Начальник Главного штаба князь Петр Михайлович Волконский, сопровождая государя в поездке по Европе, заказал британскому художнику Джорджу Доу свой портрет.

Военная галерея

Начальник Главного штаба князь Петр Михайлович Волконский, сопровождая государя в поездке по Европе, заказал британскому художнику Джорджу Доу свой портрет. Во время сеанса позирования в комнату случайно вошел Александр I. Он был поражен сходством портрета и быстротой, с которой работал художник, и для царя уже не стало вопросом, кому поручить создание галереи портретов героев Отечественной войны.

Доу к тому времени был весьма известным живописцем, причем таким, что он входил в свиту герцога Эдуарда Кентского (сына британского монарха Георга III и отца будущей королевы Виктории) на Ахенском конгрессе победителей Наполеона. Конгресс утверждал новые границы Европы и конфигурацию между великими державами — Австрией, Великобританией, Пруссией и Россией. Живописец, прославившийся образами английских генералов, выигравших битву при Ватерлоо, должен был увековечить монархов и других важных особ, вершивших судьбу континента на ближайшие десятилетия. В Ахене, а затем в Германии Доу написал целый ряд удачных портретов. Доу настойчиво пытался стать лично известным Александру I. И это ему удалось. Картины художника, а также известие о замышляемом в Виндзорском замке Зала памяти Ватерлоо с 28 изображениями королей, военачальников и дипломатов, возможно, и натолкнули императора на мысль, чтобы та же кисть, которая прославляет военную Британию, воспела и русских военачальников.

Весной 1819 года Доу получил приглашение приехать в Петербург для выполнения портретов русских генералов для Военной галереи в Зимнем дворце. Для ее создания был назначен архитектор Карл Иванович Росси, предложивший место между Георгиевским и Гербовым залами. Специально один из залов Шепелевского дворца, который использовался как жилье для приближенных императорской семьи и высокопоставленных гостей (находился на месте Нового Эрмитажа), отдали Доу под огромную мастерскую.

Александр I в мастерской Джорджа Доу в Шепелевском дворце

Право на портрет в галерее получили генералы, участники Отечественной войны и Заграничного похода. Список их составлялся целых шесть лет, причем предложения специального аттестационного комитета при Главном штабе император рассматривал лично и нещадно вычеркивал тех, кто, по его мнению, не заслуживал увековечения.

Отдельные военачальники, бесстрашно ходившие под вражескими пулями и ядрами, получали отказ. Кто-то не попал в галерею только из-за канцелярских проволочек — из-за не вовремя или не полностью собранных на них документов. Понятно, не могли быть пожалованы честью те, кто прямо или косвенно оказался вовлечен в деятельность тайных обществ и события 14 декабря 1825 года — даже генералы, чьи дети оказались среди участников заговора. Рядом с действительно доблестными командирами здесь запечатлено немало скорее придворных и штабных, далеких от фронта, но угодливых перед начальством.

В середине XIX века военный историк генерал-майор Андрей Васильевич Висковатов составил список из 79 человек, чьи портреты имели бы неоспоримое право в галерее, но в нее не попали. Зато другие увековечены в галерее, хотя и не приближались к театру военных действий. На почетном месте, например, оказался портрет графа Алексея Андреевича Аракчеева, большого любителя муштры, хотя, как известно, всесильный временщик за всю жизнь не участвовал ни в одном сражении.

Многие герои здравствовали, и они писались с натуры, для чего их, уже постаревших, но еще остававшихся на службе, уведомляли о необходимости позировать, вызывали в столицу, а вышедших в отставку разыскивали с помощью военных и гражданских властей по дворянским имениям. Погибших, умерших или не получивших возможность прибыть лично заменяли доставляемые Главным штабом или родственниками имевшиеся портреты.

Согласно утверждаемому списку место в мастерской начали сменять друг друга позировавшие художнику русские военачальники.

