Российское историческое общество - Российское историческое общество

«Как демон, с гордою душой…». Лермонтов, Милюков и царская цензура

Среди материалов Русского зарубежного исторического архива в Праге, поступивших в Советский Союз как дар Чехословацкого правительства, имеется значительное количество документов, касающихся Павла Николаевича Милюкова.

Начиная с 1890-х и вплоть до Октябрьской революции 1917 года, Павел Милюков занимал видное место в культурной и общественно-политической жизни России. Научные работы Павла Николаевича выдвинули его в первый ряд русских историков. Как политический деятель, он принимал руководящее участие в сплочении и организации либерально-демократических течений, с 1905 года стал общепризнанным лидером образовавшейся тогда и быстро приобретшей большое влияние Конституционно-демократической партии. Наконец, в образованном при его участии Временном правительстве первого состава он занимал пост министра иностранных дел.

Покинув страну, Милюков стал заметной фигурой Белой эмиграции, писал серьёзные аналитические статьи, работал над книгами (библиографический перечень его научных трудов составляет около 40 машинописных страниц), редактировал газету, принимал активное участие в жизни русских деятелей культуры, оказавшихся в изгнании.

В течение 20 лет возглавляемые Милюковым «Последние новости» играли руководящую роль в культурной жизни эмиграции, объединяли вокруг себя лучшие литературные и публицистические силы Русского зарубежья. Достаточно назвать имена тех, чьи произведения регулярно появлялись на страницах газеты: И. А. Бунин, М. И. Цветаева, В. В. Набоков (Сирин), М. А. Алданов, Саша Чёрный, В. Ф. Ходасевич, К. Д. Бальмонт, А. М. Ремизов, Н. А. Тэффи, Б. К. Зайцев, H. H. Берберова, Г. В. Иванов, И. В. Одоевцева, Дон Аминадо, А. Н. Бенуа, С. М. Волконский, Е. Д. Кускова, С. Н. Прокопович и многие другие.

Милюков был подлинным эрудитом, обладал поразительной памятью, владел многими языками, глубоко знал историю искусств и литературы, любил поэзию, особо выделяя два имени — Пушкин и Лермонтов, чьи стихи часто читал по памяти. Он рано начал писать стихи: вначале это были подражания Никитину, Пушкину, позднее это уже были свои оригинальные произведения.

Человек очень организованный, отличавшийся высокой самодисциплиной, он тщательно сохранял любого рода документы и составил, невзирая на крутые обвалы судьбы, обширнейший архив, являющийся сейчас бесценным подспорьем для историков.

«Как демон, с гордою душой…». Лермонтов, Милюков и царская цензура

В этом отношении определённый интерес представляет обширная коллекция газетных вырезок из русских, советских и эмигрантских газет, посвящённая творчеству Михаила Юрьевича Лермонтова. В досье, хранящемся в Государственном архиве РФ (Ф. Р-5856. Оп. 1), насчитывается 354 статьи, опубликованные о великом русском поэте с 1884 по 1934 годы.

«Как демон, с гордою душой…». Лермонтов, Милюков и царская цензура

Коллекция собранных Милюковым вырезок о Лермонтове — разумеется, совершенно различных и подчас даже противоречивых по содержанию каждой — тем не менее даёт представление о месте, которое занимал великий поэт в духовной жизни российского общества — на родине и в эмиграции. Архивные материалы красноречиво дополняют и тот замечательный фон, на котором прошла и полная драматизма жизнь Павла Николаевича Милюкова.

В этом же фонде — Русского заграничного исторического архива — отложился ещё один любопытный документ, касающийся Михаила Лермонтова. Он из большой коллекции газетных вырезок Василия Васильевича Водовозова (1864—1933), публициста, юриста и экономиста, автора статей по социально-экономической и политической истории, члена Центрального комитета левой Трудовой народно-социалистической партии (Ф. 539. Оп. 1). В 1923 году Водовозов остался за границей, не вернувшись в СССР из научной командировки. Последние годы жил в крайней нужде, болел. Покончил жизнь самоубийством.

Документ — маленькая вырезка из газеты «Речь», одной из крупнейших дореволюционных российских газет, редактируемой главой кадетов Павлом Милюковым, где он был ведущим публицистом. В короткой заметке со ссылкой на «члена Совета главного управления по делам печати г. Виссарионова» говорится о постановке тем вопроса о цензурной переработке лермонтовского «Демона», чтобы «Лермонтов из библиотек был устранён».

