Святой князь Михаил Тверской. Фрагмент иконы XVII века

В историческом образе князя Тверского и великого князя Владимирского Михаила Ярославича сопряжены две составляющие. Во-первых, это борьба Михаила Тверского за великое княжение, за возвышение собственной «отчины» перед иными землями (любимый «вид спорта» тогдашних Рюриковичей!).

Во-вторых, это пройденный князем путь к святости, пролегавший через мученическую гибель в Орде «за ближних своих» и «за многие души»...

Михаилу Тверскому были в равной степени присущи дерзание князя-воина и смирение богомольца; он радел и о собирании земель, и о стяжании Святого Духа. Но на первом поприще Михаил выступал с переменным успехом и главной цели своей не достиг. А на втором он стал безусловным победителем: «И принял из руки Господней венец неувядаемый, к которому так стремился», – заключает автор его жития, духовник князя игумен Александр.

Однако в национальной памяти князь остался не только святым мучеником, но и государственным и военным деятелем. На фризе памятника «Тысячелетие России» в Новгороде Михаил Тверской находится в одной группе со своим дядей Александром Невским и Дмитрием Донским – он в цепях, но не сломлен… Как же соотносятся между собой мирская жизнь и исповедническое житие князя?

Михаила Ярославича, родившегося в 1271 году, вскормила молодая Тверская земля. Во второй половине XIII века этот край совершил мощный рывок в своём хозяйственном развитии. Этому способствовали как благоприятное географическое положение на Великом Волжском пути, связывавшем Балтику с Каспийским регионом и Средним Востоком, так и исторические обстоятельства. По мнению некоторых исследователей, сама Тверь, в отличие от близкого Торжка, избежала ордынского разорения, откупившись от Батыя; позднее сюда же, на относительно спокойные земли Северо-Запада, шёл отток населения из разорённых областей.

Тверь, ставшая столицей отдельного княжества в 1246 или 1247 году, быстро выдвинулась в число новых лидеров Руси наряду с Москвой и, по мнению некоторых современных авторов, воплощала собой некую «идейно-политическую альтернативу» московскому варианту развития, в котором слишком много было заимствованного от Орды… На самом же деле, никаких специфических черт «тверского проекта», радикально отличавших его от «проекта московского» историки не усматривают. С точки зрения государственной идеологии, насколько её можно реконструировать по ряду текстов и символических действий князей, Тверь так же, как чуть позже Москва, претендовала на владимирское и киевское духовное наследие, а через них – и на преемственность от Византии. Не случайно древнейшая сохранившаяся тверская икона – образ Бориса и Глеба конца XIII века – связана с киевской традицией и, возможно, передаёт некоторые портретные черты князей-страстотерпцев.

В 1260-х годах в городе на слиянии Волги и Тверцы создаётся собственная епархия; первый епископ Тверской, Симеон, духовный наставник юного князя Михаила, вошёл в историю как просветитель и храмоздатель. Кстати, Симеон, как и много поспособствовавший возвышению Москвы митрополит Пётр, был выходцем из западнорусских земель. Трудами святителя и вдовствующей княгини Ксении в 1285 году был заложен Спасо-Преображенский собор – первое каменное здание на Руси, возведённое после ордынского погрома (как особо отмечалось летописцами – с «медяными» дверями и мраморными полами).

Так утверждалась неразрывность связи нового духовно-политического центра с прежней, добатыевой Русью. К строительству собора был причастен и юный Михаил Ярославич. На первой выходной миниатюре лицевой Хроники Георгия Амартола, созданной в Тверском княжестве в конце XIII или в XIV веке, изображены князь Михаил и его мать Ксения (Оксинья). Это редчайшие в истории русского искусства княжеские портреты, созданные современником. Запоминается лицо князя: живое, энергичное, волевое, с высоким лбом – родовым признаком Рюриковичей. Византийская по стилю, эта миниатюра помещена в хронику, охватывающую события от Адама до 948 года, – всё это раскрывает мироощущение тверских князей как носителей священной миссии мировой христианской державы. Дерзнём предположить: если бы исход жестокой схватки за великокняжеский престол и первенство на Руси был иным, то «Третьим Римом» величали бы не Москву, а Тверь. К исполнению этой высокой роли она была вполне готова.

Духовной зрелостью обладал и сам князь Михаил. Агиографы и летописцы говорят о нём как о «сильном умом и терпеливом душою», наученным от своей премудрой матери Ксении «святым книгам и всякой премудрости». Князь-книгочей, любящий монахов, главных хранителей культурной традиции – таким предстаёт Михаил Ярославич. Но в то же время он – политик и воин, сумевший в 1305 году получить от золотоордынского хана ярлык на великое княжение Владимирское, а затем удерживавший обретённый титул в жестокой борьбе с Юрием Даниловичем Московским, своим двоюродным племянником… 

Не будем касаться здесь всех перипетий этой распри. Отметим два исторически значимых сюжета. В переписке с патриархом Константинопольским Нифонтом I (занимал престол в 1310–1314 годах) Михаил Ярославич титулуется «великим князем всея Руси» – это первый бесспорный случай использова­ния данного титула князьями владимирскими. Перехватившая затем у тверичей лидерство мос­ков­ская ветвь Рюриковичей унасле­довала это почётное обращение, церковное по своему происхождению.