Бывший главный хранитель отдела истории русской культуры Государственного Эрмитажа, историк и писатель Владислав Михайлович Глинка оставил замечательное исследование — книгу «Пушкин и Военная галерея Зимнего дворца», в которой обстоятельно рассказывает об истории галереи и месте Отечественной войны 1812 года в творчестве великого поэта. Сказать, что российская творческая элита встретила художника прохладно, значит сказать мало. Почему иноземец будет творить памятник победам русского оружия, освободившего Европу? Разве не могли призвать русских художников к выполнению этой задачи? Достаточно сказать, что в расцвете сил находились братья К.П. и А.П. Брюлловы, О.А. Кипренский, В.А. Тропинин и другие первоклассные мастера. Многие известные люди того времени посчитали оскорбительным, что создание пантеона русской воинской славы поручено неизвестному в России иностранному живописцу.

«Главной препоной нашим артистам, — говорилось в журнале “Отечественные записки”, — служит… остаток жалкого предубеждения нашего в пользу иностранцев, предубеждения столь сильного, что оно затмевает самое знание живописи. Достаточно быть иностранцем и приехать из Парижа, Вены, Берлина, чтобы обирать по произволу деньги… Он не имеет нужды в таланте, превосходящем таланты отечественных художников»…

«Художник быстроокой»

Работоспособность Доу была фантастическая. Егор Филиппович Дау (так на русский лад звали англичанина в Петербурге) трудился на одном дыхании, быстро и неистово. Художник мгновенно схватывал суть образа и работал в модной для портретистов того времени романтической манере, стремясь, чтобы герои его имели «победительный» вид. В портретах, добросовестно написанных им самим, ощущается верно подмеченные характер и индивидуальность человека.

Вероятно, те первые натурщики разнесли по Петербургу весть об искусстве англичанина, об удивительной быстроте, с которой он работает, в два-три сеанса создавая чрезвычайно схожие и эффектные портреты. Каждые три-четыре дня появлялся очередной портрет.

Доу, художник, безусловно, высокоодаренный, работу в русской столице рассматривал, выражаясь современным языком, как бизнес-проект. Сформировавшийся в среде дельцов и торгашей, он не испытывал никаких романтических иллюзий, не сближался с русскими людьми, мало где бывал, мало с кем общался вне своей профессии. С первых дней жизни в Петербурге напряженно и неутомимо работал, по двенадцать-четырнадцать часов простаивая перед мольбертом то в своей дворцовой мастерской, то в домах богатых частных заказчиков. И такая изолированность, отмечал Владислав Глинка, происходила отнюдь не от безграничной преданности искусству: Доу владела всепоглощающая страсть к деньгам. Авантюрист по духу, он жаждал не столько известности, сколько денег. С этой страстью англичанин приехал в Россию и только ей ревностно служил все прожитые здесь годы.

Предстояло написать для галереи примерно четыре сотни портретов. За каждый Доу получал 1000 рублей ассигнациями (около 250 рублей серебром) – сумму для того времени очень значительную. Самым известным русским художникам за портрет такого формата платили в три-четыре раза меньше.

Ни один русский художник не знал таких великолепных условий для работы, какие были созданы для Доу двором и официальным Петербургом. Они окружили английского портретиста почетом, дали ему баснословный заработок и превозносили его произведения.

Живописец показал несколько лучших своих работ на выставке в Императорской Академии художеств. Экспозиция с тщательно подобранными картинами доставила Доу звание «почетного вольного общника» Академии художеств. Для него звание играло роль своеобразной рекламы. Многие члены царской фамилии, придворные и министры, родовитые дворяне и гвардейские офицеры желали быть написанными именитым английским художником и наперебой заказывали ему свои портреты. И он работал как одержимый, успевал писать всех, не упуская ни одного выгодного предложения.

Первые два-три года Доу работал один, потом в снятой им большой квартире была создана целая мастерская по размножению портретов его работы.

Вызванные из Англии граверы – зять Доу, Томас Райт, и младший брат, Генри, репродуцировали в гравюрах произведения главы своего семейства. Позже мастерская расширилась еще за счет приглашения из Лондона новых работников. Из мастерской вышло бессчетное число гравюр и литографий.

В 1822 году стало очевидно, что верховный заказ в ограниченные сроки в одиночку исполнить невозможно, и живописец попросил выделить несколько помощников. Так с ним вместе стали работать талантливые молодые мастера — Александр Васильевич Поляков и Василий Александрович (Вильгельм Август) Голике.