«Как демон, с гордою душой…». Лермонтов, Милюков и царская цензура

Публикация в слывшей либерализмом «Речи» 20 февраля 1914 года была неслучайной. Это были отголоски дискуссии, сопровождавшей «Демона» едва ли не со дня создания поэмы.

Как мы знаем, Михаил Лермонтов взялся за разработку произведения ещё в пятнадцатилетнем возрасте и многократно возвращался к придуманному им герою, прочно захватившему его воображение.

Я не для ангелов и рая
Всесильным богом сотворен;
Но для чего живу страдая,
Про это больше знает он.
Как демон мой, я зла избранник,
Как демон, с гордою душой,
Я меж людей беспечный странник,
Для мира и небес чужой;
Прочти, мою с его судьбою
Воспоминанием сравни
И верь безжалостной душою,
Что мы на свете с ним одни.

Демон в мифологии — обобщённое представление о некоей неопределённой и неоформленной божественной силе, злой или благодетельной, часто определяющей жизненную судьбу человека, силе, способствующей или препятствующей человеку в исполнении его намерений.

Стихотворение было написано в 1831 году, когда автору исполнилось 17 лет и он, студент словесного отделения Московского университета, уже считал поэзию своим призванием. В этот период умер отец поэта. Летом Михаил гостил в семье друзей, где безнадёжно влюбился в одну из дочерей хозяина дома, Варвару Лопухину. По воспоминаниям родственников, это чувство поэт сохранил до конца жизни. Однако семья Лопухиных и глава её, отец Александр Николаевич Лопухин, не пожелали подобного брака. Собственно, байронический настрой и разочарование в безответной любви явно придали весьма мрачный оттенок стихотворению. Исследователи воспринимают это стихотворение как своеобразную предтечу к эпилогу «Демона».

Поэма основана на библейском мифе о падшем ангеле, восставшем против Бога. Этот образ буквально захватил Лермонтова. В дальнейшем поэт работал над произведением в течение десяти лет — до 1839 года. Накануне поэт подарил своей бывшей возлюбленной, вышедшей замуж за богатого помещика Николая Бахметева, авторскую рукопись с посвящением: «Я кончил — и в груди невольное сомненье!..»

Герои поэмы не имеют прототипов, однако литературоведы указывают на отдельные эпизоды из биографии Лермонтова, позволяющие предположить, что в сознании его современников образ Демона соотносился с беспокойным, бунтарским характером самого поэта. Несомненно, поэт ощущал внутреннюю близость к своему герою. Так, после знакомства с поэмой великий князь Михаил Павлович, человек строгий, о котором говорили, что он не прочитал ни одной книги, кроме армейского устава, тем не менее задал риторический вопрос:

«Никак не пойму, кто кого создал: Лермонтов ли — духа зла или же дух зла — Лермонтова?»

С кого был списан главный герой, совершенно определённо автор — со свойственной ему иронией — ответил библиотекарю цензурного комитета, писателю и философу Владимиру Одоевскому: «С самого себя, князь, неужели вы не узнали?..»

Из-за цензурных рогаток «Демон» долгое время не допускался к печати и распространялся в списках, в которых были представлены как его ранние, так и поздние версии. Всего, по данным исследователей, насчитывалось восемь авторских редакций «Демона».

Официальный запрет только подогревал интерес к опальному поэту и его поэме. В известном отношении «Демон» повторил судьбу другого запрещённого произведения — комедии «Горе от ума» Александра Сергеевича Грибоедова. Оба стали известны задолго до выхода первого издания, благодаря хождению в списках и чтению в петербургских и московских салонах либерального толка. Запрет лишь способствовал росту популярности поэмы, поэтому современники, в том числе и такие, как Виссарион Белинский, давали «Демону» очень высокие оценки.

«“Демон” сделался фактом моей жизни, — писал выдающийся русский критик, — я твержу его другим, твержу себе, в нём для меня — миры истин, чувств, красот. Я его столько раз читал — и слушатели были так довольны…»

Проблема с печатью поэмы решалась не без влияния Николая Карамзина, находившегося официальным чтецом у супруги главного гонителя Лермонтова, царя Николая I, — императрицы Александры Фёдоровны — и главным наставником наследника, цесаревича Александра. О том говорит запись в личном дневнике Александры Фёдоровны насчёт состоявшегося при дворе чтения «Демона». О том же и строки в «Реестре рукописей и книг, поступивших в Санкт-петербургский цензурный комитет в 1839 г.», где под номером 97 значится «Демон, восточная повесть» на 70 страницах, поступившая 7 марта «от г. Карамзина». Буквально через три дня она была изучена цензором, историком и профессором Александром Никитенко, не чуждым либеральных взглядов, и 11 марта возвращена Карамзину, расписавшемуся в получении.

