Интервью с дочерью легендарного конструктора и учёного Сергея Королева

Дочь легендарного конструктора и ученого Наталья Сергеевна Королёва рассказала о жизни и судьбе своего отца в интервью порталу Российского исторического общества.

— Наталья Сергеевна, фамилия Королёв известна во всем мире. Сергей Королёв – это человек, который не просто стоял у истоков отечественной космонавтики, он открыл космическую эру в истории человечества. Каким его запомнили Вы?

— Меня всегда поражала его необыкновенная целеустремленность, потому что он с самых ранних лет поставил своей целью покорение неба. И конечно, потрясающая организованность и трудоспособность. Ещё в школе, по словам моей мамы, которая училась с ним в одном классе, он не терпел пустых разговоров, всегда вёл строгий распорядок дня, очень ценил время. Он был очень смелый в решении всех важных вопросов. Особенно смелое решение было, когда во время посадки Беляева и Леонова отказала автоматическая система посадки и нужно было дать ответ буквально через минуту. И что такое – дать ответ через минуту? Если ещё раз попробовать автоматическую посадку, но она не сработает, тогда корабль мог сесть за пределами территории нашей страны. А этого допустить было нельзя. Надо было дать разрешение на ручную посадку, и он это разрешение дал. Или если говорить о пуске Гагарина: ведь было пять испытаний корабля с собаками и манекеном, но только два из них были успешными – 9 марта и 25 марта 1961 года. Однако это вселило уверенность в моего отца, что все должно быть благополучно. Он рисковал жизнью человека и будущим космонавтики, потому что если бы была какая-то неудача, то сложилось бы отрицательное отношение к космическим полётам в принципе.

— Какое первое воспоминание у Вас связано с отцом? Его репрессировали, когда Вы были ещё совсем ребенком… Вы помните вашу первую встречу?

— Моего отца арестовали, когда мне было три года. Мама мне говорила, что мой папа лётчик и он выполняет ответственное задание. И я так и говорила всем детям, которые со мной играли. Когда его привезли с Колымы, он вернулся обратно в Бутырскую тюрьму. А 18 сентября 1940 года он попал в «туполевскую шарагу». Для поднятия духа заключённых специалистов руководство НКВД разрешило им свидания с ближайшими родственниками. Мама сказала, что папа прилетел и мы с ним встретимся. Мне было тогда пять лет. Я приехала в Бутырскую тюрьму, но не знала, что это тюрьма. Мы вошли в маленький дворик этой тюрьмы и потом поднялись на второй этаж, где стояли стол и четыре стула. Мы сели с мамой, а с противоположной стороны вошли отец и охранник. Я сразу его спросила: «Папа, как ты мог сесть здесь на своём самолёте, здесь же такой маленький дворик?» Я думала, что он прилетел прямо сюда и сел здесь. Отец не успел ничего сказать, за него ответил охранник: «Эх, девочка, сесть-то сюда легко, а вот выйти отсюда очень трудно». Вот это моё первое воспоминание об отце. Когда его уже освободили, он приехал из Казани в командировку в Москву в ноябре 1944 года. Я была дома и сразу узнала его.

Первый космонавт Земли Юрий Гагарин и конструктор Сергей Королев Фото: ТАСС - КП Хабаровск

— О чем обычно беседовали? Может быть, какие-то разговоры запомнились особенно?

— Меня поражала в нём убеждённость в нужности и важности дела, которому он посвятил свою жизнь. Вот у нас был такой разговор с ним в 1956 году, я тогда проходила практику после 4-го курса медицинского института в Хотьковской больнице. Отец приехал туда - у него выдалось свободное время. Мы три часа гуляли с ним по лесу и разговаривали. И конечно, меня очень интересовало, чем он занимается. Это было ещё до пуска первого спутника. Он мне рассказывал о космических поездах, о космических вокзалах, о том, что люди обязательно будут на Луне, о том, что будут орбитальные станции. Я, конечно, не верила, а он сказал: «Вот ты не веришь, а это будет, и будет очень скоро». Он был абсолютно убеждён в этом. И в том, что человек будет на Луне. Ещё в 1945 году я очень увлекалась Жюлем Верном, читала «Из пушки на Луну». Он увидел эту книгу и сказал: «Ты знаешь, лет через 25 человек будет на Луне». Я тогда ответила, что это фантастика, может, это и будет, но не при нашей жизни. А он сказал: «Ты запомни этот день и этот час. Это будет, и будет при нашей жизни». Действительно, он почти не ошибся, только на один год. В 1969-м, через 24 года, американцы высадились на Луну. Конечно, жалко, что не мы.

