Интервью Н.И. Коневой к 75-летию освобождения Берлина

Интервью Н.И. Коневой к 75-летию освобождения Берлина

В канун 75-летия освобождения Берлина частями Красной армии Наталия Ивановна Конева, дочь Маршала Советского Союза, командующего 1-м Украинским фронтом И.С. Конева, рассказала, какими воспоминаниями о тех событиях делился в кругу семьи ее отец.

Как командующий 1-м Украинским фронтом И.С. Конев принимал важнейшее участие в планировании и проведении Берлинской наступательной операции. Какие случаи, связанные с этими событиями, Ваш отец чаще всего вспоминал в кругу семьи?

Он не только вспоминал в кругу семьи, но и оставил воспоминания о том, как это происходило. Битва за Берлин была одной из последних и очень важных операций Второй мировой войны. 1-й Украинский фронт, наряду с 1-м Белорусским фронтом, которым командовал маршал Жуков – были двумя самыми большими фронтами по обеспеченности и другим параметрам. В первых числах апреля, как папа рассказывал, они [И.С. Конев и Г.К. Жуков] побывали в Ставке верховного главнокомандования. Сталин держал в руках какую-то бумагу, телеграмму. В ней были данные нашей разведки – о том, что союзники собираются участвовать во взятии Берлина. И когда Сталин зачитал это своим командующим – Жукову и отцу, – он задал им вопрос: «так кто будет брать Берлин, мы или союзники»? Отец говорил, что ответил первым, сказав: «Конечно мы, товарищ Сталин». Жуков сказал то же самое, потому что его фронт изначально, и он это хорошо понимал, был нацелен на взятие Берлина.

Были согласованы планы стратегического характера, затем Сталин взял большую оперативную карту: обычно, когда несколько фронтов принимают участие в какой-то большой операции, проводится так называемая разграничительная линия между ними. Сталин стал проводить эту линию и довел ее, не завершив, до города Любен, который находится в нескольких десятках километрах от Берлина. Хотя Сталин не давал никаких указаний, директив, даже намеков, отец говорит, что все понимали: кто из них первым войдет, тот и возьмет Берлин.

После того, как они разработали в Ставке свои планы, оба командующих вылетели – фактически с интервалом в несколько минут – на свои фронты. Все прекрасно понимали, что фронт Жукова очень мощный, нацелен прямо на Берлин. А 1-й Украинский фронт по директиве должен был иметь другую задачу. Одна из них – выход на Эльбу и встреча с союзниками. Но его части должны была содействовать войскам Жукова во взятии Берлина.

Конечно, отец много рассказывал о Берлине, когда к нам в гости приходили его боевые друзья, соратники, историки и журналисты. Он предполагал, что штурм Берлина на центральном направлении для Жукова был непростым, потому что ему предстояло вести операцию на самом укрепленном направлении. Немцы готовились оказать ожесточенное сопротивление. Мы нередко слышим о том, что немцы, памятуя Сталинград, хотели сделать из Берлина свой Сталинград – удержать позиции и таким образом оттянуть окончание войны, а может быть, даже получить возможности ее продолжить – имею в виду, прежде всего, сепаратные переговоры.

Очень тяжелые бои на подступах к Берлину вел 1-й Белорусский фронт – на Зееловских высотах, на Кюстринском плацдарме. Удачными были и маневры отцовских войск, особенно танковых – две армии Рыбалко и Лелюшенко, 3-я и 4-я танковые армии. 18 апреля в штаб фронта раздался звонок из Ставки, говорил Сталин. Он сказал: «Товарищ Конев, как у вас идут дела?» отец сказал, что дела идут неплохо, что активно продвигаемся, темпы хорошие, взламываем первую оборону. Сталин в ответ сказал, что у Жукова дела не очень хороши, потому что ему приходится взламывать очень тяжелую, глубоко эшелонированную оборону врага. И Сталин спросил: «А можете в эти пробитые Вами коридоры пропустить войска 1-го Белорусского?». Отец сказал, что этого делать не стоит, потому что у него есть возможность «довернуть», как он выразился, свои танковые армии на Берлин.

Сталин сделал паузу, и уточнил: «Товарищ Конев, вы по какой карте докладываете?» Разговор был по телефону, он, видимо, подошел к карте, потом отец снова услышал Сталина, который сказал: «Хорошо, две танковые армии доворачивайте на Берлин». И тут же в войска Лелюшенко и Рыбалко полетела директива отца. Она сохранилась. И там были слова, которые были очень характерны для отца, для его полководческого почерка, – что успех зависит от стремительности действий, потому что действительно, это было очень стремительное и неожиданное для немцев наступление.