Исследователь творчества Лермонтова Вадим Вацуро отмечает, что список, переданный Карамзиным для чтения в императорскую семью, не требовал цензуры.

«С другой стороны, факт такого чтения был для цензуры своего рода частичной апробацией. Из записи следует, что поэма была одобрена, — в противном случае была бы сделана отметка о запрещении, и рукопись, приобщённая к числу запрещённых сочинений, осталась бы в делах цензурного комитета и не была бы выдана на руки представлявшему её лицу. Факт запрещения отразился бы в комитетских протоколах, — между тем, никаких следов цензурования “Демона” в них нет».

По словам Вацуро, «последнее обстоятельство — отсутствие упоминаний о “Демоне” в протоколах цензурного комитета — весьма любопытно. Из него следует, что Никитенко сделал сам все нужные изменения и купюры, не вынося их на обсуждение комитета… Разрешая поэму без санкции комитета, Никитенко брал на себя серьёзную ответственность и пытался уменьшить её, сделав большое число купюр. С другой стороны, ему, вероятно, было известно об одобрении поэмы императрицей; семейство Карамзиных, подававшее поэму в цензуру, также сумело привести в действие свои обширные связи», заключает лермонтовед.

От Карамзина рукопись, из которой цензор собственноручно удалил многочисленные «крамольные» фрагменты, вернулась автору. Лермонтов мог отдать её в печать, но он этого не сделал. Возможно, его остановили сокращения и поправки, внесённые Никитенко, или, что по мнению историков более правдоподобно, — вскоре последовавшее общее ужесточение цензурной политики, предусматривавшей «все сочинения духовного содержания в какой бы то мере ни было» проходить через цензуру духовную. Понятно, образ падшего ангела, взбунтовавшегося против творца и получившего за свой мятеж участь вечного скитальца, не мог быть принят официальным духовенством и властью, остро ощущавшей бунтарскую природу поэтического героя. Помимо того, в конце августа 1839 года было получено предписание министра народного просвещения графа Сергея Уварова, прямо касавшееся недопущения к публикации «Демона».

Только в апреле 1842 года, уже после гибели поэта, после настойчивых ходатайств друзей и почитателей, фрагменты поэмы были напечатаны по личному разрешению министра.

Что же касается цензурной рукописи, то она осталась в руках у Лермонтова, а затем перешла к его троюродному брату Акиму Шан-Гирею, со временем поменяв ещё несколько владельцев.

В 1848 году после того, как по всей Европе прокатилась волна революционно-демократического подъёма, правительство Николая I ещё больше ужесточило борьбу с проникновением в общество передовой мысли. О публикации «Демона» не могло быть и речи. Издатели «Отечественных записок» и «Современника», например, получили предписания, что «если впредь замечено будет в оных что-либо предосудительное или двусмысленное, то они лично подвергнуты будут не только запрещению продолжать свои журналы, но и строгому взысканию».

Поэма «Демон» — это как своеобразный гимн силе хаоса, который, тем не менее, слабее, чем мир гармонии, — тот самый прекрасный мир, который Демон презрительно отвергает, но который, подобно пушкинской «равнодушной природе», всё же торжествует в финале. Лермонтову было близко оправдание «демонизма», что коренным образом противоречило общепринятому в христианстве представлению о зле как об отсутствии добра: «Дух беспокойный, дух порочный…»

Я тот, чей взор надежду губит;
Я тот, кого никто не любит;
Я бич рабов моих земных,
Я царь познанья и свободы,
Я враг небес, я зло природы […]

Оглядываясь на николаевскую эпоху, Белинский писал:

«Во времена переходные, во времена гниения и разложения устаревших стихий общества, когда для людей бывает одно прошедшее, уже отжившее свою жизнь, и ещё не наставшее будущее, а настоящего нет, — в такие времена скептицизм овладевает всеми умами, делается болезнию эпохи. Истинный скептицизм заставляет страдать, ибо скептицизм есть неудовлетворяемое стремление к истине».