— Сергей Павлович стоял у истоков советской лунной программы, но она так и не была завершена…

— Она не была завершена, потому что он умер. После этого было три неудачных пуска, а потом, когда всё уже было подготовлено к четвёртому пуску, эту программу закрыли. К тому времени американцы уже были на Луне. Я думаю, если бы мой отец был жив, хотя, конечно, история не знает сослагательного наклонения, может быть, мы бы американцам Луну не отдали. Он мечтал о том, чтобы мы тоже были первые на Луне. В 1962 году он написал записки по тяжёлому межпланетному кораблю и тяжёлой орбитальной станции, где он подробно описывает, какими будут орбитальные станции (их тогда еще не было), какие будут межпланетные корабли, даже описывает, какая там будет посуда, как будут питаться космонавты, какие растения будут расти на орбитальных станциях. Я была просто потрясена, когда прочитала эти записки. Они были опубликованы в моём трехтомнике «Отец». Сергей Павлович был абсолютно уверен в важности дела, которым занимается, и он этой уверенностью мог убедить буквально всех. Даже если послушать запись, когда он дает команды Гагарину, он говорит: «“Кедр”, я “Заря”, как слышите меня? Минутная готовность». И говорит это очень уверенным голосом. В книге «Отец» есть глава «Просто человек». Я пишу о нём как о человеке. Потому что я вообще не технарь, а врач, и старалась избегать технических подробностей.

— А Ваш отец много рассказывал семье о своей работе?

Нет. Он никогда не рассказывал семье о своей работе, он был засекречен и не мог ничего рассказывать. Мои родители в 1949 году расстались, у него появилась новая жена. И мы не так часто встречались. После войны до 1952 года я жила с двумя бабушками и двумя дедушками на квартире у мамы Сергея Павловича. Мы жили в Марьиной роще, отец приезжал туда, я абсолютно не знала, какая трагедия в нашей семье наступает, и узнала только в день развода моих родителей 24 июня 1949 года. А я мечтала о том, что, когда я закончу школу, мы наконец будем жить одной семьёй. Отец мне строго-настрого сказал, чтобы я никогда никому не говорила, чем он занимается. В анкетах я писала, что Королёв – инженер, а фамилия Королёв довольно распространённая, поэтому вопросов не возникало. И даже когда мой отец умер и я позвонила на работу сказать, что я не приду завтра, потому что у меня умер отец. Тогда ещё не был напечатан некролог, никто на работе и не предполагал, что это и есть главный конструктор Королёв. Конечно, кроме директора моего института Бориса Васильевича Петровского (в 1965–1980 гг. министр здравоохранения СССР. – Ред.), который его оперировал. Он же умер на операционном столе во время операции.

Сергей Королёв с женой и дочерью

— Это были последствия пыток, которым Ваш отец подвергся в ходе допросов?

— Да, ему сломали челюсти. Поэтому во время операции три опытных анестезиолога не смогли ввести ему интубационную трубку в трахею. Хирурги сделали своё дело, но 8 восемь часов находиться под масочным наркозом больному с мерцательной аритмией, конечно, было невозможно. И сердце его не выдержало.

— Во время допросов он в итоге признал свою вину?

— Он признал, когда ему сказали, что если ты сегодня не подпишешь, то завтра будет арестована твоя жена, а твоя дочь будет отправлена в детский дом. И тогда он во имя спасения семьи подписал признательные показания и решил, что на суде он будет всё отрицать. Мама всё время боялась, что её тоже могут арестовать, и была готова к такому варианту: все документы о моём удочерении заранее были подготовлены на бабушку, маму моей мамы. Но на суде отцу не дали сказать ни одного слова, суд удалился на совещание, которое проходило всего несколько минут, и тут же зачитали обвинительный приговор: 10 лет исправительных трудовых лагерей. Но слава Богу, что это был не расстрел.

— Что последовало за приговором? Обычно родные и близкие репрессированных обивали пороги всех кабинетов, чтобы добиться пересмотра дела.