Второй момент – знаменитая Бортеневская битва 22 декабря 1317 года. В ходе сражения Михаилом было наголову разбито войско Юрия Даниловича. Сам великий князь бился вместе со своими дружинниками – его доспехи были изрублены, но ран на теле не было. В плен к тверичам попала супруга московского князя Агафия, по происхождению ордынская царевна. Её последующая смерть в Твери – одна из детективных загадок русской истории. Татары и москвичи ставили в вину Михаилу, что он уморил зельем крещёную чингизидку. Вряд ли великий князь решился бы на столь самоубийственное злодеяние. Улики не сохранились в веках, остаётся вечный вопрос: cui prodest? Кому выгодно?..

Трудно разделить энтузиазм иных сегодняшних тверских «регионалистов», провозглашающих бортеневскую победу Михаила величайшим освободительным событием. Всё-таки это была типичная феодальная свара, где русские били русских. Но есть одна примечательная деталь: на стороне Юрия выступал и татарский отряд во главе со знатным ордынцем Кавгадыем. Татары были обращены в бегство… Далёкое, но многозначительное предзнаменование побед на реке Воже и поле Куликовом! Кавгадый потом заверял Михаила в преданности – и он же выступил главным клеветником-обвинителем московского князя перед ханом Узбеком.

Примечательно, что ни русские летописцы, ни Русская церковь не идеализировали действий обоих князей. «Степенная книга», составлявшаяся под редакцией мудрого митрополита Макария (правил в 1542-1563 годах), повествует: «Была тогда большая смута среди князей русских, а более всего — среди главных правителей, время от времени каждый из них затевал междуусобицу. Да еще ж и великий князь Михаил Ярославич Тверской приводил <на Русь> безбожных татар. И великий князь Юрий Данилович также тех же самых татар имел себе помощниками. И вот так множество христиан из их отечеств терпели многие беды и оказывались в плену. И в таких междуусобных смутах был убит в Орде великий князь Михаил Ярославич». Почти тогда же, когда писались эти строки, в 1549 году, на втором «макариевском» соборе великий князь Михаил был прославлен в лике святых – конечно, не за участие в смуте.

Святой князь Михаил Тверской и святая Анна Кашинская

Исход жизни князя подробно документирован его спутником и духовником Александром. 

Оклеветанный Михаил решается ехать на суд «царя» (хана), отвергая возможность бегства или сокрытия: «Если я куда-нибудь уклонюсь, а отчина моя вся в полоне перебита будет, — ведь мне же умирать после этого; так лучше мне ныне положить душу свою за многие души». Повествование изобилует множеством точных географических указаний. Крестный путь князя лежит почти строго на юг (направление смерти в древнейшей индоевропейской традиции!). Само мученичество свершается на Кавказе, «близ врат железных», а тело страстотерпца какое-то время находится в городе Мжачары (или Маджары; расположен на месте нынешнего Будённовска, который в памяти наших современников также накрепко связан с темой мученичества).

Князь стойко перенёс все унижения и мучения в ханской ставке. Ему вменяли утаивание ханской дани, выступление против ордынцев и убиение княгини Агафии. Он сам защищал себя «со многими доказательствами» на судилище – но приговор был предрешён… Потрясает психологический реализм подробностей, передаваемых автором жития. Описывается, например, сцена, когда «нечестивый Кавгадый» приводит закованного в тяжёлую колоду князя на торжище, всячески бесчестит его, а под конец, издеваясь, обещает, что скоро «тягота эта отойдет от тебя, потом в большой чести будешь». Боль и предсмертная тоска Михаила передаются через читаемые князем строки Псалтыри: «Кто дал бы мне крылья, как у голубя? Я улетел бы и успокоился, я удалился бы далеко и водворился бы в пустыне, уповая на Бога, спасающего меня». Но когда слуги предлагают страстотерпцу бежать: «Вот, господине, проводники и кони готовы, убеги в горы — спасешь жизнь», – он отказывается «оставить дружину в такой беде»… Сама гибель князя 22 ноября 1318 года описана также с заставляющим содрогнуться натурализмом: один из посланных Юрием и Кавгадыем убийц, по имени Романец, вырезает из груди мученика сердце...

Повесть о Михаиле Тверском не случайно входила в круг наиболее востребованных книг Древней Руси. В жизни и житии князя видели пример сочетания добродетелей благоверного правителя. Думается, и нам небесполезно помнить о том, чему учил великий князь всея Руси сынов своих: «кротости, уму, смирению и разуму, мужеству, всякой доблести и следованию благим своим обычаям».

Сергей Антоненко