«Демон, — полагал великий русский критик, — не пугал Лермонтова; он был его певцом». Тема мятущегося героя Белинским связывалась с пафосом борьбы и отрицания, которыми насыщена мысль поэта: «исполинский взмах, демонский полёт — с небом гордая вражда». Именно такими словами определял Белинский основную особенность поэзии Лермонтова.

В 1852 году в цензурном комитете рассматривался вопрос о допуске в Россию сочинений Лермонтова, которые в Германии в переводе на немецкий язык появились незадолго до смерти поэта. Следует отметить, что там нередко печатались русские издания, которые по цензурным соображениям не могли быть выпущены в России. В частности, речь шла о двухтомнике, изданном в Берлине.

Младший цензор Санкт-Петербургского комитета цензуры иностранной, известный русский поэт Аполлон Майков, не решаясь самостоятельно сделать заключение, направил издание в цензурный комитет с таким донесением:

«Недоумевая, как поступить в этом случае, какой приговор произнести этому переводу... я имею честь представить это на благоусмотрение комитета. Со своей стороны я полагаю, что мы можем быть снисходительнее к книге на иностранном языке, нежели на русском, и поэтому я думаю, что пьесы: “Демон”, “Казначейша” — можно позволить вполне... Впрочем, может показаться странным, что у нас русский же автор не дозволен в подлиннике и будет дозволен в переводе».

Комитет, в свою очередь, переслал это дело на усмотрение Главного управления цензуры, которое вынесло решение: «…запретить для публики этот перевод, о чём объявлено комитету... в предложении г. товарища министра народного просвещения от 18 июня 1853 года за № 1187».

Впервые полный текст произведения на русском языке увидел свет в той же Германии в 1856 году тиражом… 28 экземпляров. Их предполагалось раздать «высоким особам» и добиться отмены цензурного запрещения. Правда, в книге был вырезан диалог Тамары с Демоном. Писатель и книгоиздатель, полковник Пётр Мартьянов, описывает историю публикации так: «Имея в виду, что поэма в полном объёме, по цензурным условиям, в русской печати появиться не может, генерал-адъютант Алексей Илларионович Философов, бывший воспитателем великого князя Михаила Николаевича и находившийся с ним за границей, возымел намерение издать “Демона” полностью в Карлсруэ. Баронесса А. М. Гюгель (урождённая Верещагина) (жена вюртембергского дипломата, двоюродная сестра и приятельница Лермонтова. — Прим.) — этот старый испытанный друг поэта, в гостиной которой возникла первая мысль об издании “Демона” за границею, предложила г. Философову находившийся у неё бахметевский список поэмы и издание её, при содействии протоиерея И. И. Базарова (духовник особ царствующего дома, автор богословских трудов, мемуарист. — Прим.), было начато с этого списка у придворного типографа Баденского двора Гаспера...» Вскоре в 1857 году вышло второе карлсруйское издание «Демона», в котором диалог героев, наконец, был опубликован. Затем последовали другие издания — в 1858-м, 1875-м.

На родине поэма «Демон» впервые издана полностью в 1860 году. К счастью, материалы нового издания попали на предварительный просмотр к писателю Ивану Гончарову, исполнявшему в то время должность цензора, что придавало его положению некую двусмысленность. Многие представители интеллектуальной элиты в общем-то недолюбливали цензоров, задачей которых входило недопущение распространения идей, могущих пошатнуть сложившиеся устои, и такое недоверие тяготило Гончарова, но он честно исполнял свой долг, вполне сообразуясь со своей совестью и чётким пониманием , какое значение уготовано Лермонтову в русской литературе.

Иван Александрович очень бережно отнёсся к литературному наследству Лермонтова. Однако, не решаясь самостоятельно дозволить к печати сочинения Лермонтова, Гончаров составил донесение в Санкт-Петербургский цензурный комитет и нашёл их «удобными для одобрения в печать по духу ныне действующей цензуры». Он выразил лишь сомнение в отношении отдельных стихов. К примеру, не знал, как поступить со строками, где говорилось, что молиться — это «напрасный труд», или с диалогом Тамары и Демона о Боге. «Вероятно, — дипломатично подчеркнул Гончаров, — исключение некоторых из показанных мест имело значение в своё время и могло иметь какое-нибудь отношение к личности и судьбе автора, но теперь всё это составляет забытое прошедшее. Между тем, запрещения в печать этих мест у Лермонтова, как писателя классического, подают и будут подавать повод к перепечатыванию его поэмы в заграничных типографиях. Поэтому я имею честь испрашивать разрешения цензурного комитета к одобрению в печать как означенных в поэмах “Демон” и “Орша” мест, так и других, если таковые встретятся в прочих сочинениях Лермонтова и не будут противны духу ныне действующей цензуры».