Это был большой успех, и отец не мог не радоваться. К тому же он имел возможность бросить в наступление и другие армии. Это были армии генералов Гордова, Пухова, генерала Лучинского. Отец рассказывал, что они уже ощущали успех –был конец апреля, 20-е числа, и ярость борьбы была страшная, потому что войска, которые бились в Берлине с 1-м Белорусским, начали откатываться на войска 1-го Украинского. Отец вел борьбу – историки знают, – с «перевернутым» фронтом.

Знаю, что отцу давалась эта битва очень непросто, потому что сопротивление немецкой группировки, которая пыталась выбраться из блокады, было невероятно ожесточенным. Это была 9-я армия немецкого генерала Теодора Буссе. А на встречу ей шла группировка Венка. Известная история – про 12-ю армию Венка, которая шла на подмогу Гитлеру. Мы знаем, что в это время Гитлер жил надеждой, что генерал Венк подоспеет на помощь окруженному Берлину, пробьет коридор и позволит выйти из кольца. Поэтому он повторял фразу: «Где Венк? Где Венк?» Он был очень настроен на то, что возможность выйти из окружения будет достигнута. Но и наши войска, наши командиры понимали, что выпустить эту группировку нельзя: кольцо замкнулось, и войска 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов окружили Берлин. Тогда выходили боевые листки о том, что Берлин окружен.

Еще стоит добавить, это важный момент, что войска 2-го Белорусского фронта – очень серьезно содействовали боям в Берлине, это войска Рокоссовского, которые находились на северном направлении от Берлина. И их удачные боевые действия сыграли свою благотворную роль в победе в Берлине, которой все так хотели и жаждали. Понятно, что какую-то внутреннюю убежденность ощущали все – от солдата до маршала, что, пройдя с боями такие территории нашей страны, потом Европы, закончить бой в Берлине – это судьба. Они ее ощущали.

В последние дни войны, после исторической встречи на Эльбе, Ваш отец, как и другие военачальники, встречался и общался с американскими союзниками. Запомнились ли ему какие-то детали, атмосфера этих встреч?

Об этом можно говорить с разных позиций. С одной стороны, сама военно-политическая ситуация было очень важная, о чем порой забывают за радостью встреч, рукопожатий, объятий, того «духа Эльбы». Американцы и союзнические войска стояли недалеко от Чехословакии, недалеко от Праги, и по всей вероятности, возможность поучаствовать в освобождении Праги у американских и у союзнических войск была. Когда мой отец встретился с командующим группой войск Омаром Бредли, то Бредли тут же подошел к военной карте, на которой были обозначены позиции американских войск. Он заметил: «возможно, мы могли бы оказать вам помощь во взятии Праги». Отец ответил: «Благодарю, господин генерал, но мы не нуждаемся в такой помощи».

В то время велась переписка начальника Генерального штаба Антонова со штабом американских войск, и конечно, переписка руководителей государств, в частности, Сталина с Черчиллем. Мы не хотели, чтобы американские союзнические войска пересекали разграничительную линию. И надо заметить, что американцы сдержали слово. Когда отец встретился на Эльбе с Омаром Бредли, он было очень рад – не только самой встрече, но и тому, что договоренности были соблюдены. Это было залогом действительно дружеских отношений в тот момент.

Когда была первая встреча, папа, конечно, принимал американцев вполне официально – с почетным караулом, наградами. Бредли привез и наградил отца Медалью Почета – это орден, который он лично вручал и прикрепил на мундир. Он имел сопроводительную грамоту, которая сохранилась в семье. Отец любил показывать ее журналистам, отмечая, что там уже не подпись Рузвельта, которого к тому времени не было в живых, а подпись Трумэна. Приказ о награждении отца подписал уже новый президент США.