К позировавшим генералам помощники не допускались. Их уделом были мундиры, аксельбанты, ордена, ленты, пояса, пуговицы, эполеты и прочие аксессуары и лишь изредка — части фигуры. В целом же Поляков и Голике были больше заняты копированием портретов, сделанных патроном, но не предназначавшихся для галереи. Правительственные учреждения и губернские дворянские собрания и заказывали Доу большие, в рост, портреты Александра I, являвшиеся копиями или незначительными вариантами полотен, уже написанных им для царских дворцов, и хорошо платили за каждый. Такие работы Доу только подправлял и подписывал, а выполняли их все те же Поляков и Голике. Наконец, молодые художники одну за другой снимали копии с генеральских портретов, выполненных Доу для галереи, а также с портретов сановников и аристократов, исполненных по частным заказам. Эти повторения, часто многочисленные и изготовленные наспех, заказывали и сами изображенные, члены их семей и учреждения, которые они возглавляли. Особенно знатным и богатым заказчикам Доу отдавал написанные для галереи оригиналы, конечно, за немалую сумму, а в Зимний направлялась копия, исполненная опять-таки Поляковым или Голике, но оплаченная казной как оригинал. И так продолжалось постоянно. Исследователи считают, что сам Доу написал около 150 полотен, однако подписаны Доу только 74 портрета.

Жесткий и циничный Доу относился к Полякову и Голике с поразительным бессердечием. Голике — родом из эстлядских мещан — был тихим и робким человеком и покорно исполнял все поручения маэстро. Особенно плохо было Полякову, бесправному крепостному юноше, отданному в полное подчинение английскому живописцу своим барином, богатым помещиком генерал-лейтенантом Петром Яковлевичем Корниловым² Участвовал в сражениях 1812 года и в Заграничном походе русской армии, отмечен наградами за мужество и храбрость. В Военной галерее имеется его портрет, написанный Доу. «в ученье и работу». Крепостной художника жил и питался вместе со слугами и здесь же работал с утра до ночи. При тех огромных барышах, которые приносила Доу быстрая и точная работа подневольного копииста, крепостной должен был получать в год от англичанина 700 рублей ассигнациями. Из этой суммы больше половины Доу удерживал за скудный стол и жилье, часть Поляков отсылал в виде оброка своему барину. На жизнь оставалось около 150 рублей. Когда от непосильного труда и нездоровой обстановки Поляков «болел грудью», то за дни болезни хозяин неумолимо высчитывал причитавшиеся тому деньги.

В последние годы пребывания в мастерской Поляков писал по одному портрету в сутки – за день отрабатывал годовое жалованье. Десятилетия спустя специалисты пришли к выводу, что Поляков еще и реставрировал большое число почерневших портретов, небрежно и наскоро выполненных Доу. Ему запрещалось встречаться даже с Голике, находившемся в другой комнате той же квартиры. Оба они целыми днями трудились в полном одиночестве.

Любопытно, что никто из современников не оставил описания наружности Доу. С ним встречался практически весь сановный Петербург, но описаний внешности живописца не оставил никто. Автопортретов англичанин не рисовал: зачем делать то, за что не заплатят, а никто из художников-современников написать его не догадался.

Существует один-единственный портрет, на котором изображен художник со своими детьми и сам автор работы рядом ними. Увековечил мастера спустя много лет один из его помощников при создании галереи — Василий Голике³Похоже, это было сделано из благодарности: несмотря на свою известную скупость, Доу перед смертью завещал бывшему помощнику пенсию, благодаря которой русский художник смог получить образование. .

Портрет Джорджа Доу (сидит), написанный Голике (стоит), в окружении своих детей

Смерть Александра I и воцарение Николая I в 1825 году не изменили привилегированного положения Доу, перед которым открылась новая золотая жила. Правительственные учреждения спешили заказывать ему портреты нового государя. Одно только Морское министерство пожелало иметь три десятка больших портретов, которые за месяц сделал… Поляков.

Предпринимательские замашки английского мастера, его безудержное стремление к наживе и эксплуатация труда русских живописцев, перегруженность заказами стали виной тому, что примерно через восемь лет после начала его работы в России сто с лишним погрудных портретов русских генералов не были еще выполнены. Но это не отодвинуло срока открытия галереи.