Когда я писала книгу про отца (второй том посвящён как раз его аресту), я все время плакала. Я записала со слов бабушки и мамы, как они пережили всю эту ситуацию. Это, конечно, было ужасно. Но слава Богу, бабушка его спасла. Именно бабушка. С помощью ходатайств Героев Советского Союза Громова и Гризодубовой. Из пересыльной Новочеркасской тюрьмы папа прислал письмо, в котором он писал: «Я жив, здоров, мы здесь тоже слышали о полёте наших знаменитых летчиц – Валентины Гризодубовой…». Он упоминает именно её, и потом в конце письма было написано: «Мой большой поклон дяде Мише». А у нас мужчин с таким именем в семье никогда не было. Мама с бабушкой очень долго думали, на кого он намекает, и решили, что это мог быть только Михаил Михайлович Громов. Потому что отец был связан с ним по работе, очень уважал его, даже был как-то дома у него, и поэтому он намекает на то, чтобы обратиться к нему. Бабушка, не зная адреса, зная только улицу, нашла Громова и попросила его, чтобы он написал сопроводительную бумагу к её заявлению на имя председателя Верховного Суда, потому что без такого сопровождения попасть к нему было невозможно, было очень много таких желающих. В конечном счёте она к нему попала. Рассказ бабушки я успела записать за год до её кончины.

— Тем не менее Сергей Павлович всё равно попал на Колыму?

— После того, как бабушка попала к председателю Верховного Суда, тот написал: «Товарищ Ульрих, прошу проверить правильность осуждения». Это было 31 марта 1939 года, на тот момент Сергей Павлович ещё был в Новочеркасской тюрьме, ещё не был на этапе. Потом бабушка нашла Гризодубову, она тоже написала записку Ульриху. В конечном счёте приговор был отменён, и было дано указание начальнику Новочеркасской тюрьмы, чтобы вернуть Королёва обратно в Москву. Но в это время он уже добывал золото на Колыме. Бумаги пришли слишком поздно. Бабушка мне рассказывала, что, когда она пришла за ответом в приёмную председателя Верховного Суда, секретарь дал ей открытку, в которой было написано, что ей отказано. А оказалось, что эта открытка была не Баланиной (это фамилия моей бабушки по второму мужу), а Балакиной. Бабушка считала, что её сын погиб. Но потом её вызвали, оказалось, что секретарь перепутал открытки. В результате отец был вызван с Колымы на пересмотр дела. Я тоже была в архиве НКВД и изучала личное дело в 1989 году. В книге я привожу все нужные документы, поэтому моя книга об отце документальная, в 2011 году я получила за неё премию президиума академии наук как за лучшую книгу по космонавтике.

— Как жила семья, пока Сергей Павлович был в лагерях?

— Моя мама работала на трёх работах. Все знали, что её муж арестован, люди переходили на другую сторону улицы, даже врачи отказывались ей ассистировать на операциях, потому что она была жена врага народа. Мама поседела за это время. Она была очень красивой, ей было всего 30 лет, у неё было молодое лицо, но она была совершенно седая. У нас не было денег, но хорошо, что няня все-таки с нами осталась. Мама сказала, что нам нечем ей платить, но она сказала, что будет жить у нас бесплатно. Мама дежурила по 15 ночей в месяц, чтобы заработать нам и чтобы посылать ещё деньги отцу: это было возможно, пока он находился в Бутырской тюрьме, и она переводила два раза по 25 рублей. Конечно, если бы ни Громов и Гризодубова, отца бы не вызвали на пересмотр дела, потому что никого с Колымы практически не вызывали. И конечно, если бы ни настойчивость бабушки, которая писала письма и телеграммы Сталину, Ежову и другим людям. Если бы не она, он бы погиб на Колыме.

Сергей Королев в Бутырской тюрьме, 1938 г.

— Сергей Павлович был отправлен на исправительные работы на золотой прииск Мальдяк. Спустя десятилетия, когда Вы собирали материал о своём отце, Вам тоже довелось там побывать. Расскажите, пожалуйста, об этой поездке.