Во время приема, торжественного обеда мой отец много говорил о Рузвельте, у него была такая фраза, я ее помню: «позволил себе даже и некоторые личные оценки». Хотя, конечно, текст официальный был согласован, как это могло быть по-другому в те времена? Но он позволил себе личные фразы, видимо, понимая, как важно было отметить, что Рузвельт очень много сделал для того, чтобы был открыт второй фронт, чтобы эта встреча в конечном итоге состоялась. Потом был праздник, концерт, и отец, конечно, хотел сделать приятное Брэдли – ансамбль первого Украинского фронта спел гимн США, потом гимн нашей страны, потом они спели американскую песню кабачок, а потом устроили пляски – это был гопак, очень «огневой», потому что этот ансамбль был сформирован под Киевом. Среди артистов ансамбля были настоящие украинцы, которые знали, как станцевать гопак. Потом они исполнили русский перепляс. На больших фронтах, где-то с 1943-го года, проявил себя ансамбль под управлением Лидии Чернышевой. У меня в архиве хранится письмо, подписанное Лидией Чернышевой после встречи на Эльбе, где они выступали, - подписанное всеми, кто входил в этот ансамбль. Они устраивали концерты на передовой. И когда Брэдли спросил, кто эти замечательные артисты. Отец сказал: «Это простые солдаты Красной армии». Брэдли прищурился и отец говорил, что понял, что он, конечно, ему не поверил, потому что профессионализм этих артистов был на очень высоком уровне.

Брэдли обратил внимание на то, что девушки очень красивые, и спросил, «а кто эти девушки?». Отец ответил: «У нас в армии все девушки такие красивые». Пошутили, был обмен подарками. Американцы подарили «Виллис» моему отцу с надписью «Командующему 1-м Украинским фронтом от 12-й группы армий США». Отец в ответ подарил своего боевого коня. Он, скорее всего, на нем не ездил, конь был в обозе, но он шел с ним с 1943 года – с момента, когда мой отец командовал Степным фронтом. Очень красивый был конь, донской породы.

Я помню фотографии. Брэдли был выше отца ростом, в каске, и он был старше: папа к концу войны приближался к 49-ти, а Брэдли – где-то к 60-ти. И у него была такая выдающаяся челюсть. Вот этот человек, такой суровый, видимо, очень сдержанный, подошел к этому коню и прямо его чмокнул. На память сохранилась фотография. Ну а спустя какое-то время отец поехал уже в штаб американцев – до Лейпцига, а там его встретили. Они взлетели, и их сопровождали американские военные самолеты. Отец говорил, что видел в окно, как они показывали чудеса пилотажа. А когда подъехали к тому месту, где была организована встреча, он обратил внимание на стоявший огромный сосуд с черпаком. Отец, обращаясь к Омару Брэдли спросил: «Господин генерал, а что это за чаша?» Тот он ответил, что это добрая американская традиция, и налил ему какой-то напиток, думаю, горячительный. Отец, правда, очень мало пил, потому что мучался от язвы.

Потом был прием, награждение, и отец вручил Брэдли орден Суворова I-й степени – это был полководческий орден. Брэдли не знал, кто такой Суворов. Ему объяснили, что орден очень важный. Мой отец, когда учился в академии, очень любил историю – его конспекты сохранились, они удивительные, написаны чаще всего карандашом. Когда он закончил академию, ему даже предложили остаться и преподавать историю в военной академии. Но отец тогда смог вежливо отказаться от этого предложения, ходил для этого специально к начальнику академии – им был Маршал Шапошников. Ему принадлежит фраза, которую папа иногда вспоминал: «Вы, товарищ Конев, обещаете стать мастером маневра». Так вот, историю про Суворова Конев рассказал и Брэдли – про самого полководца, про его европейские походы. Брэдли был счастлив, а потом сказал, что у него тоже есть простые американские солдаты, которые сейчас устроят маленький концерт. Вышли два музыканта, не очень высокого роста: один со скрипкой, второй за фортепьяно. Они играли самую разную музыку, отец был восхищен. Он знал, что хотя эти люди были в форме американских солдат, перед ним играет один из самых знаменитых музыкантов Европы того времени – Яша Хейфец. Отец, посмотрев на Брэдли, спросил: «Скажите, а кто эти музыканты?». И Брэдли, хитро сощурившись, сказал: «Это простые американские солдаты». Вот такие обмены шутками.

Атмосфера, как отец вспоминал, была замечательной. Они не только об официальных вещах поговорили, но и частные разговоры вели, оценивали боеготовность и состояние наших и американских вооруженных сил, обсуждали других командующих, говорили об Эйзенхауэре, Паттоне. Отец высоко ценил Паттона, как знатока танковых войск. Он говорил, что видит в нем опытного профессионала, который может оценить союзников с точки зрения вооружения, техники, опыта ведения боевых действий. То есть, беседа была очень откровенной и полновесной. Так прошли две встречи командующих на Эльбе.

