами о литературе. Их волновали политические вопросы: закрытие властями газеты «Правда», выступление против войны Максима Горького, ненужность войны народу.

«Раза два мне пришлось быть в кругу товарищей Есенина, — вспоминает другой мемуарист Я.А. Трепалин. — Есенин, как всегда, говорил громко, жестикулируя»…

Сама атмосфера университета — свобода мысли, независимость, товарищеская спайка, острота научных и политических споров, дискуссии о новых книгах, картинах Третьяковки, спектаклях Художественного театра — от всего этого буквально захватывало дух. И здесь же в университете установилась прочная связь с большевиком Георгием Николаевичем Пылаевым, с которым Сергей распространял листовки и собирал деньги на революционную печать.

«В народном университете имени Шанявского, — сказано в агентурной записке охранки по РСДРП от 22 января 1914 года, — в настоящее время имеется сорганизованная марксистская группа, которая намерена получить связи с местными рабочими клубами и профессиональными обществами, послав затем в клубы и общества “своих людей” для налаживания в них партийных ячеек».

Экзаменов не было и, строго говоря, образованием это в полном смысле считать было нельзя. Что ни говори, а даже блестящего окончания четырех классов земской школы и потом двух лет в такой же сельской церковно-учительской было явно недостаточно. И Есенин об университете неоднократно упоминал неспроста. Возможно, не лишенный известного честолюбия крестьянский сын, уже при жизни ставший знаменитым русским поэтом, непременно хотел подчеркнуть причастность к сословию образованных людей.

К слову стоит сказать, что выпускниками университета Шанявского примерно в те же годы были и другие, близкие к творчеству Есенина и даже некоторое время дружные с ним поэты т. н. новокрестьянского направления, — Сергей Клычков и Николай Клюев. В дальнейшем их личные и творческие пути несколько раз сходились и расходились, но всем им в той или иной степени были присущи обращения к теме деревни, русской природы, народного крестьянского творчества, отрицания городской цивилизации. После революции Есенин даже жил в одной квартире с Клычковым.

Прорыв

Работая в типографии и вместе с Анной посещая университет Шанявского, Есенин по-прежнему принимает самое живое участие в деятельности Суриковского кружка. Когда на средства, собранные рабочими, члены Суриковского кружка стали выпускать журнал «Друг народа», Есенин был избран секретарем его редакции. Он «с жаром готовил первый выпуск. Денег не было, но журнал выпустить необходимо было… Обсудили положение и внесли по 3–5 рублей на первый номер».

«У Сергея, — рассказывает Анна Изряднова, — крепко сидело в голове — он большой поэт. Поэт-то поэт, а печатать нигде не печатают». Но все-таки к началу 1914 года, наконец, появились проблески в поэтическом признании. Детский журнал «Мирок» в первом новогоднем номере опубликовал его стихотворение «Березы» — 16 строк:

Конечно, это был успех. «Распечатался я во всю ивановскую», — написал всегда не свободный от хвастовства и фантазий Сергей в письме Григорию Панфилову. «Распечатался я во всю ивановскую. <Ред>актора принимают без просмотра и <псев>доним мой “Аристон” сняли. Пиши, г<ово>рят, <под> своей фамилией. Получаю 15 к<опеек> за строчку».

(Избранный Сергеем псевдоним «Аристон» означает небольшой механический музыкальный инструмент, устроенный по принципу фисгармонии… Безусловно, Есенину попался не только хороший, умный редактор.)

Гонорар в 2 рубля 40 копеек наш поэт отдал отцу. Дескать, теперь-то ты видишь, что поэзия — это не бесполезное дело.

Прорыв состоялся. И едва ли не сразу после этого пошло: cтихи уже принимают редакции целого ряда журналов: «Друг народа», «Парус», «Проталинка», «Доброе утро». В мае большевистская «Путь правды» (под таким названием выходила после очередного запрета «Правда») опубликовала его стихотворение «Кузнец».

…Зажигай сердца пожаром,
Прочь от горя и невзгод!..
Прочь от робости постылой.
Сбрось скорей постыдный страх.

Оно было помещено в большой подборке «Жизнь рабочих России» на третьей полосе, и вся подборка открывалась этим стихотворением.

Есенинское стихотворение пришло в редакцию не по почте – иначе оно, несомненно, было бы отражено в журнале перлюстраций, который аккуратно вела охранка, контролируя каждый шаг авторов большевистской газеты. Скорее всего, доставил его в редакцию один из друзей Сергея.

Возможно, «Кузнец» было не первой публикацией поэта в газете «Путь правды». О возможности принадлежности Есенину других стихотворений, в частности «В эту ночь» и «Уйти бы», опубликованных в конфискованном полицией номере от 30 августа 1913 года.

Взяли стихи и во второй, и третий, и в четвертый номера «Мирка». Но все же, все же… Радость быстро прошла, маленькие московские и даже столичные петроградские журналы – это было совсем не то, чего требовало внутреннее состояние стремительно росшего поэта.

Связи с организацией в типографии продолжались. Замечал и наблюдение филеров за собою. Есенин вместе с другими сытинцами участвовал в первомайской забастовке 1914 года. Это была его последняя забастовка в числе рабочих типографии.

На фото: Есенин. 1914 г.

В одном из поздних документов Московского охранного отделения, где Есенин упоминается среди неблагонадежных лиц, около его фамилии стоит: «Сведений нет». Эта стандартная формулировка на языке охранки значила, что на момент составления документа в делах и картотеках не были зафиксированы сведения о предыдущих арестах или обысках. По-видимому, ранее произведенный обыск носил не целенаправленный, а случайный характер, и потому не нашел отражения в делах охранного отделения.