25 декабря 1826 года Джордж Доу присутствовал на открытии галереи в свите Николая I и был героем дня. Части войск петербургского гарнизона торжественным маршем прошли по площади мимо дворца.

На стенах ее находились 236 портретов, а 106 рамок, под которыми уже стояли фамилии генералов, оставались затянутыми зеленой тканью. Забегая вперед, скажем, что в советское время галерею дополнили четырьмя портретами дворцовых гренадер, особой части, созданной Николаем I для несения караульной службы. Эти портреты также выполнил Джордж Доу в 1828 году. Они интересны прежде всего как чрезвычайно редкие изображения рядовых участников Отечественной войны. Позднее галерея была дополнена двумя работами современника Доу баварского художника-баталиста Петера фон Гесса (Хесса) — «Бородинское сражение» и «Отступление французов через реку Березину».

Портрет императора Александра I. Художник Д. Доу. 1826 г.

На торцовой стене, против входа в предцерковную, под балдахином был временно поставлен портрет Александра I в рост, который Николая сильно разочаровал и в будущем потребовал заменить изображением царя на коне.

Акварельный эскиз был готов еще в 1822 году. Работа же над полотном затянулась.

Судьба пятиметрового полотна очень драматична. Портрет Александра I, который живописец закончил в том же году и был выставлен в галерее, вновь вызвал неоднозначную реакцию и дважды подвергся переделке. Однако тщетно, царь по-прежнему оставался недоволен.

Портрет экспонировался в Оружейной палате в Кремле, а после Октябрьской революции его оттуда убрали, и он долгое время лежал свернутым в подвалах Успенского собора и сильно пострадал. Наконец, в 2010 году его отправили во Всероссийский художественный научно-реставрационный центр имени И.Э. Грабаря, и когда он был уже почти восстановлен, а сотрудники занимались оформлением бумаг для его возвращения в музей, к несчастью, произошел пожар. Находившаяся на рабочем столе картина получила новые серьезнейшие повреждения – с каждой из двух сторон сгорело примерно по одному метру холста. О перспективах возвращения в жизнь портрета Александра I музейщики пока говорить затрудняются.

Заказ на «нового Александра» от Николая I получил придворный художник короля Фридриха Вильгельма III мастер парадных портретов и панорам Франц Крюгер.

Получивший отпуск от своего монарха немецкий мастер незамедлительно прибыл в Петербург. Ему, со временем ставшем любимцем Николая I и самым богатым мэтром от живописи своего времени, была выделена квартира и мастерская в Малом Эрмитаже, предоставлен роскошный экипаж. Художник получил данные о том, что должно быть изображено на портрете Александра: размеры, ракурс, фон, мундир, награды, масть лошади и прочее. Также ему был заказан и портрет самого императора Николая I.

Заказанный портрет мастер выполнил. Работу Доу сняли, а на ее место поместили конный портрет кисти Крюгера. На нем император изображен в генеральском мундире с лентой ордена Андрея Первозванного и другими высшими наградами, в том числе иностранными. Характерно, что Александр представлен на фоне Парижа, верхом на лошади, подаренной ему Наполеоном в 1808 году. На этой лошади Александр въехал в 1814-м в Париж как победитель Бонапарта.

Портрет Александра I верхом на коне. Франц Крюгер. 1837 г.

С открытием Военной галереи в Зимнем дворце портреты стали доступны для обозрения. Не надо было обладать большим художественным вкусом, чтобы убедиться, насколько неравноценны оказались они по своим качествам. Если два первых и хорошо доступных взору ряда занимали портреты, действительно превосходно написанные, то размещенные выше три верхних тонули в отблесках свечей и не шли ни в какое сравнение с нижними. Более того. После открытия Военной галереи свыше двухсот портретов были в течение одного года партиями возвращены в мастерскую Доу для «исправления» – они темнели и трескались от неправильно приготовленных красок.

Есть основания думать, что в связи с приближающимся отъездом из России Доу в 1826–1827 годах был более прежнего озабочен увеличением своих и без того немалых доходов. На такой размах его «художественного» предпринимательства, как в России, вряд ли можно было рассчитывать где бы то ни было. Доу отправляет партии работ Полякова и Голике на ярмарку в Нижний Новгород, помещает в «Петербургских ведомостях» объявление о том, что его мастерская принимает заказы на выполнение портретов императорской семьи в любом формате и любом количестве… Осенняя выставка 1827 года в Академии художеств выглядела как триумф Доу. Стены целиком закрывали более ста пятидесяти портретов — членов царской семьи, сановников, иностранных аристократов, ученых, генералов.