Иногда приходится слышать версию о своеобразном «соперничестве» между частями 1-Украинского фронта, возглавляемого Вашим отцом, и частями 1-го Белорусского фронта, под командованием маршала Жукова, за право первыми ворваться на улицы Берлина. Можете ли Вы прокомментировать эту точку зрения?

Мы не должны здесь фальшивить и говорить, что для них это не имело значения. Знаете, иногда писали даже на табличках: «Здравствуй, проклятая Германия». Было такое. Иногда даже с матерком. Очень большое напряжение было. И в этой соревновательности участвовали абсолютно все. Более того, отцу этот вопрос задавали, который вы задаете, он всегда говорил: «Нельзя нас представлять, меня и Жукова, как людей, которые были свободны от эмоций, от страстей в те апрельские дни, когда все, наконец, заканчивалось. Мы, напротив, как он говорил, я очень хорошо помню эти слова, были переполнены этими страстями и этими эмоциями. Когда ты осуществляешь операцию, а у тебя миллион с лишним народу. Миллион с лишним! Вот Украинский фронт – у него 1 миллион 200 тысяч, и у Жукова не меньше, если не больше.

Вот эти массы, представляете, миллионы. И немцы. Какой узел грандиозный: не представить, не вообразить. Поэтому страсти были, эмоции были, была жажда показать боеготовность своих войск, их способность маневрировать, бить врага, выходя без жертв из сложнейших ситуаций. За это отец, кстати, очень артиллеристов ценил, потому что по своей первой воинской специальности в царской армии – был артиллеристом. Для него было важно, чтобы пехота живой дошла до победы.

Соревновательность, конечно, была. И когда они так удачно преодолевались, эти водные преграды, когда был почти прямой выход к Рейхстагу. Потом появилась новая разграничительная линия в Берлине – она была проведена, оставляя центр города войскам первого 1-го Белорусского фронта. Отец говорил: «Я понимал обиду тех, кто должен был отводить эти войска за новую разгранлинию, понимал чувства и эмоции Рыбалко, который одним из первых туда подходил со своими танкистами. Но дружба, боевое братство никуда не девались. Он это писал, он это говорил.

И потом все равно эти протянутые руки, когда два фронта брали один город, например, Потсдам, эти протянутые руки, эти объятия, «ну 1-й Белорусский» - «Привет, 1-й Украинский!» - тоже были. Люди это понимали. Соперничество? Да! Но при этом понимание, что ты решаешь глобальные задачи со своим товарищем, который также, как и ты, с огромными жертвами, рискуя жизнью, дошел до Рейхстага. Это было ликование для всех, хотя отцу еще предстояло разворачивать своих танкистов, и двигаться на Прагу, на подготовку этой операции оставалось совсем немного времени.

Я читаю письма солдат отцу, даже составила такую книжку, в дальнейшем не знаю, что из этого выйдет. Это очень интересно, как смыкаются взгляд снизу простого солдата, рядового артиллериста, танкиста – кого угодно, и взгляд сверху – командующего, который стоит на своем командном пункте и должен нести ответственность за всех. Это дает более полновесную картину. Однажды, помню, Константин Симонов, который много работал на военную тему и очень дружил с моим отцом, часто бывал у нас дома, задавал этот вопрос о правде войны. И они вместе выдвинули такую формулу: «правда одна – солдатская», когда есть жизнь и смерть, и ты сам решаешь, для чего ты это делаешь.

При этом на одном участке фронта, где эту правду человек видит, она одна – то есть, например, смерть, гибель, отступление, драма, окружение. А на другом участке фронта, который отдален буквально на несколько сотен километров – там успех, там победа, там радость, там стремительное движение вперед. И там правда, и там правда. Отец всегда говорил, что все-таки когда мы говорим о войне, когда мы говорим об истории, рассказывать о ней надо с того пункта, откуда ты ее видишь. А когда складывается все это, тогда получается более полновесная, общая правда.

Напоследок хочу сказать, что мы все – наследники Победы. Это не для красного словца, ведь наша страна так активно участвовала в этой борьбе, что почти что каждая семья к ней причастна. 9 Мая - очень важный для нас праздник.

Слишком велика была цена того мира, в котором мы прожили 75 лет.

И слава тем людям, которые отвоевали этот мир.

30 мая 2020 года