Славу – за рога

Но подпольная работа уже начинала тяготить. Главным в своей жизни он все-таки считал поэзию. «Под лежачий камень вода не течет.. Славу надо брать за рога», — говорил друзьям Есенин. В середине мая он уволился и в расстроенных чувствах уехал в Константиново, чтобы в августе вернуться вновь.

Устроился корректором в типографию торгового дома «Чернышов Д. и Кобельков Н.». Снял квартиру на двоих с товарищем по революционной деятельности и университету Шанявского Георгием Пылаевым. И сразу же вновь оказался под слежкой. «Набор» и «Скакун» (т. е. Пылаев) вновь замелькали в донесениях филеров… На одно из нелегальных собраний нежданно-негаданно заявилась полиция и арестовала практически всех – 26 человек. Кроме Есенина. Повезло: он выскользнул через черный ход и далее ушел по крышам.

По-видимому, это был последний эпизод в подпольной работе Есенина. По крайней мере, дальнейших свидетельств его участия в борьбе против самодержавия нет.

В августе 1914 года московская социал-демократическая группа выпустила воззвание против войны. В Суриковском кружке решительно примкнули к группе большевиков и решили издавать журнал «Друг народа» с явным антивоенным направлением. Есенин был избран секретарем журнала и с жаром готовил первый выпуск, написал небольшую поэму «Галки», в которой изобразил трагическое поражение армии генерала Самсонова. Однако сданная в печать его поэма была конфискована цензурой еще в наборе.

У девятнадцатилетнего молодого поэта уже начало складываться собственное мировоззрение, свое отношение к монархии, православию, революции, которое оставалось неизменным до самого финала его жизни. Поэтому, говоря о связи Есенина в 1912–1914 годах с революционным рабочим движением, о его участии в демонстрациях, забастовках и в распространении нелегальной литературы, конечно, не следует преувеличивать революционность его дел и поступков. Но не следует и упускать из виду, что рабочая среда оказала свое благотворное влияние на Есенина, помогая ему освободиться от некоторых патриархальных иллюзий и почувствовать необходимость борьбы трудовой России против самодержавного гнета.

Исследователи его биографии и творчества отмечали, что его демократическая позиция вместе с тем она не давала ему и ясного ответа на вопросы о конкретных путях революционной борьбы, что делать русскому мужику, чтобы перестать, наконец, гнуть спину на помещика или уходить в город к такому же мироеду. Отсюда и противоречивость во взглядах, отраженных в раннем творчестве, в его общественной позиции. Разумеется, при этом нельзя упускать из виду также сложность и противоречивость тех условий, в которых молодой поэт формировался.

В январе 1915-го Есенин вошел в кружок небольшого журнала «Млечный путь». В его литературном отделе участвовали Игорь Северянин, Алексей Новиков-Прибой, Иван Коробов, Виктор Барт, Степан Эрьзя и другие писатели, поэты, художники. В журнале были напечатаны лучшие из появившихся за годы московской жизни поэта стихотворения.

Русский советский поэт Николай Николаевич Ливкин вспоминал о первом появлении в кружке «очень симпатичного, простого и застенчивого, золотоволосого, в синей косоворотке паренька». Есенин тихо, просто и задушевно читал свои стихи, которые произвели огромное впечатление.

Первый, московский, период в жизни поэта заканчивался. 8 марта 1915 года он оставляет жену с маленьким ребенком, бросает, так и не окончив, университет Шанявского и выезжает из Москвы в Петроград «брать славу за рога». Но это уже другая история.

Там, явившись к Александру Блоку, — по сути никому неведомым, только начинающим литератором, — спустя неполных два месяца он уезжал назад к себе в Константиново известным поэтом. Биографы поэта непременно рассказывают, что свои стихи Блоку Сергей принес не случайно завязанными в деревенский платок. Всем внешним обликом, поведением, речью он подчеркивал свое крестьянское происхождение, а после в литературных салонах выступал под гармошку. Конечно же, во взаимоотношениях Есенина со столичными литераторами изначально присутствовал момент эпатажа.

Его стихи уже печатались в больших столичных газетах и журналах, его имя гремело по всему литературному Петрограду. «В мае этого же года, — вспоминала Анна Изряднова, — приехал в Москву, уже другой. Был все такой же любящий, внимательный, но не тот, что уехал. Немного побыл в Москве, уехал в деревню, писал хорошие письма».

«Есенин – все русское разом»

В хронике жизни и в характере Сергея Есенина было немало трудного и противоречивого. Отнюдь далеко не все его дни были отмечены благостным покоем и безмятежностью. Было в них разное. Осенью 1925 года готовя для издательства собрание своих сочинений, поэт, касаясь автобиографических сведений, заметил: «Они в моих стихах». Он имел в виду прежде всего историю своих творческих, идейно-художественных исканий.

«Пишу на своем, рязанском языке, — когда-то заявил юный Есенин, нарочито упрощая себя. Однако писал он не на рязанском, а на русском, народном языке, которого заждались люди. Как выразился современный российский писатель Захар Прилепин, «Есенин – все русское разом».

Его жизнь и судьба пересеклись с величайшими историческими событиями, в первую очередь, с Октябрьской революцией. При этом рост есенинского таланта и мастерства шел одновременно со стремительным ростом гражданского сознания. До трагического конца поэта оставались всего двенадцать лет. И в эти недолгие годы уместился весь творческий путь. По оценкам литературных критиков, интенсивность его творческого роста невозможно сравнить ни с чем. И если поэт шел в ногу с событиями, то только потому, что сам настойчиво и последовательно усваивал то, чему учила его эпоха.

Вячеслав Тарбеев,
советник директора Государственного архива Российской Федерации