Вместе с тем в среде русских образованных людей начали укрепляться мнения, осуждавшие предпочтения, оказываемые иноземцам. Неким импульсом для дальнейшей активизации общественных настроений против Доу явилась просьба Александра Полякова, адресованная Обществу поощрения художников. Крепостной живописец, очевидно, не без протекции редактора-издателя «Отечественных записок» Павла Петровича Свиньина, просил о заступничестве и освобождении из кабалы; он не только рассказывал о тяжких условиях своей жизни и эксплуатации, но сообщал также, что Доу систематически обманывает заказчиков, выдавая за авторские повторения копии, выполненные помощниками.

В результате было решено попытаться освободить Полякова от крепостной зависимости, но также немедленно сообщить о поведении англичанина Николаю I, являвшемуся покровителем Общества.

Действия Доу без обиняков назывались «преступным обманом». Тогда же родился слух, что часть полотен в Эрмитаже принадлежит вовсе и не Доу, а Полякову и Голике. Но именно в то время, когда Николаю I стали известны материалы Общества поощрения художников, по неведомым причинам Доу был награжден почетным званием «первого портретного живописца» императорского двора. И вдруг через короткое время положение совершенно неожиданно поменялось кардинально. То ли до царя дошли какие-то дополнительные сведения, то ли уж слишком широко распространилась молва о возмутительных фактах поведения Доу, английский живописец, еще не закончив начатые семь больших портретов, включая Кутузова, Барклая и Александра, получил повеление немедленно покинуть пределы России.

Пушкин и Доу

Весной 1827 года, когда в Петербург вернулся Пушкин, имя Доу было на слуху во всех салонах столицы. Он, модный европейский живописец, находился в зените славы, и, конечно, поэт не мог не посетить недавно открытую Военную галерею Зимнего дворца, где были выставлены портреты многих ему знакомых генералов: Д.В. Давыдова, И.Н. Инзова, М.С. Воронцова, А.П. Ермолова, А.А. Закревского, Е.Ф. Керна, К.Ф. Ламберта, А.Ф. Ланжерона, В.В. Левашова, И.Ф. Паскевича, Н.Н. Раевского и других.

Работы Доу в Военной галерее не могли не занимать воображение Пушкина, поскольку он с лицейских дней многократно обращался к теме войны 1812 года. Более чем в 90 своих стихотворениях, поэмах, прозе и письмах поэт воспел народный подвиг защитников Отечества, воздвиг поэтический памятник рядовым воинам и полководцам. Со многими участниками войны Пушкин был знаком лично, вел переписку, постоянно общался и гордился этим общением. Не удивительно, что в его творчестве вполне зримо проявляются и следы Военной галереи.

Встречался ли Пушкин с Доу? В дневниках, записях, письмах, воспоминаниях современников и друзей поэта на этот счет ничего не усматривается. И хоть в записках критика Павла Васильевича Анненкова однажды промелькнуло слово «приятель» в отношении Пушкина к Доу, такого нет и в им же составленной подробной хронике жизни Александра Сергеевича.

Зато есть небольшое стихотворение Пушкина «To Dawe, Esq-r» (англ.: «Доу, эсквайру». Таким титулом в Англии именовался человек, облеченный доверием правительства. Кроме того, термин часто употреблялся как равнозначный джентльмену).

To Dawe, Esq-r

Зачем твой дивный карандаш
Рисует мой арапский профиль?
Хоть ты векам его предашь,
Его освищет Мефистофель.
Рисуй Олениной черты
В жару сердечных вдохновений,
Ведь юности и красоты
Поклонником быть должен гений.

В пушкинских тетрадях стих помечен:
«9 мая 1828 года. Море».