— Я была во всех местах, где жил и работал мой отец, в том числе и на этом прииске. Это было в 1991 году. Тогда была ещё советская власть у нас, я позвонила в Магаданский обком партии, потому что мне нужна была машина и сопровождающий. Мне дали историка Райзмана, который занимался историей этого края и знал её очень хорошо. На второй машине нас сопровождала съёмочная группа магаданского телевидения. Они сделали документальный фильм об этой поездке, хотели пустить его по центральному телевидению. Но как раз в тот день, когда я вернулась с Колымы, 21 августа, случился ГКЧП, поэтому центральному телевидению было не до этого и фильм не вышел в эфир. Я проехала по этой колымской трассе, по которой возили заключённых, встречалась с врачом, которая работала в лагере, когда там был мой отец. Конечно, она не помнила никакого Королёва, но очень много и интересно мне рассказывала. Правда, просила не записывать разговор, хотя я, конечно, всё равно включила диктофон. Она говорила: «Вы не записывайте, я же подписку дала». Представляете? Это был уже 1991 год, а она там работала в 1939-м. Мне показали место, где стояли палатки заключённых, там осталось только несколько бараков, в которых жило лагерное начальство.

— Наверняка эмоционально это был очень сильный момент. Вы помните чувства, которые испытали, увидев это место впервые?

— Конечно, это удручающее впечатление. Заключённые жили в брезентовых палатках. И так как там очень рано наступает зима и бывает очень холодно, эти палатки отапливались печкой-буржуйкой, которая стояла посередине палатки размером 7 на 21 метр. Заключённых там было 50-60 человек. Зимой снаружи палатки засыпали снегом, чтобы сохранить хотя бы немного тепла.

— Известно, что после Колымы академик Королёв часто говорил, что не любит золото…

Да, он говорил: «Я золотишко добывал на Колыме». И он очень не любил золото и алюминий, потому что посуда в лагере была алюминиевая. Он привез с Колымы алюминиевую кружку, которой пользовался в лагере, она находится в моем домашнем музее. На её ручке гвоздём нацарапана фамилия «Королёв».

— В лагере Сергей Павлович едва не погиб. Как удалось выжить в таких нечеловеческих условиях?

— Отец заболел цингой, и когда он уже практически умирал, в лагере появился Михаил Александрович Усачёв. Он был директором завода, где был построен самолёт, на котором разбился Чкалов. Конечно, в декабре 1938 года его тут же арестовали и сослали на Колыму. Усачёв был мастером спорта по боксу. Когда он появился в лагере, то, пользуясь своей силой, вызвал старосту и потребовал: «Показывай мне своё хозяйство». Они вошли в палатку, и староста ему сказал: «А здесь валяется Король, из ваших, но он уже не встанет». Усачёв подошёл и увидел под грудой лохмотьев моего отца, с которым он был знаком. Отец весь был покрыт струпьями, у него выпали все зубы, он не мог ходить. И тогда на соответствующем языке Усачёв поговорил с этим старостой, потребовал, чтобы уголовники давали дополнительную пайку, и Королёва перевел в медчасть. Медсёстры приносили туда сырую картошку, морковь и натирали ими десна больным цингой, заваривали отвар из шишек, больше ничего было. В конечном счёте отец поправился.

— Когда документы о пересмотре дела всё-таки дошли до адресата, Вашего отца отправили в Москву. Но в дороге Сергей Павлович едва не погиб. Пароход, на котором он должен был плыть, затонул. А сам Королёв уцелел лишь по счастливой случайности. Язык не поворачивается назвать такое стечение обстоятельств везением. Но всё же можно сказать, что Ваш отец родился в рубашке.

— Судьба его все-таки берегла. Когда он возвращался с прииска Мальдяк, он не попал на пароход «Индигирка». Он приехал, но этап был уже сформирован, «Индигирка» уходила 8 декабря 1939 года. Он уже был в Магадане и очень просил, чтобы его взяли на борт. Но ему сказали, что мест больше нет. Там ехало больше тысячи человек: вольнонаёмные и больше 700 заключённых. Заключённые находились в трюме. Во время шторма в Охотском море корабль попал на рифы. То есть судно не утонуло, оно получило пробоину, и все вольнонаёмные остались живы. Они высадились на отмель, а потом на следующий день японцы их спасли. А когда матросы бросились, чтобы открыть трюм, начальник конвоя им запретил, и все заключённые до единого человека погибли. Когда японцы пришли спасать, увидели страшную картину: люди просто замерзли в этом трюме.

— Удивительно: люди, которые трудились на благо своей родины, прошли лагеря и которым каким-то образом удалось выжить в этих лагерях, обретя свободу, всё равно продолжали трудиться на государство, которое подвергло их этим страшным репрессиям. У Вас есть этому объяснение?