Доброжелательное заключение Гончарова, несомненно, сыграло свою решающую роль, и к лету 1860 года первый том собрания сочинений Лермонтова вышел из типографии.

Поэма была напечатана уже в ту пору, когда Россия жила в ожидании реформ Александра II, а интерес к бунтарским страстям заметно снизился — на смену романтическим персонажам приходили реалистические герои: Дмитрий Рудин и Евгений Базаров, Вера Розальская и Дмитрий Лопухов, Родион Раскольников и Иван Карамазов… В российском обществе активно зарождались демократические идеи, которые, хоть и не носили радикальный характер, но выражались в чётком осознании необходимости перемен. По словам литературоведа Ирины Роднянской, «шестидесятники и семидесятники “Демона” заземлили».

Но «Демон» продолжал жить. Музыкальность лермонтовского стиха и драматический сюжет не могли обойти внимания композиторов. Самым известным музыкальным произведением стала опера «Демон» Антона Рубинштейна. Увлечённый поэмой, композитор спешил с её написанием. Автором либретто стал известный биограф и исследователь творчества Лермонтова Павел Висковатов. Через три месяца опера была закончена и в 1871 году представлена в дирекцию Мариинского театра в Петербурге. Однако, как и текст, опера подверглась цензурному гонению: её запретили к постановке, поскольку «общее очертание драмы имеет характер, несовместный с учением нашей церкви, и может затронуть в публике религиозное чувство, тем более что подобные сопоставления Ангела с Демоном на сцене доселе не являлись». Последовало долгое ожидание постановки. Композитор уже подумывал о передаче постановки оперы в Германию. Лишь в январе 1875 года опера впервые увидела сцену в бенефисе одного из крупнейших представителей русской вокальной сценической школы Ивана Мельникова. Для этого Рубинштейну пришлось переименовать Ангела в Доброго Гения, отказаться от иконы и лампадки в келье Тамары, изменить в либретто некоторые выражения. В Москве премьера оперы в Большом театре состоялась ещё спустя четыре года. Сегодня «Демон» является самой популярной оперой этого композитора, а образ главного героя стал этапным в творчестве великого Фёдора Шаляпина.

Широкое распространение поэмы по-прежнему было под запретом. «Отрицание духа и миросозерцания, выработанного веками», по отзывам официальных критиков, фактически оставляли поэму вне российского общественного пространства.

В 1891 году в одном из докладов Учёного комитета Министерства народного просвещения задавались вопросом: «На что деревенскому мальчику, школьнику и простолюдину знать “Демона”?..» «Так называемое “разочарование” лермонтовской поэзии вносить в народную школу, в среду нашего крестьянства, да и вообще юношества, никак не следует. Для ума простолюдина сопоставления понятий, как “тучки небесные” и “гонящая их злоба, зависть, преступление и клевета ядовитая”, — непостижимо и покажется безумием — подобных стихов в сборнике много; таковы все, между прочим, отрывки из поэмы “Демон”».

Главный редактор «Правительственного вестника» Константин Случевский (между прочим, ныне полузабытый писатель и поэт, чьё творчество высоко оценивали Аполлон Майков, Иван Тургенев и другие современные литераторы) в аналогичном докладе утверждал:

«Такая высокохудожественная вещь, как “Демон”, конечно, ничего общего со школою иметь не может…»

Полное собрание сочинений Лермонтова к обращению в библиотеках начальных и средних учебных заведений было запрещено. До начала 1900-х годов в Министерстве просвещения ещё несколько раз рассматривались различные издания произведений Лермонтова, и многим из них, не говоря уж о «Демоне», в школьные и общедоступные библиотеки путь был закрыт.

Лишь в конце XIX — начале XX века с приходом декадентства и на фоне возникшего движения поэтов-символистов интерес к «Демону», несмотря на яростное сопротивление черносотенных кругов и консервативной части общества, пережил как бы второе рождение и начал хождение в издательствах и либеральной печати. Баталии в российском обществе с апелляциями к власти и церковным иерархам вокруг «демонов тоски, сомненья и неверья», постепенно угасая по накалу, продолжались почти до самой революции.