В тот день Джордж Доу покидал российскую столицу. Среди петербуржцев еще с 1818 года, когда была создана линия Петербург – Кронштадт, установилась традиция – непременно провожать родных, друзей и важных знакомых, отправлявшихся за границу, в Кронштадт. Глубина фарватера не позволяла большим судам подходить к причалам столицы, потому пассажиры делали обязательную пересадку на острове Котлин, куда добирались до морского порта пироскафом (как тогда на английский манер назывались первые пароходы).

Никаких торжественных проводов или особых знаков внимания живописцу, в течение почти десяти лет пользовавшемуся ласками царского двора и столичного света, устроено не было. Провожали первого художника императорского двора, члена Петербургской и иных иностранных академий художеств только президент Императорской Академии художеств Алексей Николаевич Оленин, его дочь Анна… и Пушкин.

Оленин в Петербурге был не просто заметной фигурой. Историк, археолог, рисовальщик и библиограф, он занимал должности глав императорских Публичной библиотеки и Академии художеств. Но, главное, и при Александре I, и при Николае I оставался их доверенным лицом и пользовался репутацией влиятельного государственного деятеля. Думается, на пироскаф «Наследник» к Доу Оленина привели не только необходимость соблюдения протокольных церемониальных приличий, а скорее профессиональная приязнь к художнику, написавшему портрет и его самого, и его дальнего родственника героя Отечественной войны генерал-майора Евгения Ивановича Оленина.

Возможно, такая симпатия к англичанину установилась в семейной усадьбе Олениных в Приютино неподалеку от Петербурга, где у хозяина и его супруги был салон, в творческих и литературных кругах известный как «Ноев ковчег» — из-за разнообразия и многочисленности его участников. В разные годы в имении бывали И.А. Крылов, Н.М. Карамзин, К.Н. Батюшков, П.А. Вяземский, А.С. Грибоедов, В.А. Жуковский, И.С. Тургенев. В.Л. Боровиковский, К.П. Брюллов, А.Г. Венецианов, Г.Г. Гагарин, Б.И. Орловский, М.И. Глинка, А.А. Алябьев, А.Ф. Львов и многие другие.

Часто посещал дом Олениных и Пушкин, а первое издание поэмы «Руслан и Людмила» было оформлено по проекту Алексея Николаевича. Возможно, в «Ноевом ковчеге» побывал и Джордж Доу, исполняя заказ сановного президента русской Академии художеств. Возможно, там же он был впервые встречен Пушкиным, никогда не скрывавшим своего восхищения портретами в Военной галерее и мастерством их создателя.

Александра Сергеевича в Приютино влекло увлечение младшей дочерью Оленина Анной. Алексеевной, тем более что он в тот период серьезно задумывался о женитьбе. Она была для поэта «ангелом Рафаэля». Умная, красивая и обаятельная девушка настолько очаровала поэта, что он посвятил ей цикл лирических стихотворений, вошедших в золотой фонд русской литературы (например, «Я вас любил…»⁴Мнение о том, что Анна Алексеевна является адресатом стихотворения, некоторыми исследователями оспаривается. Высказываются предположения, что элегия также могла быть посвящена Анне Керн, Каролине Собаньской, Наталье Гончаровой, Марии Волконской, которыми в разное время был увлечен Пушкин. Окончательному разрешению спора пушкинистов препятствует отсутствие однозначно толкуемых прямых свидетельств или записей поэта.), и добивался ее руки.

Впрочем, предложение, сделанное родителям Олениной, было отвергнуто, да и сама Анна Алексеевна в дневниках отзывалась о характере поэта не слишком лестно. Существует предположение, что сыграли свою роль влюбленность девушки в иного кавалера и, кроме всего, репутация поэта как гуляки, политически неблагонадежного и, что, наверное, не менее важно, не столь обеспеченного, чтобы претендовать на дочь состоятельного сановника.

На черновике стихотворения «Увы! Язык любви болтливый…» имеется пометка Пушкина после строк:

Тебя страшит любви признанье,
Письмо любви ты разорвешь,
Нo стихотворное посланье
С улыбкой нежною прочтешь.

9 мая 1828 года. Море. Оленины. Доу.

Так что не исключено, что, прослышав об отъезде Доу, Пушкин счел необходимым присоединиться к Олениным и проводить его до Кронштадта.

И именно там, на палубе пироскафа, Джордж Доу запечатлел «арапский профиль» поэта, и именно там родились строки о «дивном карандаше» живописца.