— Да, никто из них не озлобился. Я разговаривала со многими людьми. И мой отец, и все считали, что произошла ошибка. Он же потом два раза лично встречался со Сталиным, уже после войны, когда он был назначен главным конструктором изделия номер один – это баллистические ракеты дальнего действия БРДД. Он был поражён компетентностью, с которой Сталин задавал ему вопросы. Это было в 1947 году. Когда в 1953 году умер Сталин, отец был поражён его смертью. В своём письме он написал: «Умер наш товарищ Сталин». Он уверен был, что Сталин ни при чём. Может быть, потом он и поменял своё мнение, не знаю. Но мы все переживали смерть Сталина: и моя мама, и я, на тот момент ещё студентка первого курса. Вся страна. Все плакали. Все эти репрессированные люди считали, что кто-то на них донес, что Сталин не виноват. Сейчас трудно судить об этом.

Валентина Терешкова перед полётом в космос и Сергей Королёв, 1963 г.

— Давайте вернемся к теме космоса. Сергей Павлович руководил подготовкой полётов первых советских космонавтов. В их числе была и Валентина Терешкова, первая женщина, побывавшая в космосе.

— Терешкова рисковала своей жизнью. Сколько бы ни было ещё полетов женщин, она была первой. И она одна выполнила полёт в этом корабле. Все остальные летали на станции, где были ещё космонавты, а она была одна, поэтому её полёт был уникальный. Все полёты, которые были при моём отце, все 11 космонавтов, которые летали, отличались друг от друга. Каждый полёт отличался от предыдущего: отец всё время искал что-то новое. Полёт Германа Титова длился 25 часов, он сделал не один виток, а много витков вокруг Земли, и впервые вёл видеосъёмку. Потом Николаев и Попович полетели – это был полёт двух кораблей параллельно. Потом полетели Быковский и Терешкова – это тоже были два корабля и первая женщина в космосе. Потом Комаров, Егоров и Феоктистов – они летали без скафандров в одном корабле, это тоже было новое. А потом полетели Беляев и Леонов, который совершил первый выход в открытый космос.

— Ваш отец выдвигался на Нобелевскую премию, но так и не получил её. Это его покоробило?

— Его два раза выдвигали на Нобелевскую премию. Но дело в том, что когда Нобелевский комитет обратился к нашему правительству, то Хрущёв сказал, что у нас создателем новой техники является весь народ – никому отдельно премию давать не будем. Отец, конечно, очень на него обиделся, как вспоминает сын Хрущёва, потому что это были большие деньги. Конечно, из этих денег он не взял бы себе ни одной копейки. Ему ничего не было нужно, он был такой бессребреник, всегда ездил на космодром в одном и том же «счастливом костюме», одном и том же пальто. Ему для себя лично ничего не было нужно, но эти деньги могли пойти на развитие космонавтики. К сожалению, Нобелевская премия так и не была присуждена, а по завещанию Нобеля посмертно она не даётся. Поэтому так случилось.

— С момента первого полёта человека в космос прошло уже более полувека, пуски ракет стали повседневным делом. Но когда лично Вы смотрите на то, как отрывается ракета от Земли, чем в Вас это откликается?

— Я много раз была на космодроме Байконур, и последний раз была несколько лет назад, смотрела ночной пуск корабля. Подлетая к Байконуру, я всегда поражаюсь тому, что было построено в этой пустыне. Это, конечно, невероятно. Те военные строители, которые это строили, совершили подвиг. Потому что вообще сложно представить себе, что уже в 1947 году начались пуски ракет в Капустином Яре – через два года после окончания такой кровавой, такой тяжёлой войны! И сколько предприятий работало на космос! Это же нужно было всё организовать, для этого нужно было иметь огромный организаторский талант, которым и обладал мой отец. Он сумел сплотить коллектив главных конструкторов и коллективы многих предприятий, которые работали на космос. Пуск ракет завораживает: я видела и дневной пуск, и ночной. Это очень красиво, когда белая ракета поднимается в небо. Конечно, моё сердце наполняется гордостью, потому что в конечном счёте была открыла космическая эра человечества и мы свидетели открытия этой эры. А открыли её Сергей Павлович и его соратники.

Беседовала Анна Хрусталева