Потому и неудивительно, что кадетская «Речь», редактируемая лидером партии Павлом Милюковым, человеком, безусловно, широко образованным и одарённым, большим приверженцем творчества Михаила Лермонтова, не могла не пройти мимо очередного слуха о возможных попытках цензуры репрессировать знаменитую поэму.

«Речь» — «ежедневная политическая, экономическая и литературная газета» леволиберальной Конституционно-демократической партии (кадетов) — была одним из влиятельных предреволюционных российских периодических изданий. Имела отделения и агентства более чем в 50 городах империи и репутацию самого популярного оппозиционного издания. Тираж составлял около 40 тыс. экземпляров.

Очевидно, публикация слуха в «Речи», впрочем, как и попытки цензурировать творчество Михаила Лермонтова в новой политической реальности, никаких последствий не имели и отражали лишь настроения отдельных реакционно настроенных деятелей и охранителей церковной морали, ведущих арьегардные бои. Судя по тому, что либеральная «Речь» в дальнейшем не возвращалась к этой теме, высказанные «предложения» должного позитивного отклика не нашли. Страна уже ощущала дыхание грядущих социальных потрясений.

Относительно упомянутого в заметке «г. Виссарионова» известно немного. В своё время Сергей Евлампиевич Виссарионов (1867—1918) был заметным деятелем политического сыска, исполнял должность вице-директора департамента полиции Министерства внутренних дел, занимался кадрами всех охранных отделений в стране. В его же ведении были все агентурные расходы. Являясь членом Совета Главного управления по делам печати Российской империи, совмещал эту должность с обязанностями старшего военного цензора Петроградской Военно-цензурной комиссии. После Февральской революции был арестован Временным правительством, допрашивался Чрезвычайной следственной комиссией. В конце 1918 года проходил в суде по делу провокатора, секретного сотрудника охранки Романа Малиновского, и был расстрелян большевиками.

Лермонтовский «Демон», одолевший десятилетия свирепой и изощрённой цензуры, продолжает жить не только в поэзии, но и в других видах искусства — музыке, драматургии, живописи, графике, скульптуре. Стало классическим его воплощение Михаилом Врубелем как символа новой эпохи. К этому образу возвращались Дмитрий Мережковский, Константин Бальмонт, Валерий Брюсов, Александр Блок, Андрей Белый и другие, искавшие вдохновение в тайных силах, ведущих человека к подвигу. Борис Пастернак посвятил Лермонтову книгу «Сестра моя — жизнь», которая начиналась со стихотворения «Памяти Демона». По словам Пастернака, Лермонтов был олицетворением творческого поиска и откровения.

Он, Демон, казалось бы, «герой неприкаянности и печали», обрёл и самые неожиданные повороты. Он ещё и олицетворение силы человеческого духа.

Яркий тому пример противоположного отношения связан с Великой Отечественной войной.

Участница краснодонской подпольной организации Ульяна Громова, погибшая вместе со своими товарищами, любила и знала наизусть поэму Лермонтова. Советский писатель Александр Фадеев в романе «Молодая гвардия» рассказал, как в фашистской тюрьме девушка читала «Демона» вслух своим товарищам, и это чтение позволило на короткое время забыть о том кошмарном мире, в котором оказались молодые подпольщицы, найти воодушевление в самый мрачный час.

«Уля прочла и те строки поэмы, где ангел уносит грешную душу Тамары.

Тоня Иванихина сказала:

— Видите! Всё-таки ангел её спас. Как это хорошо!

— Нет! — сказала Уля всё ещё с тем стремительным выражением в глазах, с каким она читала. — Нет!.. Я бы улетела с Демоном… Подумайте, он восстал против самого бога!

— А что! Нашего народа не сломит никто! — вдруг сказала Любка с страстным блеском в глазах. — Да разве есть другой такой народ на свете? У кого душа такая хорошая? Кто столько вынести может?.. Может быть, мы погибнем, мне не страшно»…

И входит он, любить готовый,
С душой, открытой для добра,
И мыслит он, что жизни новой
Пришла желанная пора.
Неясный трепет ожиданья,
Страх неизвестности немой,
Как будто в первое свиданье
Спознались с гордою душой…

Вячеслав Тарбеев,
советник директора Государственного архива Российской Федерации