Судьба набросанного в альбоме Доу пушкинского портрета неизвестна. След пропавшего рисунка обнаружился только в 1859 году. Русский литограф и издатель Александр Эрнестович Мюнстер выпустил собрание портретов и биографических очерков «Портретная галерея русских деятелей с биографическими очерками». В ней он привел литографированный «Портрет А.С. Пушкина», исполненный Петром Федоровичем Борелем, с указанием:

«C гравюры Дж. Дау».

По сей день у специалистов нет ясности, не ошибся ли Борель, помечая основу портрета. Высказывается, например, мнение, что исходным материалом могло послужить изображение поэта, исполненное Томасом Райтом с собственного натурного рисунка, когда тот после отъезда тестя продолжил работать в Петербурге. Ему, а также младшему брату Джорджа Доу Генри, тоже живописцу и граверу, и тоже оставшемуся в России, принадлежит немало портретов современников поэта, в том числе Н.Н. Гончаровой, В.А. Жуковского, Н.И. Греча, А.Н. Оленина.

А.С. Пушкин. Гравюра Томаса Райта. 1837 г.

Портрет Пушкина, выполненный Райтом с натуры в 1836 году, дошел до нас в автогравюре. Он нравился Пушкину и предназначался для задуманного им издания своих сочинений. Работу над гравюрой художник продолжил и после смерти поэта.

Вероятно и другое: рисунок Доу, сделанный на пироскафе, достался Райту в числе других работ после смерти живописца и, литографированный им, оказался в руках Бореля.

«Он писан во весь рост»...

С Пушкиным художнику больше встретиться было не суждено. Одоленный тяжелыми болезнями Джордж Доу умер 3 октября 1829 года 48 лет от роду в Лондоне в доме своей сестры, жены Томаса Райта, и похоронен в крипте собора Святого Павла среди почти двухсот самых знаменитых граждан Великобритании. Он — в ряду таких его коллег-живописцев, как Антонис Ван Дейк, Уильям Тернер, Томас Лоуренс, Джошуа Рейнолдс, Джон Милле и других выдающихся мастеров. На похоронах присутствовали представители российского посольства. В «Санкт-Петербургских ведомостях» «от русских корреспондентов» сообщалось, что «умерший придворный живописец Дау (Давъ) был членом многих иностранных Академий художеств; он оставил после себя имение в 100.000 ф. стерл.⁵100 000 фунтов стерлингов в 1829 году – это около 1 000 000 российских рублей золотом., которые он нажил портретами, писанными им с разных Европейских Владетельных и знатных Особ».

Перед смертью, с февраля по август 1829-го, Доу все-таки успел вновь побывать в Петербурге, чтобы завершить начатые работы. Именно в это время были помещены в галерею последние холсты, выполненные более года назад Поляковым и Голике. Не написанными оказались запланированные тринадцать портретов. Но мастерская Доу более не существовала, и рамы с тринадцатью фамилиями так и остались пустыми. Навсегда.

Главное, к чему стремился художник, все более ощущавший прогрессирующую болезнь – а у него на протяжении всей жизни была легочная недостаточность из-за перенесенной в детстве болезни — закончить наконец основные портреты: Александра I на коне и в полный рост Кутузова, Барклая де Толли, брата царя, великого князя Константина Павловича и герцога Веллингтона, командовавшего британской армией в наполеоновских войнах. И с этим он справился. Картины, по оценке специалистов, действительно хороши и заслуженно привлекают внимание всех посетителей Военной галереи (кроме конного Александра I, о которой говорилось выше).

Психологические градации, умение разнообразить эмоциональный и формальный фон традиционного английского портрета отличают такие, наиболее выразительные работы, как изображения М.И. Кутузова, Д.С. Дохтурова, А.П. Ермолова, Я.И. Потемкина, С.Н. Волконского и других. И недаром так часто останавливался Пушкин у блистательно исполненного портрета Барклая. Он в самом деле превосходен.

Портрет Михаила Богдановича Барклая де Толли.Джордж Доу. 1829 г.

Согласно авторской подписи, портрет, начатый несколько лет назад, окончательно дописан в 1829 году. Между тем сам художник не успел передать полотно в Военную галерею. Портрет в Зимнем дворце получили лишь в мае 1833 года — после уплаты Томасу Райту завещанного гонорара в размере 8000 рублей (по другим данным, 6000). Практически сразу Доу сделал уменьшенное его повторение с несколько измененным пейзажем; оно находится в собрании Бородинского военно-исторического музея-заповедника.

Барклай запечатлен на фоне военного лагеря у взятого русскими Парижа, в мундире полного пехотного генерала с шляпой в руках. Картина буквально источает тонкий лиризм и силу характера героя. Высокая, затянутая в узкий мундир фигура. Погруженный в задумчивость полководец на фоне нависшей темной грозовой тучи — «кругом густая мгла» — словно рассказ честного человека о невежестве и неблагодарности тех, кому он преданно и верно служил.

Через плечо у него переброшены символы воинской доблести – Владимирская и Георгиевская ленты, а поверх еще и высшая – голубая Андреевская. На шее кресты австрийского военного ордена Марии Терезии, прусского ордена Красного орла и нидерландского ордена Вильгельма. На груди серебряная медаль «В память Отечественной войны 1812 года» на Андреевской ленте и звезды орденов Андрея Первозванного, Георгия и Владимира первых степеней, а также знак шведского ордена Меча. Под локтем — переброшенные через плечо ленты скреплены крестом ордена Георгия, рядом с которым виден эфес наградной золотой шпаги «За храбрость».

Внизу полотна подпись художника и дата:

«Geo Dawe R.A. Pinx 1829». Первоначально на раме была закреплена табличка с надписью:

«Графъ М.Б. Барклай де-Толли, Генералъ Фельдмаршалъ».

В советское время табличка была заменена:

«Барклай де Толли М.Б. 1761–1818. Фельдмаршал. Работы Джорджа Доу 1829 г».

Портрет создавался, когда полководца уже не было в живых. Поэтому живописцу пришлось изучить по меньшей мере четыре имевшихся в его распоряжении изображения Барклая в разные годы.

Портрет князя Михаила Богдановича Барклая де Толли. Зенф Карл Август 1816

За основу был взят натурный портрет кисти художника и гравера, профессора Дерптского университета Карла Августа Зенфа, написанный в 1816 году. Зенф был единственным известным нам художником, рисовавшим Барклая с натуры. Картина была настолько популярна, что ее не раз копировали другие художники, включая и самого Джорджа Доу.

В июне 1949 года к 150-летию со дня рождения Пушкина в Военной галерее возле портрета Барклая де Толли появилась мраморная доска с цитированными выше начальными строками стихотворения «Полководец».

* * *

Не преувеличивая и не приуменьшая значимости Джорджа Доу в мировом изобразительном искусстве, заметим: при всей неоднозначности поступков и характера художника нельзя умалить его талант. Обладая тонким художественным вкусом и великолепной визуальной памятью, он был высочайшим профессионалом. Нередко его справедливо называют англо-русским художником, при том, что несмотря на принадлежность к пантеону выдающихся британцев, на родине его знают куда меньше, чем в России.

Для России он остается одним из тех, кто внес заметный вклад в создание истории русской воинской славы и Отечественной войны 1812 года, запечатлев многих ее героев и действующих лиц. В любом случае имя Джорджа Доу находится рядом с теми, кто творил военную историю российского государства в первой трети XIX века. И особенно важно, что точная романтическая кисть художника счастливо пересеклась с образом русского полководца Барклая де Толли и вдохновенным пером гения русской культуры Александра Сергеевича Пушкина.

Портрет А.С. Пушкина. Орест Кипренский. 1827 г. 1816

* * *

Пушкинский автограф стихотворения «Полководец» из фонда Государственного архива Российской Федерации, демонстрируемый на выставке в Музее А.С. Пушкина, включен в Государственный реестр уникальных документов Архивного фонда Российской Федерации за номером 637.

Госреестр – это общероссийский свод уникальных документов, созданный в целях организации их учета, введения их в научный и культурный оборот, популяризации историко-документального наследия. К числу уникальных относятся особо ценные документы, не имеющие себе подобных по содержащейся в нем информации и невосполнимые при их утрате.

Часть первая

Вячеслав Тарбеев,
советник директора Государственного архива Российской Федерации